— Я не курю, — посмотрел я выразительно на Луизу.

— Хорошо.

Она ещё немного помедлила, и, вставая, решительно заявила:

— Что же, я не вижу препятствий к тому, чтобы вы у нас работали.

«И неужели это всё? — подумал я с удивлением. — А где же куча вопросов, которыми обычно забрасывают на собеседованиях, выясняя Бог знает что, и для каких целей? Где вопросы, сколько я хочу зарабатывать? Москвич ли я? Женат ли? Нет? Где дотошное разглядывание моих дипломов, трудовой книжки и прочих бумажонок? Где разговоры на отвлечённые темы, никак не связанные с работой и её составляющими? Где всё это?!»

Я на самом деле оказался поражён. Много позже я понял, почему всего этого не было. Говоря совсем просто, данная ерунда в депо поначалу просто не требуется. Ведь большая часть из тех, кто поступает в их (депо) распоряжение, до водительского кресла так и не добирается. Соскакивает ещё в процессе обучения. И из-за сложностей с этим обучением связанного, и из-за его длительности. И из-за того, что попробовав и поняв, куда его занесло, ищет другую работу, попроще. Следовательно, детально выяснять, какой человек к ним пожаловал, и каких кренделей от него ждать, по названным причинам совсем ни к чему. Он может отсеяться, а если и нет, то за время обучения, всем станет всё ясно. Любой человек раскроется. Причём не спеша и плавно. А уж москвич ты или приезжий из Пузоотрыгаевска им тем более до лампочки. Место в Гранд Лимит Отеле не надо предоставлять и уже хорошо. А там — живи хоть под забором в обнимку с котом Васькой.

В общем, так я познакомился с Луизой Ильиничной Мокшаниной, в ту пору не последним человеком в Краснопресненском трамвайном депо. В моей истории она всплывёт ещё не раз, в силу естественных причин, и с ней мы познакомимся поближе несколько позже. Отношения в последующем у нас с ней были крайне неоднозначные, непростые, и я не могу сказать — плохие. Не забывайте, я сам не подарок, и временами и ей от меня доставалось, в рамках того что мне было позволено разумеется. Определённых границ я не переходил. Но человек она оказалась непростой, хотя и к негодяям я её однозначно причислить никак не могу. Луиза — скорее человек системы. Сама в прошлом водитель, она понимала, откуда ноги растут, но вот сделать особо многого не могла. Или не хотела. Самой бы удержаться (ибо грызня у начальства в депо подчас разгоралась покруче водительской, чем я случалось, пользовался). А в отношениях со мной часто шла на уступки, (особенно, когда узнала мой характер, чего лично я не хотел — вынудили), и избегала конфликтовать в открытую. То ли из мудрости, пришедшей с годами, то ли в силу иных причин. Я не знаю. И относилась ко мне с подозрением. Но не будем забегать вперёд.

После этого столь быстрого собеседования, Луиза дала мне какие-то документы, и отправила в здание, находящееся неподалёку и относящееся к депо. Чтобы попасть туда мне надо было пройти снова через проходную, добраться до того места где находилась остановка, и свернуть налево в первый же переулок. Собственно и не переулок вовсе, а вход в красное кирпичное одноэтажное здание, являющееся, как я понял, медицинским пунктом. Я вошел, повернул направо, открыл дверь и оказался в медицинском кабинете. Там было очень тихо, пахло лекарствами. За столом сидела женщина, которая едва я представился и объяснил причину своего появления, кивнула головой, взяла документы, протянутые мною, долго в них что-то писала, и отдала мне обратно. Я поплёлся назад. Но дабы не мучить любознательного читателя, я опущу скучные подробности моих хождений, и сообщу следующее: с данными документами я вновь явился под ясные очи Луизы Мокшаниной скрытые линзами. Та отфутболила меня в отдел кадров писать заявление о приёме на работу, и ещё какую-то муть, затем я вернулся обратно в отдел эксплуатации. Снова чего-то писал, поднимался на третий этаж, там бродил по кабинетам. Словом, в результате всех процедур я вышел из депо с направлением на медицинскую комиссию. И с напутствием её скорейшего прохождения. Комиссию я прошёл, правда, нервов мне там помотали немало. Особенно в кабинете у офтальмолога. Хотя никаких проблем я врачам не создавал. Там сидела очень противная тётка лет сорока, которой я при иных условиях, не раздумывая долго, объяснил бы кратко и сжато как следует разговаривать с будущим московского городского транспорта. И наверняка прибавил бы (за мной, признаюсь, это водится) как отвратительно у неё пахнет изо рта и какая она старая и толстая. Обычно при подобных конфликтах, помимо прочего я всеми силами стараюсь, чтобы у соперника после разговора со мной не просто испортилось настроение на недельку-другую, а ещё и остался комплекс неполноценности. Но здесь, я позволить себе слишком многого не мог (ибо нуждался в работе), и ограничился лишь быстрой словесной перепалкой, смысл которой сводился к тому, что, давай тут не учи меня жить, а подписывай свои поганые бумажки коль не имеешь, как врач претензий к моему здоровью. И делай это молча. Подобная постановка вопроса очень не понравилась этой неудачнице (неудачнице это слабо сказано — иначе трудилась бы она совсем не здесь), и она даже попыталась было воздействовать на меня традиционно женскими мерами, а именно — стала орать. На что я спокойно парировал, мол, если не прекратишь сейчас же, через пять минут я пойду к главному врачу вашей заупокойной конторы, и скажу, дескать, с меня требуют взятку в глазном кабинете при самых отягощающих обстоятельствах. «Понятно, бля?» — был мой заключительный рык на весь первый этаж, отчего подскочила даже притихшая медсестра. Эта угроза как-то утихомирила пыл психически неустойчивого эскулапа, и мне незамедлительно были вышвырнуты — без шуток! — справки. На прощание мы обменялись взглядами, которым позавидовали бы даже ратники перед битвой на Куликовом поле, и я, хлопнув дверью к ужасу сидящих тут же, других проходящих комиссию водителей пошёл дальше. В целом, комиссия тоже отдавала зоопарком, но остальных врачей я прошёл без малейших проблем. Меня ещё хорошенько раскрутили напоследок в местной центрифуге, дабы выяснить, как работает мой вестибулярный аппарат, и к концу дня я был свободен. Единственное сильно досадившее обстоятельство оказалось простым: пришлось встать для прохождения комиссии чуть ли не в пять утра. Кстати, к месту будет упомянуть — по дороге на комиссию я случайно встретил своего старого знакомого. Звали его Серёга Горбач. В пору нашей учёбы в ПТУ № 26 мы сильно дружили. Но к тому моменту потеряли связь и не виделись несколько лет. Ранее, Серёга был подающим большие надежды боксёром, постоянно тренировался и выступал, мечтал «раскачаться» до Тайсона и стать чемпионом мира. Теперь он «держал» палатки у метро, то есть стал бандитом, и чуть не упал в обморок, узнав, для чего я приехал и кем собираюсь устроиться.

— Да ладно тебе, — говорил он мне с улыбкой. — Какой трамвай?! Ты что? Я рад тебя видеть! Давай вот завтра встретимся, у меня есть для тебя работа. Сейчас тут вот с делишками разберусь и о тебе подумаем.

— Нет уж, нет уж, — отвечал я содрогнувшись. — Знаю я твою работу. И твои методы. Насмотрелся в своё время.

— Да ладно, чего ты! Сейчас — то всё по-другому. Те времена были бандитские, то время прошло. Теперь намного спокойнее…

В общем, мы разошлись ни о чём не договорившись, и с тех пор я его уже не видел никогда. Как его жизнь сложилась? Наверняка не просто. Поразительно другое — что встретились мы именно в тот момент жизни. В прямом смысле на распутье. Вот две дороги. Выбирай. А то, что Серёга помог бы мне с «трудоустройством» сомневаться не приходится. Уж слишком хорошо я его знал…

Но продолжим. На следующий день я явился в отдел эксплуатации, принёс врачебное заключение о годности быть водителем трамвая, и к своему огромному удивлению получил направление в учебный комбинат.

Собственно, что меня удивило? Я-то думал: принимаемых на работу в депо, всему необходимому научат на месте. По идее, должно быть так? Однако действительность оказалась намного сложнее. Всех вновь поступающих посылают в учебный комбинат на «Нагорной». И обучение в нём более чем серьёзное. Хотя бы в плане посещаемости. Но давайте обо всём по порядку.