— Жора! — сказала она с сонной печалью. — Где макароны? Холодно же, умираю!

— Не умрешь! — пробормотал он. — Как-нибудь проскрипим до утра.

Вскоре и он почувствовал холод. Они с братом лежали в кашемировых плащах, прорезиненная ткань не держала тепла. Георгий достал свое коверкотовое пальто и половиной его накрыл Веру. Вера распрямилась, задышала ровнее, щека ее прижималась к его плечу. Он поцеловал ее в висок, затем коснулся губ. Вера, проснувшись, оттолкнула его.

— Не смей! Терпеть не могу, когда нахальничают.

— А что плохого? Я же от души!

Она проговорила еще сердитей:

— Говорю, не смей! А то позову Дмитрия. Очень надо, чтоб обо мне плохо говорили!

— Не психуй, все спят!

Некоторое время они лежали молча. Сон слетел с Веры, как сброшенный. Она ворочалась на песке, потом сказала с досадой:

— Я думала, ты самостоятельный… А ты вон — украдкой подбираешься!

Он понял, что надо оправдываться.

— Ладно, не сердись. Не нравится, не буду. Только это нахальство: лежать около такой девушки и не оказать уважения. Я же не колода…

— Тише! Всех разбудишь!

Она подняла голову. Среди не ясно дымивших костров вповалку лежали спящие новоселы. Вера, успокоенная, опустилась. Он предложил:

— Пройдемся по берегу. Поговорим…

Она раздумывала, спать ей уже не хотелось. Он продолжал упрашивать, коснулся рукой ее плеча, она оттолкнула руку и снова прислушалась. Все лежали как лежали. Тогда она шепнула:

— Только недалеко, тут волки.

— Не волки, а бурундуки, — поправил он. — Популярный сибирский зверь. Он не смертельный.

— Как ты громко говоришь, — сказала она с осуждением.

Они шли у самой реки, чтоб не натолкнуться на спящих. Георгий раза два попадал ногой в воду и тихо ругался. Метров через пятьдесят Вера отказалась идти дальше.

В этом месте люди лежали не так густо, за ними простирался пустой берег.

— Что за охота болтать около спящих, — уговаривал Георгий шепотом. — Обязательно кто-нибудь выкатит бельмы. А потом пойдут нехорошие разговоры о ночной прогулке.

Ему удалось убедить ее и на этот раз, они прошли еще шагов сто. Здесь узенький пляж превращался в тропку, береговой обрыв вплотную нависал над рекой. Вера уселась на камень. Она скорей умрет, чем отойдет хоть на метр, впереди дикая тайга. Георгий присел около и накрыл Веру своим пальто. Минуту они молчали, молчание было заполнено звоном крови в ушах, плеском волн и ночными шорохами. Георгий оглянулся — вдали смутно чернели усыпавшие песок тела, от костров тянулись мерцающие ленты дыма. Георгий засмеялся.

— Лежбище новоселов. Звучит здорово, правда?

От камня исходила широкая, накопленная за день теплота. Вера положила голову на плечо Георгия. Небо тысячами бессмертных глаз сверкало на маленькую, заросшую щетиной тайги землю. Вера еще не видела таких ярких звезд, ее охватил страх.

— Как их много! — прошептала она. — И как они светятся! Они же всегда были маленькие и тусклые!

Георгий тоже осматривал небо.

— Это потому, что мы их по-настоящему не видели. В городе нет стоящих звезд, они сохранились только в глухих углах.

Помолчав, он добавил:

— Знаешь, о чем я думаю? У предков каждый день разворачивался такой звездный экран над головой. Неудивительно, что им всюду мерещились привидения!

Вера опустила голову, ее не меньше предков пугало удивительное сияние: каждый огонек пульсировал, переливался, подмигивал, начинало казаться, что небо опускается и вот-вот обрушится на голову. Вера заговорила о земных делах.

— Ты хотел о чем-то…

Он с трудом оторвался от великолепно иллюминированного неба, чуть не спросил: «А на чем мы остановились?» — но спохватился, что Вера обидится. Собственно, она сама знает — он был сражен ее первым взглядом, она только появилась в райкоме, а он уже схватился за сердце. Даже Сашок выразился: «Жорка, ты очумел!» Он давно хотел потолковать об этом, да недоставало уединения. Георгий сам чувствовал, что чего-то не хватает в его признании, это было скучное сочинение, а не захватывающий рассказ, как он задумывал. Вера обиделась и отодвинулась.

— Брось! Все парни говорят одно и то же. Думаю, мы можем спокойно пойти назад.

Он весело возразил, мгновенно настраиваясь на иной тон:

— Правильно, парням доверять нельзя. Ужасный народ, что ни слово, то обманывают. Но, между прочим, я знаю одного, которому можно верить. Единственное исключение в общей массе.

— Вот как? Интересно, кто это?

— Хочешь, опишу? Росту моего, собой вроде ничего, глаза карие, лет — двадцать один…

— И зовут его Георгий, — закончила она насмешливо. — Знаешь, Жора, поставим на этом точку.

Но он не находил, что время ставить точку. Он обнял Веру, шептал ей в ухо льстивые, обычные, всегда желанные слова. Она, защищаясь, твердила, что ничему не верит — и это тоже были обычные возражения, он знал, что их не надо слушать, словно и не было их вовсе. Теперь он целовал Веру, руки ее отталкивали, губы тянулись. А когда он поднял ее, она зашептала тревожно, потом смолкла и прижалась к нему, и снова стала отталкивать.

— Нет, нет, не надо! Жора, не надо же!..

А через некоторое время, ошеломленная и испуганная тем, что произошло у них, она сказала с упреком, не столько ему, сколько себе:

— Теперь ты меня перестанешь уважать. Он воскликнул:

— Глупости, Вера! Говорю тебе, мне можно верить!

Она положила голову ему на грудь, он слышал, как гулко билось ее сердце. Она все не могла успокоиться, боялась взглянуть на него. Он хотел поцеловать ее, она не далась, еще ниже опустила голову.

— Пойдем, — сказал он ласково. — Не переживай. Все хорошо.

Они шли, накрытые одним пальто, молчаливые, по-прежнему взволнованные. Георгий быстро успокоился. Вера не была первой у него, все примерно так же происходило и раньше. Он продолжал свою прежнюю московскую жизнь, только всего, — так ему это представлялось. Он даже почувствовал гордость, что легко добился близости. Теперь у него подруга — самая красивая девушка в их партии — очень неплохо, просто великолепно! Он снисходительно обнимал Веру, но про себя досадовал: было неудобно ходить по песку, так смешно обхватившись. Он не предложил идти порознь. Вера могла увидеть в этом неблагодарность — даже разумные девушки до нелепости усложняют естественную простоту отношений.

А с Верой происходило нечто обратное тому, что творилось с ним. Она тоже имела свой небольшой, достаточно горький опыт. И она не хотела продолжать его в новых условиях. Она для того и уехала из Москвы в глушь, чтоб забыть о московской своей жизни, жить по-другому, хоть она и не знала, как mo-другому. Только большое, просто огромное, совсем необыкновенное чувство могло объяснить совершенный ею поступок — ей казалось, что она испытывает именно такое чувство. Еще вчера, еще час назад все было по-другому. Дмитрий нравился ей не меньше Георгия. А теперь она стала иной, совершила крутой поворот в иную жизнь — в ней не было никого, кроме Георгия. И ее мучило, что он не поймет, как огромно все это, так неожиданно совершившееся у них. Она повторила с грустью:

— Я знаю, ты меня не уважаешь.

— Верочка, все нормально! — сказал он.

Голос его звучал не так нежно, как раньше. Вера порывисто обняла Георгия.

— Я тоже с первого взгляда… И поехала я, чтоб быть вместе.

— Вот и прекрасно! Обоих нас потянуло на эту скользкую дорожку. Давай тише, народ просыпается.

Они шли мимо лежащих, некоторые сонно поднимали головы. Саша спал, свернувшись в калач. Георгий постелил плащ на охладевший песок, сунул под голову вещевой мешок, встряхнул пальто.

— Универсальная штука это пальтяло! — Он накрыл себя и Веру.

— Почему пальтяло?

— Пальто, работающее одеялом, называется пальтяло. Разве ты не знала? Во всех учебниках написано. Спи!

— Я не засну. Столько думать…

— А я и минуты не буду терять. Самое здоровое — крепкий сон после хорошего дела.