— Не плачь, прошу тебя, — хрипло шептал он. — Маленькая моя, все хорошо, я с тобой.

Он ласково чмокнул ее в кончик холодного носа с блестевшей капелькой слезы. Аннетт позабыла обо всех преградах и порывисто прильнула к сильному телу, спрятала искаженное судорогой лицо на его широкой, надежной груди. Несмотря на предательство — ночь, проведенную с Патрицией, — любовь не удалось похоронить навеки, он по-прежнему оставался для нее единственной защитой от несправедливости, злости, жестокости… всей пакости окружающего мира! Как она доверяла ему в эту минуту!

Он нежно погладил согнутым пальцем ее веко и слипшиеся от слез ресницы.

— Будь я проклят за то, что силой привез тебя в Калифорнию, за то, что вклинился в твою жизнь. — Горькие слова едва вплелись в разорванные нити ее сознания. Затаившись, она слушала стук его сердца — еще недавно успокаивающий и размеренный, а теперь зачастивший, словно мужчина долго и без отдыха бежал по скалистому ущелью.

Аннетт медленно подняла голову. Угольно-черные зрачки моментально сузились, пронзая ее режущими лучами страсти, и в ней снова полыхнул пожар.

Обоюдное желание сплотило их, они с жадностью набросились друг на друга, их стосковавшиеся за ночь разлуки губы соприкоснулись.

Вспухшие недра ее рта разверзлись и впустили в темную, пурпурную пропасть шершавый, ненасытный, острый, как жало скорпиона, язык, быстро окропивший расплавленной влагой перламутр ее зубов и ринувшийся навстречу ее язычку. Все происходило как во сне, их поцелуи превратились в смазанные кадры немых кинофильмов прошлого, и Аннетт тонко пискнула — в знак протеста… нет-нет, от радости! — когда он шире раздвинул ее колени.

Нервные пальцы притронулись к сверхчувствительной впадине между распластанными ногами, сжимая ее бедра, и изо всех сил втиснули податливое тело, как в седло, в напряженные мускулы его бедер.

У Аннет помутился рассудок, она свистяще задышала, словно умирающий в предсмертной агонии.

— О Боже, Саймон!

Он рывком откинул ее назад, она изогнулась в предвкушении ласк. Но их не последовало — Саймон прекратил колдовать над ее телом, лишь его руки продолжали сжимать тонкую талию. Его дыхание постепенно выравнивалось: это вынужденное отчуждение стоило ему отчаянного усилия воли. Он выжег из души желание, понимая, что сейчас не время и не место для близости. Но маленький зеленоглазый ангел, кажется, был в недоумении и испуганно взирал на него.

Минуту спустя она поняла, что он отступил от нее, и униженно отползла на свое сиденье. Защищаясь от обвинительных молоточков в голове, она начала оправдываться:

— Я не знаю, как это вышло, наверное, я была не в себе, я… — Она прервала скороговорку и, зная, что нападение — это лучшая защита, выпалила: — Т-ты мне совершенно безразличен! Не могу взять в толк, почему мое тело так реагирует, так…

— Господи, Аннетт, что ты врешь?! Не держи меня за идиота! — Он даже опешил. Она опять решила, что не нужна ему, а он только и хотел, что защитить ее. Машина была неподходящим ложем любви: он боялся, что в этой тесноте ненароком причинит ей боль. Но как видно, она была о нем не слишком высокого мнения, если предположила худшее, и это его обижало. — Не забывай, я знаю тебя как облупленную. Не буду прикрывать свой вывод стыдливыми недомолвками — ты просто-напросто хочешь меня, а так как я тоже не без греха, ты каждый раз…

— Замолчи! — Она зажала уши. Угрызения совести ударили по ее натянутым нервам безжалостным бичом. Она содрогнулась: ну как я могла забыть о разделяющих нас крепостных стенах? Как могла выставить себя слабовольной истеричкой и снова попасться на его крючок?! Я же знала, что за наживкой из пленительного шарма и бьющей через край сексуальностью кроются ядовитые иглы, тем не менее, проглотила приманку с жадностью пираньи…

Господи! — взмолилась она. Будь милосерден, вырви из моего сердца любовь, иначе я сойду с ума от этой кары!

Спустя полчаса, когда уже показались знакомые белые стены замка на скале, Аннетт не стала откладывать разговор начистоту и произнесла деревянным голосом:

— Ты был прав, Саймон. Я действительно хотела тебя. — Она задержала дыхание и отважилась на самую большую ложь в своей жизни. — Но теперь с моим банальным влечением покончено. Я долго думала и пришла к выводу, что… — она с трудом проглотила слюну, — что любая связь между такими разными людьми, как мы, была бы смешна и бессмысленна. Жаль, что мне не удалось доказать это своему телу раньше.

Какое-то время он напряженно молчал, переваривая ее признание, потом достал из бардачка пачку сигарет, щелкнул зажигалкой и сделал глубокую затяжку. Аннетт была встревожена — на ее памяти он курил дважды, в тех случаях, когда излюбленное виски не помогало, и только сигарета могла ослабить натянутые нервы.

— Я абсолютно согласен с тобой. У нас нет ничего общего, — наконец вымолвил он с надменной холодностью. — Пропасть слишком велика, чтобы пытаться прыгать через нее. Я рад, что наши отношения недалеко зашли: ты осталась девушкой, значит, не о чем жалеть. Чем скорее ты уедешь, тем будет лучше для нас обоих.

От этого пожелания повеяло могильным холодом, и Аннетт съежилась, обратив затравленный взгляд на пролетавший за окном пустынный пейзаж.

После ужина Саймон заперся в кабинете и долго разговаривал по телефону — слишком долго. Аннетт совсем извелась, ожидая, когда же он выйдет и расскажет о разговоре с Энтони Джонсом.

А пока она с принужденной веселостью болтала с тетей Эльзой о незначительных эпизодах своего пребывания на съемках, и лучезарная улыбка каким-то чудом держалась на ее губах. Но время шло, и Аннетт уже начало казаться, что о ней забыли, когда на пороге веранды, где она и тетя Эльза пили кофе, появился Саймон и произнес не внушающим подозрения голосом:

— Эльза, с твоего позволения, я украду Аннетт. Мне нужно разобраться с делами, и ее помощь необходима. Увидимся завтра утром, спокойной ночи.

Он поцеловал пожилую женщину в щеку и потянул за собой окаменевшую от предчувствий девушку. В полном молчании они прошли по коридору в нежилое крыло дома. Достигнув студии, Саймон протолкнул ее внутрь, закрыл дверь и какое-то время раздумывал над чем-то с непроницаемым лицом.

— Ну, вот все и выяснилось, — наконец сказал он, прекращая мерить шагами комнату. — Хваленые английские детективы опять оказались на высоте и, сложив усилия с нанятыми мною людьми, раскрыли-таки дело твоего отца! — Он круто обернулся. В ее лице было столько отчаянного ожидания, столько мольбы, что его взгляд невольно смягчился, потеплел, а резкие интонации в голосе сгладились: — Ты держалась молодцом, Анни, когда верила в его невиновность, в конце концов, твоя дочерняя преданность одержала верх. Он был героем, не преступником, а настоящим героем, — тепло сказал Саймон. — Отец спас твою жизнь, и ты должна гордиться им, детка.

Ноги Аннетт подкосились. Трясущимися руками она нащупала кресло и опустилась на сиденье.

— Т-то есть как? Расскажи мне, как… — Она не могла говорить, переполнившие чувства готовы были вырваться наружу солеными капельками слез.

— Полиция сняла с него все обвинения. Твой отец не был жуликом, не обкрадывал фирму и не поджигал дом. Ничего противозаконного, ничего, чего следует стыдиться.

— Но… зачем он оформил страховку на дом?

— Аннетт, все время от времени страхуют свое имущество — и я, и твой отец в том числе. Оформление страховки и пожар были случайными совпадениями.

— Я знала это, — прошептала Аннетт. Она чувствовала, что вот-вот расплачется — настолько неожиданно обрушилась на нее эта новость, подарив облегчение и одновременно разбередив старые раны. — Я знала, что папа не мог предать меня…

— Он был человеком чести, но, прежде всего, любящим отцом, — подтвердил Саймон, не сводя с нее взгляда. — Его любовь была так велика, что он не пожалел собственной жизни, лишь бы спасти тебя. Это многое значит.

Аннетт едва слышала его. Кое-как удерживая в себе бушующие эмоции, она поднесла руку к покрасневшим глазам и порывисто повернулась к двери.