Теплые мужские руки нежно гладили ее плечо, ласково теребили струящиеся прядки.

— Поедем сразу после завтрака, согласна? — мягко спросил он и, когда она что-то пробурчала в ответ, сверкнув округлившимися зелеными глазами, рассмеялся: — Не бойся, в мои намерения не входит насильственное — с наручниками и прочим — препровождение в трейлер такой строптивой девочки, как ты. Сегодня ты переночуешь в отеле. Тебя устраивает такой вариант или поищем другую… м-м… альтернативу?

— Меня устраивает такой вариант!

Молниеносное восклицание насмешило Саймона, и он фыркнул:

— Тогда… до завтра, детка.

Она не успела отпрянуть и опешила, почувствовав на щеке твердые губы, на прощание приникшие к ее гладкой коже. Потом она долго провожала высокую, худощавую фигуру щемящим взглядом и очнулась, только когда ее окликнули.

Заслышав шум двигателя, Аннетт поспешила к автобусу.

…Вопреки ее отчаянным надеждам, в этот вечер Саймон не пришел в гостиничный бар посидеть и опрокинуть пару рюмок коньяка. Она почему-то расстроилась. С поникшей головой сев за свободный столик, она обвела взглядом заполненное людьми помещение. Все вокруг шумели, разговаривали, смеялись, но чего-то не хватало, какой-то детали, обычной для всех коллективных пирушек… О Боже, тупо подумала Аннетт. В ее душу железными когтями впилась догадка: здесь так пусто потому, что не слышно заливистого, как звон колокольчиков, смеха Патриции. Ее нет, как нет и Саймона в баре!

Ей даже не пришлось придумывать предлог, чтобы спросить у собеседника, где Пат, — кто-то опередил ее.

— Как, ребята? Вы не знаете, где… и с кем наша блистательная суперзвезда? — с нарочитым изумлением воскликнул Фред Хаксли. Он давно наблюдал за Аннетт и решил взять реванш, растоптав ее чувства на все сто процентов. — Неужели вы не заметили, как наш многоуважаемый босс заигрывал с ней! Не прикидывайтесь, ребята. Я лично слышал, как он предложил ей незаметно улизнуть с вечеринки и поехать к нему, чтобы… ну, вы сами понимаете.

Аннетт вздрогнула, как от удара хлыстом, что-то внутри нее навсегда оборвалось. На мгновение она закрыла глаза, но в темноте возникли призраки — рыжеволосая богиня-дьяволица и целующий ее смуглый мужчина. Слепо моргая, она поднялась и шаткой походкой пробралась к лестнице, кое-как дотянувшись до перил и в полуобморочном состоянии доковыляв до своего номера. Словно подкошенная косой смерти, она рухнула на кровать, изрыгая из самых глубин своего существа хриплый надорванный стон.

Она содрогалась от бессвязных горестных всхлипов, которые рвали ее на части. Разум отказывался понимать, как Саймон мог совершить такую подлость… мерзость — ведь утром он был с ней, хотя их жадное томление и не завершилось логическим взрывом. Как он мог сейчас, в эту самую минуту быть с Патрицией, ласкать ее, целовать с той же бесстыдностью и страстностью, с какой он ласкал и целовал ее, шептать ей на ухо те же самые — наверное, не раз повторенные сотне других женщин — нежные слова?

Чувствуя себя невыносимо униженной, словно выбравшейся из затянутого тиной болота, Аннетт кинулась в ванную и до упора включила воду. Она намылила губку и стала тереть, безжалостно драить каждый дюйм своего тела, по которому прошлись губы Саймона, его ликующий язык, горячие руки. Память кололи красноватые следы его ласк на коже — ноющие раздражения от плохо выбритых щек и подбородка, — и она зашлась рыданиями, неожиданно потеряв равновесие и шлепнувшись в мыльные лужицы на эмалированном днище ванны. Острые коленки и локотки больно ударились о ее борта и стены, и она скрючилась в судороге плача — никогда еще ей не было так плохо, до тошноты, выворачивающей все наизнанку.

Ее вырвало, и слезы снова брызнули из глаз. Держась за живот, Аннетт вылезла из ванны и по стенке дошла до кровати. Отвратительно мутило — от безумной, похожей на ядерный взрыв любви, от ревности, от неизбежности всего происходящего! Не имея сил, чтоб расправить кровать, не то чтобы надеть рубашку, она обмякла на перине с рыдающим шепотом на губах: я не хочу просыпаться, я хочу умереть…

Но вечный круг повторился сначала — взошло солнце и наступило утро. Аннет с трудом разлепила ресницы, кое-как оторвала голову от подушки — она лежала ничком поперек кровати на ворохе раскиданной одежды, голая, со стянутой присохшей мыльной пеной кожей.

Теперь, когда первый шок прошел, она встала и молча оделась. Механически, словно подчиняясь введенной в мозг программе, она натянула белую водолазку и вчерашние джинсы, с лицом, ничего не выражающим, как у потрескавшейся египетской мумии, спустилась вниз.

В залитом солнцем фойе ее ждал Саймон. При виде его она ничего не испытала — такой была защитная реакция ее обращенной в пепел души — и покорно проследовала за ним в машину.

По пути он весело, легко обратился к ней, но Аннетт словно оглохла, и тогда он тоже помрачнел, вид у него стал, как у побитой собаки.

Всю дорогу он напряженно молчал, не понимая, что случилось с его маленькой принцессой, почему их разделяет неприязненная тишина, словно они чужие. Еще вчера с поистине детской непосредственностью она дарила его жаркими ласками, точно зная, где он жаждет ее прикосновения. Он, зрелый мужчина, снова стал несдержанным подростком и заново открыл для себя женщину. Да что там! Он горько усмехнулся и на секунду оторвал взгляд от шоссейной дороги, посмотрев на Аннетт — она сидела, напряженно вжав голову в плечи, и молчала. Господи, он и не знал, что где-то в Англии живет, дышит, думает этот маленький непорочный ангел, теперь по неизвестной причине шарахающийся от него. Эта юная девушка свела его с ума, — подумать только, — если бы не та трагедия, он бы никогда не встретил ее и продолжал пускать по ветру свою жизнь. Да, у него были Эльза и любимая работа, но не было второго «я» — не было женщины, если не считать безликих незнакомок, которые приходили и уходили, не оставляя следа в его сердце.

Неожиданно он свернул с главной дороги и остановил машину, уперевшись в баранку. Встревоженная Аннетт не отважилась заговорить с ним первой, он тоже тягостно молчал. Каждый из них думал о своем, их лица были обращены к пенистым волнам далеко впереди, за илистыми полосками пляжа. Яркое, умытое ночным дождем солнце рассылало по свету свои лучи, и это как-то не вязалось с похоронным настроением в замкнутом мирке машины, где потерялись во времени две противоположности.

Наконец губы Саймона разжались.

— Что ты будешь делать, когда закончится расследование? Мне нужно знать твои планы.

Она растерялась. Зачем он завел разговор на такую большую тему и какого ответа так натянуто ждет?

— Н-наверное, когда откроется правда, я…

— Уедешь? — На смуглой щеке дернулся нерв. Глаза Саймона с маниакальной неотступностью следили за наползающими на берег волнами.

— Да, скорее всего, уеду. В конце концов, что…

Он прервал ее на полуслове.

— Значит, вот так возьмешь, бросишь все и уедешь! Я-то думал, в тебе есть хоть капля искренней любви к Эльзе, но нет, — с издевкой бросил он, намеренно растравляя ей душу. Он хотел причинить ей боль — за эту непонятную холодность, за отчуждение. Боже, зачем только он повстречал ее?

— Не говори так! — Ее огромные глаза были полны щемящей муки, и он возненавидел себя. — Я люблю тетю Эльзу. Но я англичанка, и мое место в Англии. — Она помолчала. — Там моя жизнь, пусть не такая броская и захватывающая, как твоя, но… Там я родилась и выросла, там прошли самые счастливые годы, когда папа еще был… — Она сдавленно запнулась.

Тоска переполнила все ее существо, и она заныла лицо руками. К горлу подкатил тугой комок, слезы обожгли веки и горячими потоками потекли по щекам. Непрошеные капли попадали в рот, когда она всхлипывала, и тогда Аннетт глотала их, морщась от соленой горечи.

— Господи, любимая моя девочка, как ты измучилась… — С огорченным вздохом Саймон привлек ее к себе и крепко, до боли сжал в объятиях. — Прости, детка, я не хотел обидеть тебя.

Он покачивал ее, словно ребенка, баюкал в колыбели сцепленных дрожащих рук и без конца целовал и целовал спутанное золото волос, зажмуренные веки, подрагивающие от непрерывного града слез, бледные щеки…