— Не сюрприз — сказал он, — но все равно приятно.

И в его насмешливой улыбке был намек. Ким вывел меня из зала, чтобы никто больше не узнал, что мисс Карлион — это всего лишь бедная Керенса Карли.

Белтер отвез нас обратно в дом священника, и мы с Меллиорой почти всю дорогу молчали. В ушах у нас все еще звучала музыка, и мы чувствовали себя в ритме танца. Такой вечер никогда не забудется; позже мы поговорим о нем, но сейчас мысленно мы оставались там, очарованные пережитым.

Мы спокойно разошлись по комнатам. Физически я устала, но спать не хотелось. Пока на мне это красное бархатное платье, я была молодой леди, которая ездит по балам, но как только я его сниму, жизнь опять станет не такой интересной. Другими словами, мисс Карлион превратится в Керенсу Карли.

Но я же не могла стоять перед зеркалом всю ночь, мечтательно глядя на свое отражение. И при свете двух свечей я с неохотой вытащила гребень из волос, так что они рассыпались по плечам, разделась и повесила в шкаф красное бархатное платье.

Вы стали весьма очаровательной молодой леди, вспомнила я.

А потом я подумала, какой интересной теперь будет моя жизнь, потому что верно ведь, что какой ты захочешь свою жизнь сделать, такой она и будет.

Трудно было заснуть. Я все представляла себе, как танцую с Кимом, как сражаюсь с Джонни, как прячусь в шкафу, и тот ужасный момент, когда я открыла дверь комнаты сэра Джастина и увидела его.

Неудивительно, что когда я наконец уснула, мне приснился кошмарный сон. Мне снилось, что Джонни меня замуровал, что я задыхаюсь и Меллиора пытается голыми руками разобрать кирпичи, и я понимаю, что она не успеет меня спасти. Я проснулась от собственного крика и увидела, что у моей кровати стоит Меллиора. Ее золотистые волосы рассыпались по плечам, и она была в своей фланелевой ночной рубашке без халата.

— Проснись, Керенса, — говорила она. — Тебе, наверно, что-то страшное приснилось.

Я села в постели и уставилась на ее руки.

— Что же это был за сон? — сказала она.

— Мне снилось, что меня замуровали и что ты пытаешься меня спасти. Я задыхалась.

— Ничего удивительного: ты вся была под одеялом, а потом вспомни, сколько мы выпили вина и меда.

Она, смеясь, села на мою кровать, а я все никак не могла очнуться от страшного сна.

— Что за вечер! — сказала она и обхватила руками колени, устремив взгляд перед собой.

Я постепенно приходила в себя, и тут вспомнила о том, что слышала, стоя в шкафу. Это ведь из-за того, что Меллиора танцевала с Джастином, Джудит его приревновала.

Я посмотрела на Меллиору.

— Ты ведь танцевала с Джастином? — спросила я.

— Конечно.

— Его жене это не понравилось.

— Откуда ты знаешь?

Я рассказала ей о своих приключениях. Глаза у нее широко раскрылись, она вскочила, схватила меня за плечи и затрясла.

— Керенса, я так и знала, что с тобой что-нибудь случится! Расскажи мне слово в слово, что ты слышала из этого шкафа.

— Да я уже все рассказала… все, что помню. Я жутко перепугалась.

— Ну еще бы! Как ты вообще смогла?

— Не знаю. Мне казалось, что это единственное, что мне остается. А она была права, Меллиора?

— Права?

— Что его ревнует?

Меллиора засмеялась.

— Она же за ним замужем, — сказала она; а я подумала, не кроется ли за этой легкостью какая-то горечь.

Мы немного помолчали; каждая думала о своем. Потом я прервала молчание.

— По-моему, Джастин всегда тебе нравился.

Обстановка располагала к откровенности, можно было поверить друг другу тайны. На нас все еще действовала магия бала, и в эту ночь Меллиора и я стали еще ближе друг к другу, чем раньше.

— Он не такой, как Джонни, — сказала она.

— Ну и слава Богу, что не такой, — хотя бы ради жены.

— От Джонни никому покоя нет. А Джастин, похоже, людей совсем не замечает.

— Даже тех, у кого греческий профиль и длинные золотистые волосы?..

— Да нет, просто никого. Он как будто на всех со стороны смотрит.

— Может, ему лучше быть монахом, чем мужем.

— Ну что ты говоришь! — И тут она стала рассказывать про Джастина; как они с отцом были в первый раз приглашены к Сент-Ларнстонам на чай; как в тот день на ней было муслиновое платье с узорами; как вежливо вел себя Джастин. Мне стало ясно, что это у нее детское восхищение, и я надеялась, что больше тут ничего нет, потому что мне не хотелось, чтобы она сильно переживала.

— Да кстати, — сказала она. — Ким сказал мне, что уезжает.

— Да?

— По-моему, в Австралию.

— Прямо сейчас? — Голос мой звучал напряженно, хотя я старалась, чтобы ничего не было заметно.

— Надолго. Он отплывает вместе со своим отцом, но сказал, что может какое-то время побыть в Австралии, — у него там дела.

Очарование бала, похоже, совсем прошло.

— Устала? — спросила Меллиора.

— Да, уже наверно очень поздно.

— Ну, скорее рано.

— Надо немного поспать.

Она кивнула и пошла в свою комнату. Странно, как мы обе сразу сникли. Может быть потому, что она думала о Джастине и о страстно любящей его жене? Может быть потому, что я думала о Киме, который уезжает и ей об этом сказал, а мне нет?

Примерно через неделю после бала к нам приехал доктор Хилльярд. Я была на лужайке перед домом, когда подъехала его карета, и он со мной поздоровался. Я знала, что совсем недавно его преподобие был у доктора, и решила, что тот приехал посмотреть, как себя чувствует пациент.

— Его преподобия Чарльза Мартина нет дома, — сказала я ему.

— Ну что ж. Я приехал поговорить с мисс Мартин. Она-то дома?

— Да, конечно.

— Тогда, пожалуйста, скажите ей, что я приехал.

— Разумеется. Проходите, пожалуйста.

Я провела его в гостиную и пошла за Меллиорой. Она была у себя в комнате и вроде бы удивилась, когда я сказала ей, что доктор Хилльярд хочет ее видеть.

Она тут же спустилась к нему, а я пошла в свою комнату, размышляя о том, не больна ли Меллиора и не обращалась ли она потихоньку к доктору.

Через полчаса карета уехала, и тут же дверь моей комнаты распахнулась и вошла Меллиора.

Лицо у нее было бледным, глаза казались почти темными; такой я ее еще никогда не видела.

— Ах, Керенса, — сказала она, — это ужасно!

— Да что случилось?

— Это о папе. Доктор Хилльярд говорит, что он серьезно болен.

— Ах… Меллиора.

— Он говорит, что у папы какая-то опухоль и что он посоветовал ему проконсультироваться у другого врача. Папа ничего не говорил мне. Я не знала, что он обращался к врачам. Теперь они считают, что картина ясна. Керенса, это невыносимо! Они говорят, что он скоро умрет.

— Да как они могут это знать?

— У них почти не осталось сомнений. Доктор Хилльярд считает, что ему осталось жить три месяца.

— Не может быть!

— Он говорит, что папе нельзя больше работать, потому что силы у него на исходе. Ему надо лежать в постели и отдыхать… — Она закрыла лицо руками; я подошла к ней и обняла ее. Мы прижались друг к другу.

— Может быть, они ошиблись, — сказала я.

Но сама я этому не верила. На лице его преподобия уже давно видны были признаки смерти.

Все изменилось. С каждым днем его преподобию становилось хуже. Меллиора и я ухаживали за ним. Меллиора твердо решила, что будет все делать для него, а я знала, что буду ей помогать.

В доме появился Дэвид Киллигрю — викарий, которого прислали исполнять обязанности священника, пока, как говорилось, не будут произведены соответствующие изменения. Имелось в виду, пока не умрет его преподобие.

Пришла осень, и мы с Меллиорой почти безотлучно были дома. Уроками мы занимались мало, хотя мисс Келлоу никуда не уезжала: просто мы почти все время хлопотали вокруг больного. В доме все шло не так, как прежде, и я думаю, мы все испытывали благодарность к Дэвиду Киллигрю, редкостной доброты человеку. Ему было лет под тридцать, и его ненавязчивое присутствие в доме никому не доставляло хлопот; он хорошо читал проповеди в церкви и справлялся с приходскими делами на удивление успешно.