В Дуньхуан на ярмарку съехались иностранные гости. Воспользовавшись всеобщим вниманием, загримированная Иннян талантливо разыгрывает остросюжетное представление, полностью изобличающее гнусные преступления управляющего. Справедливость, разумеется, торжествует, злодейство наказано.

Балет воспринимается на одном дыхании. Музыка, танцы, костюмы и декорации красивы и гармоничны. Колоритная обстановка дуньхуанского базара, волшебная живопись пещерного комплекса Могао, бирюзовые листья виноградника и ярко-красные розы из персидского сада, разноцветные шелка и сверкающие ювелирные изделия на многолюдной ярмарке, феерия роскошных цветов на маршрутах следования караванов создают атмосферу завораживающего праздника, с которым не хочется расставаться. Самое интересное, что не возникает сомнений в реальности происходящего на сцене. Вероятно, подобные истории нередко случались на обширных пространствах Шелкового пути.

Ленту удалось увидеть в посольстве КНР в Москве, куда его сотрудники вскоре после международного кинофестиваля 1983 года стали периодически приглашать деятелей культуры, различных чиновников и некоторых синологов. Дело в том, что китайские кинематографисты именно в тот год приехали в нашу столицу после почти двадцатилетнего перерыва. В качестве переводчиков к ним определили автора настоящей книги и двух его однокашников по Институту стран Азии и Африки при МГУ им. М. В. Ломоносова.

При отсутствии на протяжении длительного периода какой-либо языковой практики наш уровень китайского языка производил удручающее впечатление, словарный запас на троих колебался в пределах 100–150 слов, включая междометия. Тем не менее мы очень мило общались с иностранными гостями, энергично размахивая руками, настойчиво повторяя одни и те же заученные на младших курсах словосочетания и выражения, регулярно заглядывая в допотопные разговорники, других никто попросту не издавал за десятилетия бессмысленного советско-китайского противостояния.

Тайны великой пустыни i_005.jpg
Христианский храм в Хами

Все складывалось замечательно, новая работа даже начинала нравиться, но предстояла пресс-конференция, где переводчиков ожидало неотвратимое и постыдное фиаско. Интерес к делегации из КНР, для многих совершенно неожиданно появившейся на кинофоруме, был велик, и количество аккредитованных журналистов, желающих задать тот или иной вопрос, поболтать о перспективах национального и проблемах мирового кинематографа, а заодно и покрасоваться на публике, исчислялось десятками.

Программа фестиваля предусматривала просмотр конкурсного фильма «Улица Сичжао» в субботу вечером. Что же касается официальной встречи с делегацией, то ее назначили на утро понедельника, поскольку на выходной был запланирован массовый отъезд в Ленинград. Глубоко осознавая неизбежность наступления судного дня, горе-переводчики решили напрямую объясниться с китайцами и попытаться заручиться их поддержкой. Такую беседу хотелось провести в неформальной обстановке, поэтому я заранее попросил матушку (замечательная была женщина!) испечь пирожки и подготовить разносолы.

Публика тепло встретила добротную картину с незамысловатым сюжетом о семейных и бытовых проблемах городских жителей на фоне стремительно меняющего свой облик Пекина. Большинство присутствовавших прекрасно понимали значение ее показа для будущих наших контактов с Китаем в области культуры. По дороге на вокзал и в купе разогнавшегося поезда тема разговора оставалась неизменной, и вскоре на столе «совершенно неожиданно» появилась отечественная водка с упомянутой закуской.

Мы сразу почувствовали, как китайцы, в те годы наверняка проинструктированные перед ответственной поездкой в Москву, несколько напряглись и чуть занервничали, но нам отступать уже было нельзя. Последние сомнения были отброшены, и еще долго мы поднимали стаканы за родителей и их долголетие, успехи китайского кинематографа, наше тесное сотрудничество и, конечно, крепкую дружбу между СССР и КНР. Проблемы со спиртным, столь характерной для российских застолий, не возникло, поскольку собеседники в нужный момент извлекли из сумки свой национальный напиток крепостью почти в 60 градусов, вызвав у нас неподдельный восторг.

Пресловутая пресс-конференция после такой трапезы перестала казаться страшным монстром. В возникшей ситуации стороны решили действовать по схеме «семейного подряда», в начале 80-х годов быстро набиравшего обороты в китайской деревне. Переводчиков подробно ознакомили с основными пунктами выступления делегации. Мы, в свою очередь, четко распределили роли и весьма неплохо пересказали собственные «домашние заготовки», по мере возможности сдерживая неугомонных журналистов. Проявив недюжинную смекалку, сплоченный коллектив единомышленников справился с поставленной задачей и остался весьма доволен собой.

Наш прославленный соотечественник Николай Михайлович Пржевальский (1839–1888 гг.) весьма доходчиво и убедительно наставлял каждого, кто собирался отправиться в эти края: «Не ковром там будет постлана ему дорога, не с приветливой улыбкой встретит его дикая пустыня, и не сами полезут ему в руки научные открытия. Нет! Ценою тяжелых трудов и многоразличных испытаний, как физических, так и нравственных, придется заплатить даже за первые крохи открытий». Среди качеств, которыми, по его мнению, должен обладать путешественник, «цветущее здоровье, сильный характер, энергия, решимость, хорошая научная подготовка, любовь к путешествию, беззаветное увлечение своим делом», «да и пускаться вдаль следует лишь в годы полной силы».

Последнее высказывание особенно удручает, если тебе уже под пятьдесят. Впрочем, когда читаешь в прессе о 60— 70-летних американцах и японцах, настойчиво и довольно успешно карабкающихся на Эверест, возникают диаметрально противоположные чувства, но, вероятно, те иностранцы ведут принципиально иной образ жизни.

Н. М. Пржевальский — личность, безусловно, выдающаяся, хотя, с другой стороны его мало интересовали захватывающие исторические сюжеты и грандиозные этнические процессы далекого прошлого, а также уникальные памятники духовной культуры, у него были другие цели.

Мне же хотелось сосредоточить внимание на древних реликвиях и погрузиться в атмосферу интеллектуальных поисков народов, когда-то населявших эти земли.

В конце XIX века известный русский географ и зоолог Григорий Ефимович Грумм-Гржимайло (1860–1936 гг.), путешествовавший в Западном Китае, писал, что «история мелких общин или даже государств», много столетий назад возникших на южных склонах Тянь-Шаня и Куньлуня, «полна бесконечных войн и варварских опустошений. Может быть, незадолго до нашей эры Восточный Туркестан и был блестящим собранием городов, в миниатюре — древняя Бактрия; может быть, он полон был самых замечательных сооружений, но, увы! от этих времен уже ничего не осталось… Все погибло, все снесено было с лица земли теми лавинами диких номадов, которые, со времени хуннов (сюнну. — Н. А.),то и дело наводняли эту страну».

О Хами его суждения еще более безрадостны: и прошедшее не блестяще, и в будущем «нет оснований ожидать для него чего-нибудь чрезвычайного, чего-нибудь такого, что сразу подняло бы благосостояние жителей этого оазиса». Город оживал лишь при «замешательствах на западе», когда в него вступала китайская армия. Сюда везли не только военное снаряжение, но и промышленные товары, продукты питания, включая рис. После разрешения очередного конфликта войска уходили, купцы разъезжались, и Хами «принимал снова свою прежнюю физиономию небогатого центрально — азиатского городка».

По свидетельству прекрасно владевшего уйгурским языком казахского ученого-просветителя Чокана Чингисовича Валиханова (1835–1865 гг.), в XIX веке город не имел торгового значения и был важен только как транзитный пункт, как этап на пути из внутреннего Китая в его западные районы. Товары привозили в основном из Пекина, что влекло за собой страшную дороговизну: «Дешево у нас только серебро», — комично говорили., китайские лавочники».


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: