– Если бы я думал только о себе, разве я не приветствовал бы вероятный печальный конец вашего священного похода? Разве я не был бы заинтересован в возможной гибели Габриэля, когда его наследство, все ваше богатство, перейдет ко мне?

Хотя его отец был не способен понять разумность ни единого его слова, Дэйр сумел заронить сомнение в сердце Габриэля.

Сквозь зубы Сирил скомандовал:

– Убирайся с моих земель, наследуемых моим сыном.

– Хорошо. – Но холодок в лазурных глазах указывал на то, что Дэйр и не думает сдаваться. Он мерил отца насмешливым взглядом до тех пор, пока тот, будучи не в состоянии сломить молчаливую, но неколебимую его оборону, не отвел глаза.

– Я знал, что встречу здесь враждебность, и тем не менее отложил собственное путешествие, чтобы быть здесь, – продолжил наконец Дэйр таким бесстрастным тоном, что в нем слышалась лишь малая толика глубоко затаенной горечи. – Я приехал с единственной целью – убедить брата внимательно рассмотреть слабые стороны своего плана, хладнокровно обдумать его, – пока он подготовлен так плохо, что, скорее всего, кончится гибелью в песках.

Он молча посмотрел на того, к кому эти слова были обращены. Габриэль неподвижно стоял рядом с их отцом, и по унылому выражению его лица Дэйр понял, что не сумел поколебать его решительности. Обернувшись к своему седовласому противнику, Дэйр быстро закончил свою речь:

– Я выполнил свой долг. Совесть моя чиста. Теперь я возобновлю прерванное путешествие и уеду из Уайта как можно быстрее. Вообще уеду из Англии.

– Ну что ж, это конец, который доставит удовольствие и твоей матери, и мне. – Нимало не заботясь о том, какую боль испытывает его жена (как и все эти два с лишним десятка лет), Сирил гордо выпрямился, намереваясь сохранить хорошую мину перед чужими людьми. – Я не сомневаюсь, что это также будет приятно и твоей приемной семье. Твой отъезд из дому и из страны представляется мне заслуженной ссылкой.

Он с удовольствием еще раз рассказал всем о последнем злобном деянии Дьявола.

– Ссылка – заслуженное наказание тому, кто предал своего названного отца и покинул должность только ради того, чтобы удовлетворить свою жадность богатством и высоким положением, которое ему предложил более богатый и преуспевающий господин.

Удивленно подняв брови, Дэйр быстро взглянул на бледного Халберта, который так крепко прижал к себе Сибиллин, что та поморщилась. Дэйр понял, что барон боится, как бы он не стал поправлять отца. Иначе за ложным объяснением Халберта, почему его рыцарь спешно покинул Кенивер, обнаружится позорная правда. Напрасно Халберт боялся разоблачения. Дэйр примет ложное объяснение, иначе гордый барон окажется в очень неловком положении.

Дэйр не хотел, чтобы человек, которого он любил как своего единственного отца, платил такую цену за грехи других, – хотя это была бы плата скорее за прегрешение Сибиллин, чем его самого. С холодной усмешкой, но с теплотой в глазах Дэйр встретил взгляд Халберта.

В огромном зале воцарилось молчание, пока Дэйр быстро и смело шел через зал, прокладывая себе путь сквозь толпу расступавшихся перед ним любопытных гостей. Внимание всех было приковано к этому проклятому сыну, и ни один звук не нарушил гулкую тишину, покуда не стих сам отзвук его шагов вверх по ступеням.

Только после этого раздался шепот, все более и более усиливающийся. Рассказы, перемешанные со слухами о настоящих и мнимых прегрешениях Дьявола, были достаточно захватывающими, чтобы отвлечь внимание толпы от другой фигуры – поднимавшейся по той же самой лестнице.

Поднявшись на самый верх, Элис остановилась, чтобы перевести дух. Чуть не плача от сострадания, она наблюдала за человеком настолько сильным, что он не ошибался даже тогда, когда он, казалось, должен был и мог бы это сделать. Конечно, когда-нибудь он может сломаться, как ломались мощные опоры под непосильным грузом. Дэйр стоял к ней спиной и не видел, как она, снедаемая желанием уменьшить его боль, беззвучно проскользнула к нему в спальню, осторожно закрыла за собой дверь и просунула через ручку двери металлический прут, чтобы никто больше не мог сюда войти.

Чтобы отвлечься и немного унять обиду, вновь нанесенную ему отцом, Дэйр сосредоточил все внимание на таком простом занятии, как сбор пожитков. Занятый этим, он не заметил присутствия Элис. Собравшись, он стянул с себя сначала верхнюю алую тунику, и тут же – черную нижнюю. Обычно аккуратный, он отвернулся и швырнул одежду в мешок, лежавший на кровати, потом вытащил оттуда домотканую рубаху.

Элис молча глядела на его красивый полуобнаженный торс. Да, она видела его и раньше. Но воспоминания об этом были несравнимы с чувствами, которые поднялись в ней сейчас при виде его мощных мускулов.

Не надеясь больше на себя, Элис прислонилась всем телом к двери, так как ноги ее уже начали подкашиваться. Или она сейчас заговорит с ним, или надо срочно бежать отсюда, пока не случилось непоправимое. Решаться скорее, говорило ее разгоряченное сознание, пока ему не пришло в голову начать раздеваться дальше. Да, он представлял для нее серьезную опасность, но не из-за своих грехов, а из-за ее собственных неправедных желаний. Ее прежнее невинное стремление обнять его и согреть теплом своих зеленых глаз, заглядывая снизу вверх в его глаза, давно уже уступило место более сильному желанию оказаться в его объятиях совсем с другой целью. Чтобы побороть оба эти желания, она намеренно начала с оскорбления.

– Итак, вы опять бежите? – Она надеялась, что эта незаслуженная колкость пронзит его щит, сделанный из насмешек, и откроет ей путь к тому, что внутри. Но по тому, как рубаха затрещала в его сильных руках, внезапно сжавшихся в кулаки, а мускулы на руках и обнаженной груди напряглись, она поняла, что слишком резко заговорила с человеком, который и так был близок к срыву.

Несмотря на то что Дэйр был потрясен неожиданным присутствием Элис, он молча уставился на свои побелевшие пальцы, так сильно схватившиеся за грубую материю. Это обвинение, сделанное человеком, мнение которого значило для него больше всего на свете, привело к тому, что он чуть не вышел из себя, что случалось с ним крайне редко. Только когда ему удалось справиться с собой, он взглянул на Огненную Лисицу, которой следовало бы лучше знать его, прежде чем бросать ему вызов. Глаза его настолько сузились, что под густыми ресницами с трудом можно было различить их голубизну. Он неторопливо изучал своего неосмотрительного противника, едва не доведшего его до бешенства. Она была всего в двух шагах от него.

– Бегу? – Это слово было скорее холодным отрицанием, чем вопросом. – Я не бегу. Я просто избавляю мою «любящую» семью от своего назойливого присутствия, чтобы они могли свободно отпраздновать заклание «призванного Богом». Это больше похоже на пир, прославляющий жертву Габриэля, возложенную на алтарь честолюбия нашего отца.

Почувствовав его боль, теперь уже настолько сильную, что ее нельзя было бы скрыть даже от посторонних, не настроенных на его волну так верно, как она, Элис увидела, что не только не уменьшила, но, напротив, усилила его скорбь. Безотчетно Элис поддалась своему первоначальному желанию утешить его лаской. Не думая больше о том, к чему это может привести, она чуть приблизилась и обвила его руками, потом потянулась и нежно погладила густые черные волосы, как мать, утешающая ребенка.

Дэйр не ожидал такого от своего недавнего противника и не мог пошевелиться. Сбитый с толку этой внезапной переменой в ней, он не мог совладать с грешными мыслями, когда его долгожданный запретный сон начал сбываться. Он крепко обнял прелестную жену-девственницу, прильнувшую к нему и, очевидно, не осознающую, каким искушением она была и какую жажду в нем вызывала. Он отчаянно пытался еще ближе прижать ее к себе и вкусить сладость поцелуя.

Дэйр крепко сжимал ее в объятиях. Но он мысленно строго приказал себе остудить пыл, который разжигала в нем женщина, по закону принадлежавшая другому. В ее робком ответе на его чувства во время невинной сцены в саду Кенивера он увидел большую опасность – бесчестье для неверной жены и тяжкий грех на его собственной совести, – что даже его дьявольское имя будет запятнано. Вот что ожидало их, овладей он целомудренной, но уязвимой для его ласк чужой женой. Сознавая это, он поклялся, что даже если они встретятся вновь, он призовет все свое хладнокровие, чтобы такого не случилось. Но сейчас он, прослывший храбрым и несгибаемым воином, испугался, что даже его решимость и тем более снаряжение не помогут ему противостоять этому пешему врагу. Он почувствовал, как сдается перед этой маленькой, хрупкой женщиной.