Вообще в последние дни Ален чувствовал себя престранно: внутри всё как-то ныло и не давало ему покоя. Это ощущение было странно тем, что оно не причиняло боли, а только холодило внутренности. И какие-то крошечные уколы в сердце сопровождали это чувство. Этим утром оно особенно обострилось и стало прямо-таки невыносимым. Его даже пронзила дрожь, настолько холодно ему было.

«А вдруг это предчувствие смерти? — мелькнула в его мозгу воспалённая мысль, и на лбу его выступили капли пота, такого же холодного. — Неужто я скоро умру? Но я не хочу… Право, это слишком страшно!»

Ален устремил взгляд в окно. Утро старалось, но не могло прорваться в комнату через плотные шторы. Несколько зайчиков всё-таки пробрались на стену и там плясали. Мужчина попробовал обратиться мыслями к Богу, но не успел. Только лишь он произнёс первые слова молитвы, полагая, что это будут последние слова в его жизни, до него донеслись откуда-то снизу приглушённые звуки фортепьяно, божественно прекрасные и дьявольски печальные звуки. Ален напряг слух. Галлюцинация? Запертая дверь мешала ему это определить. Но музыка звучала вот уже несколько минут, так что мужчина был почти уверен, что она существует наяву, а не в его измученной мыслями голове. Фортепьяно (ещё одно) находилось в нижнем зале. Но кто мог играть? Не мадам Кристи же.

Прозвучал заключительный аккорд, и всё смолкло. Ален продолжал вслушиваться, но его ухо более ничего не уловило, кроме звенящей тишины.

— Так этого не было? — с разочарованием пробормотал он, и странное чувство, прежде мучившее его, но со звуками фортепьяно исчезнувшее, вновь нахлынуло на него.

Из глаз Дьюара потекли слёзы, но он поспешно вытер их, услышав, как отворяется дверь.

— Доброе утро, господин Дьюар! — весело сказала мадам Кристи.

Она вообще в последнее время пребывала в приподнятом настроении, причины которого Ален понять не мог. Признаться, его даже немного раздражало, что кто-то веселится, в то время как ему плохо. Тем не менее, Ален вежливо сказал:

— Доброе утро.

Женщина как всегда раздёрнула шторы и воскликнула:

— Ах, какой сегодня чудесный день!

Дьюар посмотрел в окно. Обычная тоска, приходившая после этих взглядов, не появилась, и это одновременно встревожило и обрадовало его. А небо было изумительно синее. Ален вздохнул, но во вздохе его не было безнадёжности.

— Да, чудесный.

Так как он впервые согласился с этим, женщина посмотрела на него с понятным удивлением, но, не выказывая его, обычным своим мурлычущим голосом спросила:

— Вы хорошо спали, господин Дьюар?

Ален с довольно-таки мрачным видом покачал головой:

— Признаться вам, отвратительно я спал. Я вчера долго не мог уснуть, меня мучила бессонница. Знаете, сегодня была удивительно лунная ночь: луна светила так ярко, что в комнате было светло как днём. А вы же знаете, мадам Кристи, что я не сплю днём. И эта луна на меня странно действовала…

— Как же? — Она присела к нему на кровать.

— Как? — Дьюар сделал неопределённый жест. — Странно, и всё. Я словно с ума сошёл. А потом ещё этот сон… — По его глазам побежала поволока.

— Какой сон?

— В том-то и дело, какой! — с горечью воскликнул мужчина. — Если бы я помнил! Я забыл его ещё до того, как проснулся. А меж тем я чувствую, что в нём было что-то важное. Как бы я хотел его вспомнить! Многое стало бы ясно. Но, увы! я всё утро вспоминал — ничего. Это такое мучительное чувство, когда не можешь чего-то вспомнить!

— Действительно, — согласилась женщина, вставая и принимаясь за уборку.

Дьюар никак не мог решиться сказать ей про галлюцинацию.

«Ещё сочтёт, что я окончательно свихнулся, — подумал Ален, — и не без причины. Слышал музыку… Что на очереди? Голоса?»

— Вам не кажется, — сказал Ален как бы невзначай, — что в этом доме происходят странные вещи?

Домоправительница вздрогнула и вперила бегающие глаза в больного:

— О чём вы, господин Дьюар?

Похоже, это её неимоверно взволновало, и Ален этому удивился, но подумал: «И всё-таки это не бред. Ей что-то известно».

— Понимаете, — с усилием сказал Дьюар, поскольку ему трудно было в этом признаться, — только не подумайте, что я окончательно свихнулся, но сегодня утром… во всяком случае, мне показалось, что сегодня утром, но я в этом не уверен… я слышал музыку.

С её лица сбежала тревога. Она вздохнула с явным облегчением и переспросила:

— Музыку?

Ален, ободренный началом, продолжил взволнованно и с горячей категоричностью:

— Да, кто-то… словно кто-то играл на фортепьяно внизу. Такая прекрасная музыка! — И упавшим голосом он добавил: — Вы ничего не слышали, мадам Кристи?

Женщина выглядела смущённой:

— Вам эта музыка помешала спать?

Ален воспрянул и приподнялся, насколько это было возможно.

— Так, значит, это не бред? Была музыка? — Глаза его светились радостью.

Мадам Кристи кивнула.

— Так кто же это играл? Скажите, умоляю вас! — Мужчина протянул к ней руки.

— Простите, господин Дьюар. — Она покраснела. — Я позволила одному музыканту пожить здесь, пока он будет в городе.

— Это ваш родственник? — с любопытством спросил он.

Женщина смутилась ещё больше:

— Нет, всего лишь знакомый. Простите мне эту вольность, господин Дьюар.

— Да о чём вы! Пусть живёт здесь сколько хочет. Представьте его мне, я вас прошу! Мне бы хотелось, чтобы он сыграл мне эту мелодию ещё раз, уже в этой комнате! — взмолился Дьюар.

Мадам Кристи, как показалось лежащему, ужасно обрадовалась и, лукаво улыбнувшись, предложила:

— Давайте-ка сначала я приведу вас в порядок.

— Да, конечно. — Мужчине не терпелось услышать и увидеть музыканта, так что он безропотно поручил себя заботам мадам Кристи.

Помогая ему умыться и расчесаться, женщина проговорила:

— Это необыкновенный человек, господин Дьюар. Я его сейчас пришлю к вам.

— Хорошо, хорошо…

Женщина вышла из комнаты. Ален потёр лоб и задумался над тем, кем этот музыкант приходится мадам Кристи. Любовником? На лестнице послышались шаги, и ручка двери повернулась. Дьюар ожидал, что сейчас на пороге появится маленький толстенький краснощёкий старичок лет семидесяти — именно так Ален себе и представлял знакомого мадам Кристи. Но его ждало… нет, не жестокое разочарование, как принято говорить, а совсем наоборот — приятная неожиданность. Дверь распахнулась, и Ален, увидев вошедшего, широко раскрыл глаза от удивления и даже дышать перестал от восторга.

Вошедший оказался юношей лет восемнадцати или меньше того. Он был небольшого роста, скорее миниатюрен как девушка: так же строен и даже хрупок, с такой же нежной кожей. У него было очень бледное лицо и длинные белокурые волосы, небрежно завитые и рассыпанные по плечам в живописном беспорядке. Губы его были почти прозрачны. Единственное, что выделялось среди этих перламутровых тонов, — большие тёмные глаза, обрамлённые длинными ресницами. Такие тёмные, что даже зрачков в них нельзя было различить. Они контрастировали с белым цветом, и этот контраст делал лицо юноши необыкновенно красивым и загадочным. Одет музыкант был в элегантный белый костюм. На руках, держащих цилиндр и трость, были перчатки. Вся его фигура, вычерчивающаяся в проёме двери, казалась невесомой, почти миражом.

Юноша, слегка наклонив голову набок, пристально смотрел на Дьюара. Тому вдруг стало не по себе от этого взгляда. Он опомнился от впечатления, произведённого на него красотой вошедшего, и, кашлянув, произнёс (голос, однако, его не слушался и дрожал от непонятного волнения):

— Так вы и есть тот музыкант, который играл сегодня утром?

Юноша поклонился и, прикрыв за собой дверь, приблизился к постели Алена. В голосе его звучало смущение:

— Да, господин Дьюар. И простите, если этим вам помешал…

— Ну что вы! — воскликнул Ален, протягивая ему руку.

Юноша сдёрнул перчатку и вложил свою ладонь в его. Дьюар вздрогнул от этого прикосновения. Он почувствовал энергию, текущую по длинным чувственным пальцам, и понял, что перед ним человек, несмотря на внешнюю хрупкость, сильный духом, и что этому юноше, который слегка улыбался глазами, но не губами, суждено сыграть важную роль в его жизни. Это была симпатия, но явно выходящая за рамки дружеских чувств — судьба?