— Свежо что-то, — проговорила Люся, поеживаясь от скрытого волнения.

Ян галантно снял шинель, накинул ее Люсе на плечи. Он осторожно обнял ее. Люся не сопротивлялась. Она крутила пуговицу на шинели, старалась оторвать ее.

Ян робко приблизил губы к Люсиной щеке. Она ловко выскользнула из его объятий.

— Ой, кажется, у тебя пуговица вот-вот оторвется! Идемте-ка ко мне, я пришью ее…

— Ваша мама, панна Люся…

— Да она опять на менки ушла… Ну, что я вас — тащить должна? Ну и мужчины в Польше!… А что это за бутылка в кармане шинели?

— Бензин, панна Люся. Я обещал вам. Немецкий бензин для вашей лампы…

…Тикали ходики. На покрытый чистой белой скатертью стол падал мягкий свет керосиновой лампы. Ян Маленький, сидя рядом с Люсей на деревянном диванчике, поправил завиток светлых волос у нее на лбу.

— Ну, что с вами, панна Люся? Весь вечер молчите? Странная вы паненка.

Люся никак не могла решиться пустить в ход свой «главный козырь».

Ян потянулся к ней, приблизил губы. И тут она резко оттолкнула его, упершись рукой в ненавистного орла со свастикой на его груди.

— Хватит! — почти крикнула она, распаляя себя. — Не на ту напали! Какая я вам паненка! Я советская разведчица! И вы у меня в руках, Ян Маньковский! Только попробуйте выдать меня! Сами погибнете — вы назвали мне номера частей германской армии! Эти номера уже переданы советскому командованию.

Ян Маленький сидел на диване, как громом пораженный, в изумлении глядя на Люсю.

— Панна Люся! Жартовать в тэн спосуб… шутить такими вещами… — начал было он, сбиваясь от волнения на родной язык.

Сжимая кулачки, Люся пыталась придать своему лицу выражение решительное и грозное, но пухлые губы маленького рта кривились от испуга.

— Провокация? — спросил Ян холодно. — Паненка подослана гестаповцами?

— Вы должны сделать все, что мы прикажем! Нам нужны сведения!

Ян вскочил и, забыв на столе пилотку, хлопнув дверью, выбежал на улицу. Уже за плетнем он услышал, как открылось окно и до него донесся голос Люси:

— Ян! Да нет же… Вернитесь! Ян, ради всего святого, останьтесь!…

Ян резко, будто наткнулся на стену, остановился.

— Ян! — чуть не плача, тихо проговорила Люся. — Вы пилотку забыли…

Они встретились на крыльце. При свете луны Ян глубоко заглянул в Люсины глаза. Потом он перевел взгляд на пилотку в Люсиных руках, посмотрел на кокарду с орлом и вдруг надел пилотку задом наперед.

Он протянул руку и поправил завиток у Люси на лбу. Всхлипнув, Люся прильнула к нему. Ян услышал чьи-то шаги на улице и повел Люсю в дом. Плечи у Люси вздрагивали…

Ян не мог уйти. Только теперь он понял, как близка и дорога стала ему за последние дни эта девушка. Но неужели она разведчица?

— Верьте мне! — сказала Люся. — Ведь вы поляк…

По темному переулку медленно шел с винтовкой за плечом старший полицейский Поваров с приятелем — полицейским Никифором Антошенковым. В темноте белели их нарукавные повязки.

Антошенков негромко напевал на мотив немецкой «Лили Марлен» популярную на оккупированной немцами земле немецко-украинско-русскую песенку:

Поваров подпевал:

Проходя мимо калитки дома Сенчилиных, Поваров направил луч фонарика через низкий заборчик на тропинку, на которой после дождя ясно виднелись следы. Следы кованых, подбитых вермахтовских сапог и маленьких туфелек.

— Он у нее! — тихо сказал Поваров Антошенкову.

Четверо приятелей работали в тот день в огромном ангаре для бомбардировщиков. Немцы латали пробоины в плоскостях летавшего на бомбежку Москвы «хейнкеля», а поляки ремонтировали неподалеку бетонный пол.

— После каждого налета на Москву, — грустно заметил один из немцев, — русские задают нам все больше работы!

— Что они хотят, чтобы мы узнали для них? — тихо спросил Ян Большой. В глазах его то светилось торжество, то мелькало сомнение.

— Все! — ответил Ян Маленький, мешая бетон. — Русских не пускают на аэродром. Нам надо составить план авиабазы, указать, какие на аэродроме самолеты, сколько их, дать Точные координаты важнейших объектов. Словом, все об аэродроме, все об авиабазе, все о противовоздушной и наземной обороне.

— Немало, — усмехнулся Ян Большой. — Но нам нужны доказательства, что мы имеем дело с серьезными людьми, а не с девчонками, которые воображают себя разведчиками. С ними только фокстроты танцевать да в фантики играть!

— Ты что?! — возмутился Ян Маленький. — Хочешь, чтобы с тобой маршал Тимошенко переговоры вел?

— Я не хочу погибнуть без пользы.

— Такие глаза не врут. Надо иногда верить сердцу…

— «Очи черные, очи страстные…» Это по твоей части, д'Артаньян. Ты влюбился как мальчишка, а мне нужны не поцелуи, а доказательства.

— Просто ты трус! Немецкий холуй!

— А ты влюбленный дурак!

Друзья чуть не подрались. Их разняли Вацек и Стефан.

— Что же мы будем делать? — спросил Стефан. — Говори, Тыма, — ты ж, капрал, старший у нас!

— Пусть они познакомят нас со своим командиром! — решил Ян Большой…

— Хорошо, — сказала Люся, выслушав вечером поляков. — Я познакомлю вас с моим командиром. Приходите завтра вечером ко мне.

И четверо поляков вечером следующего дня постучались в Люсину дверь. Вацек для отвода глаз пришел с патефоном.

— Езус Мария! — шептал он на крыльце. — Разве можно начинать такое дело в пятницу?!

За столом в горенке сидела девушка лет двадцати.

— А где же?… — в недоумении начал было Ян Большой, оглядывая горенку, и осекся, встретившись взглядом с девушкой, сидевшей за столом.

Его поразили серо-голубые глаза этой девушки, лучистые, с родниково-прозрачной глубиной. Они светились такой верой, такой волей…

И все же, когда Аня показала полякам партизанские листовки, которые она достала из-за пазухи, Ян Большой упрямо проворчал:

— Такой литературы у оберштурмфюрера Вернера вагон!

Аня, краснея, смотрела на Яна Тыму строго и твердо.

— А вы все-таки почитайте, что там написано. Это обращение партизан к братьям полякам и чехам.

Аня подняла листовку со стола и стала медленно, сдерживая волнение, читать своим низким, грудным голосом:

— «Поляки, к оружию!… Через польскую землю проходят важнейшие дороги, войны. Превратите эти дороги в дороги смерти для гитлеровских полчищ. Если хотите спасти свою жизнь, честь ваших женщин, будущее ваших детей — беритесь за оружие, организуйте партизанские отряды, истребляйте немецких оккупантов!… К оружию, братья! Все на бой против немецко-фашистских мерзавцев…» Такие слова вы понимаете?

Почувствовав на себе взгляды своих товарищей и девушек, Ян Большой тяжело вздохнул и сказал:

— Но это про поляков, которые в Польше, а мы здесь…

— Поляк везде поляк! — твердо выговорил Ян Маленький.

— Здесь мы можем больнее по немцу ударить! — медленно, подбирая слова, проговорила Аня, не спуская загоревшихся глаз с Яна Большого. — Ну, вашу руку, капрал?

— Добже, — буркнул, словно нехотя, Ян Большой, — рискнем.

Аня крепко пожала руку Яну Большому. Глаза ее сияли.

— Вот он, главный козырь! — сказала она Люсе.

По переулку проехала какая-то автомашина. Ян Маленький завел пластинку.

— Мешаешь, Маньковский! — раздраженно сказал Ян Большой.

— Нет, — сказала Аня, — Пусть играет, пусть даже танцуют…