Мартин Бек был простужен, как уже не в первый раз с начала года. Он чихал, сморкался, долго и надрывно кашлял, но Рённ никак не реагировал. Ни звуком. Не сказал даже «будь здоров». Правда, такие нежности были не в его духе, да и само выражение не входило в его лексикон. А мысли свои — если он при этом что-нибудь думал, — мысли свои Рённ держал при себе.

Так что понимать друг друга без слов они не умели, поэтому в какую-то минуту Мартин Бек счел себя обязанным спросить:

— Старое у них это отделение, верно?

— Верно, — ответил Рённ. — Послезавтра его освободят, то ли перестраивать собираются, то ли займут под что-то другое. А пациентов переведут в новые палаты, в главный корпус.

Мысли Мартина Бека тотчас сменили направление, и немного спустя он сказал, обращаясь больше к самому себе:

— Интересно, чем это он его чикнул, мачете или самурайским мечом?

— Ни тем, ни другим, — ответил Рённ, вернувшийся в эту минуту со двора. — Мы обнаружили орудие убийства. Оно лежит в саду в четырех метрах от окна.

Они вышли посмотреть.

При ослепительном свете прожектора Мартин Бек увидел на земле орудие убийства с широким клинком.

— Штык, — сказал Мартин Бек.

— Вот именно. От карабина системы «маузер».

Карабин шестимиллиметрового калибра был типичным военным оружием. Раньше им широко пользовались, главным образом в артиллерии и кавалерии. Теперь этот образец устарел и вычеркнут из интендантских списков.

Все лезвие было покрыто запекшейся кровью.

— А можно закрепить отпечатки пальцев на такой рукоятке?

Рённ пожал плечами.

Каждое слово из него надо было вытягивать клещами, ну, если не клещами, то, во всяком случае, путем словесного нажима.

— Оставишь его лежать до утра?

— Да, — ответил Рённ. — Так, пожалуй, разумнее.

— Я бы поговорил с семьей Нюмана, и чем скорей, тем лучше. Как ты думаешь, удобно беспокоить его жену в такую рань?

— Думаю, что удобно, — ответил Рённ без особой уверенности.

— Так или иначе, без этого не обойдешься. Поедешь со мной?

Рённ пробормотал что-то неразборчивое.

— Ты о чем? — спросил Бек, сморкаясь.

— Фотографа сюда надо, — ответил Рённ. — Непременно.

Казалось, ему все это до смерти надоело.

Рённ пошел к машине, сел на водительское место и подождал Мартина Бека, который взял на себя неприятную миссию позвонить вдове.

— Ты что ей сказал? — спросил он, когда Мартин Бек сел рядом.

— Я только сказал, что ее муж умер. Судя по всему, у него была серьезная болезнь, и мой звонок не явился для нее полной неожиданностью. Хотя она не могла понять, при чем тут полиция.

— Ну и как она? Потрясена?

— Само собой. Она хотела схватить первое попавшееся такси и ехать в больницу. Я передал трубку врачу, надеюсь, ему удастся уговорить ее никуда покамест не ехать.

— Правильно сделал. Вот если она его увидит, она и впрямь будет потрясена. Хватит и того, что ей придется выслушать наш рассказ.

Рённ ехал по Далагатан в сторону Оденгатан, то есть в северном направлении. Перед стоматологическим институтом стоял черный «фольксваген». Рённ кивком указал на него и промолвил:

— Мало ему поставить машину где не положено, так еще и на тротуар залез. Его счастье, что мы не из автоинспекции.

— Вдобавок он был пьян, иначе бы этого не сделал, — сказал Мартин Бек.

— Или она, — возразил Рённ. — Даже наверняка это была женщина. А уж женщина за рулем…

— Типичный образчик шаблонного мышления. Услышала бы тебя моя дочь. Она бы тебе прочитала лекцию.

Машина свернула на Оденгатан, мимо церкви Густава Вазы и Оденплан. На стоянке было два такси со знаком «свободен», а перед светофором у Городской библиотеки желтая подметальная машина с оранжевой мигалкой на крыше дожидалась свободного проезда.

Мартин Бек и Рённ ехали молча. Возле Свеавеген они обогнали подметальную машину, которая с ревом уползала за угол; у Высшего коммерческого училища они повернули налево, на Кунгсгатан.

— Ах, черт подери! — вдруг с сердцем сказал Мартин.

— Да, — сказал Рённ.

И снова в машине воцарилось молчание. Когда они пересекли Биргерярлсгатан, Рённ сбавил скорость и начал искать нужный номер. Отворилась калитка напротив Гражданского училища, из нее высунулся молодой человек и поглядел в их сторону. Не давая калитке закрыться, он ждал, пока они ставили машину и переходили улицу.

Подойдя поближе, они увидели, что молодой человек гораздо моложе, чем казался издали.

Ростом он вымахал почти с Мартина Бека, но лет ему можно было дать от силы пятнадцать.

— Меня зовут Стефан, — сказал он. — Мама ждет вас.

Они поднялись вслед за ним на второй этаж, где одна дверь была приотворена. Через гардеробную и холл мальчик провел их в комнату.

— Пойду за мамой, — пробормотал он и вернулся в холл.

Озираясь по сторонам, Мартин Бек и Рённ стояли посреди комнаты. Комната выглядела очень нарядно. В дальнем ее конце было устроено подобие гостиной из мебели сороковых годов — дивана, в тон ему трех кресел светлого лакированного дерева с пестрой кретоновой обивкой и, наконец, овального стола того же дерева. На столе лежала белая кружевная салфетка и стояла хрустальная ваза с красными тюльпанами. Оба окна гостиной выходили на улицу, за белыми тюлевыми гардинами стояли в ряд ухоженные растения в горшках. Одна из коротких стен была закрыта книжными полками красного дерева. Они частью были заставлены книгами в кожаных переплетах, а частью — сувенирами и всякими украшениями. Маленькие полированные горки с хрусталем и серебром стояли тут и там, черное пианино довершало меблировку. На пианино выстроились семейные портреты в рамках. На стенах висело несколько натюрмортов и пейзажей в резных позолоченных рамах, с потолка свисала хрустальная люстра, а под ногами лежал пурпурно-красный восточный ковер.

Мартин Бек досконально изучил комнату, слушая приближающиеся шаги. Рённ тем временем подошел к книжной полке и с явным неодобрением разглядывал медный олений колокольчик, одна сторона которого была украшена пестрой картинкой, изображающей карликовую березку, оленя и лопаря, и надписью «Арьеплуг» витиеватыми красными буквами.

Фру Нюман вошла в комнату вместе с сыном. На ней было черное шерстяное платье, черные чулки и туфли. В руках она сжимала белый носовой платок. Глаза у нее были заплаканные.

Мартин Бек и Рённ назвали себя. Судя по всему, она никогда не слышала их имен.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она и опустилась в одно из пестрых кресел.

Когда мужчины тоже сели, она посмотрела на них с отчаянием.

— Что же все-таки случилось? — спросила она слишком высоким голосом.

Рённ достал носовой платок и начал вдумчиво, со знанием дела прочищать свой красный нос. Но Мартин Бек и не ждал от него большой помощи.

— Если у вас есть дома что-нибудь успокоительное, ну, какие-нибудь таблетки, мне думается, вам следовало бы принять одну или две, — начал он.

Мальчик, сидевший на стуле перед пианино, встал.

— У папы есть… Есть коробочка мепробамата в ванной, в аптечке. Принести?

Мартин Бек кивнул, мальчик пошел в ванную и вернулся с таблетками и со стаканом воды. Мартин Бек взглянул на этикетку, высыпал две таблетки в крышку коробочки, фру Нюман послушно приняла их и запила глотком воды.

— Благодарю, — сказала она. — А теперь будьте так любезны, объясните мне цель своего визита. Стиг мертв, и мы не в силах что-либо здесь изменить — ни вы, ни я.

Она прижала платок к губам и произнесла придушенным голосом:

— Почему мне не разрешили приехать к нему? В конце концов, это мой муж. Что они с ним сделали? Этот доктор… он такой странный…

Сын подошел к матери, сел на подлокотник ее кресла и обнял ее за плечи.

Мартин Бек повернулся так, чтобы сидеть лицом к лицу с женщиной, бросил взгляд на Рённа, помалкивавшего в уголке дивана, и сказал:

— Фру Нюман! Ваш муж умер не от болезни. Кто-то пробрался к нему в палату и убил его.