Вдруг эти воспоминания отошли на второй план. Открывая машину, Элин скептически выгнула бровь и посмотрела на Дугласа.

— Мне очень жаль, что я не знала тетю так хорошо, как, очевидно, знали ее вы, но, полагаю, вы ошибаетесь относительно ее мнения о вас. Могу сказать точно, что она о вас думала.

Он улыбнулся, оставаясь невозмутимым:

— И что же она обо мне думала?

— Она говорила, что вы гений и дурак. Гений в смысле того, на что способны, и дурак в смысле того, что делаете, — с немалым удовольствием пересказала Элин.

Он вскинул голову, словно обдумывая эти слова и сверяя их с тем, что знает сам.

— Она так говорила? — осведомился Пол с чувством, подозрительно напоминающим восторг.

— Да, говорила, — заверила его Элин уже с меньшим удовлетворением.

Он откровенно обрадовался.

— Видите? Она любила меня, несмотря ни на что! Завтра я должен увидеться с моим поверенным, — с удовольствием добавил Пол.

Элин растерялась:

— Зачем?

— Хочу, чтобы эти слова были эпитафией на моей могиле. А теперь, если вы откроете багажник, мы сможем начать выносить ваши вещи.

Он снова это сделал — удивил до такой степени, что Элин забыла, зачем сюда пришла. Раздраженно вздохнув, она нажала кнопку, чтобы открыть багажник.

Пол поднял крышку и принялся вытаскивать ящики. Он работал молча, быстро и деловито, перенося ее вещи в лифт. Лицо, столь подвижное и провокационное, теперь замкнулось. Элин озадачило охлаждение его интереса. Она спрашивала себя, не обидела ли его чем-нибудь? И одновременно пыталась отогнать от себя это беспокойство. Пол Дуглас не тот человек, чей интерес ей хотелось бы завоевать.

И все же молчание Пола задело Элин. В нем угадывалось пренебрежение, причины которого она не понимала. Какое он имеет право ее презирать? Когда последний ящик оказался в квартире, она обрадовалась, что у нее больше нет нужды терпеть нежелательное общество.

Элин изобразила вежливую улыбку.

— Большое спасибо. С вашей стороны было очень любезно помочь мне.

Он выпрямился и насмешливо взглянул на нее:

— Что ж, надеюсь, Старый Жак не переворачивается в гробу!

Это была колкость, и Элин нахмурилась.

— С чего бы? Я же не могла въехать в эту квартиру против ее воли.

Его губы скривились.

— Вы знаете, почему Старый Жак составила такое завещание, Эли? Ваша тетушка мне сказала, что в вашем мизинце больше художественного таланта, чем она у кого-либо видела за всю свою педагогическую карьеру. Она считала, что ваша семья подавляет ваш талант, и хотела освободить вас от их влияния. — Он насмешливо провел рукой по ее вещам. — И все же я не вижу мольберта, полотен…

— Я не пишу картин! — выпалила Элин, которую возмутил намек на то, что ей не удается жить согласно тетиным суждениям.

Он с вежливым интересом поднял бровь:

— Да?

— Есть другие формы искусства, — язвительно заметила она. — И если уж на то пошло, вы только что носили мои работы.

Его взгляд упал на пластиковые мешки, и Элин с удовольствием увидела, как он удивился.

— Гобелены?

— Нет, не гобелены. — Она сделала шаг вперед и взяла мешок со своей лучшей работой. — Погодите… я вам покажу. А тогда можете извиниться.

Не дав ему возможности ответить, Элин прошла в спальню хозяйки, развязала мешок и вынула оттуда тщательно свернутое постельное покрывало. Затем положила сверток на постель, развернула его, убрала папиросную бумагу и расправила покрывало так, чтобы оно находилось в самом выгодном положении. Прежде чем позвать Дугласа, с гордостью его оглядела.

Тут в ее душу неожиданно закралось сомнение. А что, если он не одобрит ее произведение? С другой стороны, глупо прятать голову в песок. Ее работа или конкурентоспособна, или нет, а реакция Пола пойдет ей только на пользу.

Элин сделала глубокий вздох и позвала его. Ее потребность в одобрении была такой сильной, что она совершенно не подумала, что спальня — последнее место, куда приличная, разумная девушка может пригласить малознакомого мужчину.

«Рассвет над горами» был самым потрясающим из ее рисунков, и он ей нравился — пурпурный и иссиня-черный бархат гор, огромное золотистое атласное солнце, светло-голубые и розовато-лиловые полоски неба, лимонные и розовые облака из шелка, более темные бархатные облака, уравновешивающие горы. Конечно, для этой комнаты такое покрывало не подходило. Ковер тетушки Жаклин, затканный грибками, и кружевные занавески не соответствовали его ярким расцветкам, но для Элин именно это произведение искусства было доминирующим.

Работа была хороша. Она знала, что хороша. Разумеется, Пол Дуглас не сможет удержаться от похвал ее таланту. Но, несмотря на уверенность, Элин не могла заставить себя посмотреть на него. Ее сердце болезненно билось в стесненной груди. Она ждала, а так как он стоял и молчал, ее начали терзать самые мучительные сомнения.

Наконец, Пол прошел вперед, помотал головой и, протянув руку, медленно провел ею по различным тканям, задерживаясь на каждом стыке, чтобы почувствовать смену материала.

— Поразительно, — пробормотал он.

Элин охватил нервный смех, но, взяв себя в руки, она проговорила:

— Что ж, это и должно быть поразительно, если я собираюсь запросить за него высокую цену.

Пол улыбнулся:

— Какова же ваша цена? Вы можете продать мне его прямо сейчас.

Она рассмеялась, почувствовав облегчение. Ему так понравилось покрывало, что он хочет его купить?!

— Простите, но оно не продается. Я сделала его для себя.

Пол скривил губы:

— И копий не будет?

— Нет.

— Какую же цену вы собираетесь запрашивать за подобную работу?

Элин недоуменно пожала плечами:

— Ну может быть, тысячу пятьсот долларов.

— Это слишком дешево, — быстро отреагировал он. — Вы могли бы запросить четыре или пять тысяч. За это покрывало я заплатил бы такую сумму. Если передумаете…

— Вы это серьезно? — удивилась она, размышляя, насколько реальна такая цена.

— Значит, вы его продадите?

— Нет, я же сказала, что оно не продается.

— И все же я хочу его, — произнес Дуглас тоном человека, не привыкшего получать отказ. — Я заплачу вам за него десять тысяч.

Элин, не веря своим ушам, уставилась на него:

— Вы с ума сошли?

— Вовсе нет. Итак, десять тысяч?

— Оно не продается, — раздраженно повторила она. Неужели он так привык получать свое, что считает, будто может купить все?

Дуглас наклонил голову набок. Лицо его выглядело напряженным, словно каждый мускул был сосредоточен на одной цели, которая явно читалась в его глазах.

— Недостаточно, чтобы соблазнить вас? Я действительно люблю уникальные вещи. Ну а двадцать тысяч, Элин?

Она помотала головой. Как он не может понять, что она не собирается его продавать?

— Пятьдесят тысяч!

— Ради бога! Это же смешно!

— Я иду за чековой книжкой!

— Не надо! Покрывало мое. Это часть моей жизни! Для меня продать его — все равно что продать себя! Я не продам его ни за какие деньги!

Жесткий блеск его глаз сменился одобрительной теплотой. На губах Пола появилась улыбка.

— Да, вижу, вы его мне не продадите. Что ж, пусть оно будет мне подарком!

Элин раздраженно фыркнула: — Я не стала бы держать пари, что это когда-нибудь произойдет!

— Я игрок, Элин, и на моем счету немало побед.

От дьявольского сверкания его глаз ей стало не по себе. У нее возникло отчетливое чувство, что речь идет о чем-то большем, чем покрывало. Он еще раз провел пальцами по ткани и понимающе улыбнулся.

— Красиво и чувственно, — пробормотал Пол, подняв на Элин глаза, в которых было что-то хищное.

Ее сердце учащенно забилось.

Он имеет в виду ее работу… конечно же только работу! Не может же он считать ее, гадкого утенка семьи Грейст, красивой и чувственной!

— Хотите посмотреть другие мои работы? — спросила она.

— Я хотел бы посмотреть все, что у вас есть! — мягко ответил он.