Неважно, что за проблемы у Мей, любой ценой придется убедить ее отказаться от мысли о счастливом примирении с отцом. И все равно Энтони чувствовал себя не лучшим образом. Даже притом, что дословно выполнял волю Николаса. Старик некогда уверял — страстно, едва ли не с истерическим надрывом, — что знать неблагодарную не желает.

Энтони представил, как Мей понуро уходит прочь, и сердце его болезненно сжалось. Он уже убедился, как много значит для молодой женщины возможность познакомиться с отцом. В конце концов, он, Энтони, тоже отец! И знает, каково это — утратить свое дитя!

Он рассеянно провел рукою по волосам. Черт подери эту женщину, усложнившую ему жизнь!

Бекки выплюнула соску. С превеликой осторожностью Энтони вытер забрызганные молоком губки — розовые и нежные, точно лепестки цветка. Искоса бросил взгляд на наручные часы и застонал:

— Черт возьми! Позже, чем я думал!

Появление Мей нарушило все его планы. С уборкой придется подождать. Пора ехать в больницу.

Энтони заменил малышке подгузник, извлек из шкафа теплую шерстяную шапочку и в который раз принялся за непосильную задачу — пропихнуть две маленькие, сопротивляющиеся ручонки в рукава парадной распашонки. А теперь надо сообщить Мей о своем решении.

— Погоди минутку, — тихо сказал он девочке, укладывая ее в коляску. — Я скоро вернусь.

Энтони решительно направился в кухню, с замирающим сердцем предчувствуя неприятное объяснение. Уронив голову на стол, Мей крепко спала.

Он застыл на пороге, завороженно глядя на нее, любуясь тем, как золотистые локоны обрамляют голову мерцающим ореолом, переливаясь и вспыхивая в солнечных лучах. Энтони осторожно потряс молодую женщину за плечо. Какое оно хрупкое на ощупь! Как она ранима, несмотря на всю свою браваду! Он сурово свел брови, заставляя себя исполнить то, зачем пришел.

— Мей! Мей! — настойчиво позвал он, стремясь поскорее покончить с неприятным делом.

Она пробормотала что-то, но не проснулась. Пальцы его скользнули по рукаву пиджака — ткань была мокра от слез. И в груди Энтони всколыхнулось непрошеное, совершенно неуместное сочувствие к гостье.

Сам не зная зачем, он заправил ей за уши золотистые пряди, упавшие на лицо. Огромные, выразительные глаза, по счастью, были закрыты, но влажные, загнутые кверху ресницы выглядели на редкость трогательно… Тихо застонав, он двумя пальцами взялся за точеный подбородок.

— Мей!

Златокудрая головка бессильно завалилась на бок. Похоже, ее даже из пушки не разбудишь.

Энтони взглянул на часы — и в сердцах выругался. Ей ни в коем случае нельзя здесь оставаться. А ему совершенно некогда ждать, пока она проснется. Ну что ж, ничего не попишешь. Энтони осторожно подхватил спящую на руки. Не открывая глаз, она доверчиво прильнула к нему, склонила голову на плечо — в точности как Ребекка. Теплое, ровное дыхание обдало щеку. Благоухание волос пьянило сильнее молодого вина.

Как давно он отказывал себе в удовольствии самозабвенно, не спеша ласкать покорное, обольстительное тело, дать выход сдерживаемой страсти, познать завершающую нежность объятий… Энтони сурово нахмурился, вспомнив, во что это «удовольствие» обошлось ему в прошлом.

С ношей на руках он зашагал вверх по лестнице. Женщины обходятся дорого. Допустишь ошибку — а он допустил, и еще какую! — и уделом твоим станет кромешный ад.

Но стоит ли удивляться, что он так отзывается на близость сексапильной, обворожительной красавицы! Вот уже много месяцев он не знает общества женщины, так что один только взгляд невероятных, точно растопленное золото, глаз пробуждает в нем чувственную дрожь, и каждая клеточка тела требовательно заявляет о своих нуждах… Но он способен справиться и с этой проблемой.

Мускулы живота напряглись, свидетельствуя об обратном. Мей заворочалась у него на руках, и одно лишь прикосновение тугой груди заметно подорвало его суровую решимость. Поджав губы, Энтони опустил спящую на роскошную кровать с пологом на четырех столбиках, что стояла в гостевой спальне, и осторожно развел руки, обвившие его шею.

Мей на мгновение приподняла голову — лица их оказались совсем близко — и вздохнула. Энтони с трудом совладал с желанием поцеловать ее в полураскрытые, влажные губы.

Он поспешно отпрянул, снял было с кресла плед, но тут в голову ему пришла новая мысль. Мей провела в дороге больше суток. Наверняка проспит остаток дня и всю ночь.

Взгляд серых, как сталь, глаз скользнул по красным сапожкам с высокими голенищами. Энтони нерешительно взялся за молнию. Рука его задела упругое, теплое бедро. Но он совладал с непрошеной дрожью, снял сапоги и бросил их на пол.

Упорно избегая смотреть на длинные, стройные ноги, он задумался, снимать ли пиджак. Перевернув спящую сначала на правый бок, затем на левый, Энтони справился и с этой задачей.

Не открывая глаз, Мей подняла руку и обняла его за шею, с нежданной силой притянув русоволосую голову к своей груди, что мерно приподнималась и опускалась в такт дыханию. На мгновение Энтони уткнулся лицом в шелк, и перед глазами его тут же все поплыло. Не более секунды наслаждался он этим ощущением, но секунда эта показалась ему вечностью.

Он резко высвободился и поспешно накрыл спящую женщину пледом, для большей безопасности натянув его до самого подбородка так, чтобы не видеть восхитительного, дразнящего тела.

Щеки Мей были влажны от слез, слипшиеся ресницы торчали трогательными стрелочками. На одно безумное мгновение Энтони задумался, а не обтереть ли ей лицо теплой водой. Но тут же понял: нужно держаться от гостьи как можно дальше, иначе ему не поздоровится. Она — дочь Николаса. Разве мало у него было проблем с любовницей Николаса? Позволяя себе восхищаться Мей, он играет с огнем.

Безжалостный к самому себе, Энтони задернул полог кровати. Он оставил на столе записку, сообщая, что вынужден отлучиться на час-другой, — на случай, если гостья проснется раньше его возвращения. А потом принял ледяной душ, побрился, оделся и, подхватив Бекки, помчался в больницу, мысленно готовясь к мучительному зрелищу, что ждало его там. Николас, бесконечно дорогой для него человек, находится на грани жизни и смерти. Кто знает, чем закончится для больного эта борьба!

Вытянувшись под пледом, Мей упрямо считала овец. Сон упорно не приходил.

Проснувшись с первым рассветным лучом, она с ужасом осознала, что находится в чужом доме. Ей стоило немалого труда вспомнить, где именно. И даже тогда отдельные факты отказывались вписываться в общую картину. Заснула она, положив голову на кухонный стол. А проснулась на роскошной кровати. Какая-то добрая душа отнесла ее наверх, сняла с нее сапоги, укрыла пледом… Неужели Энтони?

Мей выскользнула из постели и направилась к стоящему у стены чемодану — отыскать ночную рубашку. Но вместо этого задержалась у зеркала и внимательно пригляделась к своему отражению. Ну и вид! Щеки пылают лихорадочным румянцем, волосы в беспорядке разметались по плечам… И откуда только взялась эта разнузданная соблазнительница под стать моделям из «Плейбоя»?

— Вот только этого мне и не хватает, — сердито обругала себя Мей. — Лишиться сна из-за закоренелого эгоиста, который не способен распознать искреннюю любовь, даже если ткнуть его носом!

В животе громко заурчало. Еще бы! Вот уже много часов у Мей крошки во рту не было. Решив совершить набег на кухонный холодильник, она порылась в чемодане и извлекла из него ярко-желтые шерстяные брюки и свитер в тон.

Застегивая молнию, Мей досадливо поморщилась. Барделл в шутку называл ее «сексуальной маньячкой»… Если честно, то в большинстве случаев надежда неизменно торжествовала над опытом. Барделлу так и не удалось доставить ей того высшего наслаждения, о котором твердят героини «мыльных опер».

Причесываясь, Мей удрученно размышляла о своей нелегкой судьбе. Может, в этом-то и проблема? Может, она из тех ненасытных женщин, которым секс необходим, как иным людям — ланч. Три блюда и добавки, пожалуйста… Фу, как унизительно!