Рядом ахнули.

— Костя, ты что, с цепи сорвался? Чего на девчонку набросился? — Забелина все любили, многое ему прощали, но такого хамства от него не ожидал никто.

— Она знает, что получает по заслугам. Эта паскудница мне вчера всю квартиру разгромила! Скажи еще спасибо, что я в милицию не обратился. Там бы тебе устроили… карьеру Соньки Золотой Ручки. В Мордовских лагерях.

— Разгромила твою квартиру? За что?

— Да практически ни за что. Переспал с ней пару раз, она и вообразила себя Леди Макбет Мценского уезда. Дура. Знаешь, что я тебе скажу, дорогая: удар надо держать. Если не сумела удержать мужчину — это твоя проблема. Тем более такого, как я, — ибо я очень разборчив. Я гурман, да будет тебе известно. На этом разговор с тобою заканчиваю и напоследок даю добрый совет — никогда больше не попадайся мне на глаза.

С этими словами он отвернулся от Риты, как от пустого места и собрался было продолжить прерванную беседу. Но тут в Рите, как в паровом котле, взорвалось все, что так долго кипело.

— Знаешь что, Забелин? — сказала она громко и звонко — так громко и звонко, что на нее оглянулись даже те, кто стоял совсем далеко. — Знаешь что, а не пошел бы ты…

— Что-о-о?

— Что слышал!

— Да ты что, дурочка? Полететь отсюда хочешь? Кувырком прямо до первого этажа и дальше на улицу?

— Только попробуй! Я и в рожу твою могу вцепиться, учти!

— С тебя станется. Хабалка, — выплюнул он. — И что за манеры. Бросили тебя — веди себя достойно.

— Ты? Бросил меня? — прищурилась Рита. — А не слишком ли много ты на себя берешь? Таких, как я, не бросают!

— Тоже мне английская королева.

— Я, может, и не королева, но такие кавалеры, как ты, у меня идут по двадцать пять копеек штука, понял?

— Ну-ну. То-то ты за мной все это время бегала, как собачонка.

— Ой. Не могу! Я? За тобой бегала? — Она запрокинула голову, рассмеявшись зло и оскорбительно. — Да будет тебе известно, что это не ты меня, а я тебя бросаю. Ради самого лучшего мужчины на свете, до которого тебе, как до неба! Он ухаживает за мной уже… два года, понял? А то, что у нас было с тобой, это даже не роман, так, эпизод. О котором и вспоминать-то не стоит.

— Врешь ты все, — уверенно сказал он. — Какой ухажер? Какие два года? Кому ты вообще нужна?

— Пошел ты… — еще раз повторила Рита. — Чести много — доказывать что-то таким, как ты.

— Нет у тебя доказательств, вот и не доказываешь.

В ответ на это Рита фыркнула ему прямо в лицо. Забелин стиснул зубы и шагнул к ней.

— Ну и где же этот рыцарь бледный?

— Где надо.

— А, понятно. Лишнее доказательство твоего вранья. Говорю же, кому ты нужна.

— Я не вру.

— Так где же он?

— Да у меня дома! — вдруг сказала она, не успев даже сообразить, что говорит. — Лежит, отдыхает. Ногу подвернул. Между прочим, он — настоящий мужчина! Он может изуродовать тебя одним движением пальца, понял?

— Ой, боюсь! Никак — каратист?

— Нет, фотограф! И он наснимал целую папку моих портретов. А поправится — увезет меня отсюда насовсем, понял?

— Опять врешь. Может, проверим?

— Да пожалуйста!

— Да с удовольствием! Только если там никого нет, ты… Что бы такое придумать… Ты целую неделю будешь мыть полы во всей редакции. Или нет! Лучше — станцуешь стриптиз на столе главного редактора! Во время планерки! В присутствии вот этих свидетелей! И к нашей общей потехе!

Теперь он смотрел на нее с торжеством, явно ожидая, как Рита начнет выкручиваться. Конечно, кому еще, как не Косте, было знать, что никакого принца на белом коне у нее нет и быть не может! Все это время именно он, Константин Забелин, был для Риты и принцем, и богом, и светом в окошке. Но… Признать это сейчас? Когда на них смотрят столько глаз?!

Никогда!

— Так как? Идет?

— Идет! — твердо сказала она. — А если я окажусь права, то ты… ты…

— Ну-ну?

— Ты пробежишь в одних трусах от моего дома до самого метро! И пусть тебя забирают за нарушение общественного порядка!

— Ну и фантазия. И откуда что берется.

— Так согласен?

— Я на все согласен. Не глядя, подписываюсь под любыми идиотскими условиями. Потому что заранее знаю, что не проиграю.

— Значит, слово?

— Слово! И мое слово закон, ты знаешь!

Они ударили по рукам, и впервые от прикосновения Кости Рита ровным счетом ничего не почувствовала.

Кроме желания его убить.

Конечно, срываться с места всей редакцией и ехать через весь город к Ритиному дому для того, чтобы проверить, действительно ли у нее в постели лежит никому не известный мужик с поврежденной ногой, им никто бы не позволил. Поэтому для разрешения этого дурацкого спора была выбрана делегация. Поехали вчетвером: Забелин, Рита, оператор Васька Отойди-не-Отсвечивай и секретарша главного Натка Игнатова, которая как раз отпросилась у шефа на обеденный перерыв.

Они погрузились в машину Забелина и весь путь до пункта назначения провели в полном молчании. Только у самого подъезда (Рита с крайне независимым видом шла впереди всех) Васька догнал ее и, взяв за рукав, шепнул в самое ухо:

— Глупо это все, слушай, я вот прямо иду и мучаюсь.

— А ты не мучайся. Ты расслабься, — буркнула она, высвобождаясь.

— Я даже и не знал, честно говоря, что между тобой и Забелиным это самое… и какая муха вас сегодня укусила обоих?

— Это у котов на крыше в марте месяце «это самое». А у нас с ним было…

— Что?

— Ничего. Дурацкая ошибка. Простить себе не могу.

— Слушай… Давай все это в шутку превратим, а? Я тебе подыграю, никто и не подумает ничего. Ну куда мы идем? Нет же у тебя там никакого мужика!

— Тебе-то что?

— Да так. Жалко тебя, дуру.

— Ну и жалей молча. Про себя.

Она рванула на себя ручку подъездной двери и взбежала по ступенькам. Остальные гуськом шли следом. Насмешливый и презрительный взгляд Забелина жег ей спину.

— Ну? — с преувеличенным вниманием спросил он, когда они остановились у двери в квартиру.

Не отвечая, Рита решительно вставила в замок ключ. Замок по-прежнему заедал, да и руки у нее дрожали, так что дверь удалось открыть не сразу.

— Кто там? — спросили из гостиной. Боковым зрением Рита сумела уловить, как, услышав голос Глеба, удивленно переглянулись Васька, Натка и Забелин, и усмехнулась.

— Это я, милый! — громко сказала она.

— Рита?

— Да! Специально отпросилась с работы, чтобы тебя проведать!

По воцарившейся тишине она легко поняла, как поражен сейчас Глеб (ведь вчера вечером они даже не успели перейти на «ты»!). Но главное сейчас было — не дать ему опомниться. Поэтому она кинулась в комнату, даже не скинув туфель, продолжая щебетать на ходу громко, весело и быстро — ровно настолько быстро, чтобы не дать Глебу вставить хотя бы слово:

— Милый, я так беспокоилась! Целый день прямо только о том и думала, что оставила тебя тут одного, раненого и беспомощного. Фу, как у тебя тут душно, это я виновата, не догадалась, когда уходила утром, что надо открыть окно. Ты завтракал? Нет? Чем ты занимался? Соскучился? Думал обо мне хоть немножко? Ну дай я тебя поцелую!

На последних Ритиных словах у Сваровского окончательно отвисла челюсть. Он действительно продолжал лежать на диване (а куда бы он делся?), с книжкой в руках, с ногой на подушке, по пояс накрытый пледом. При виде совершенно незнакомых людей он захлопал глазами и натянул плед до самого подбородка.

Но ненадолго. Подскочив к нему, Рита отогнула плед и, обхватив обеими руками его голову, вкусно поцеловала прямо в губы.

— Рита, мне очень приятно… Все эти заботы и вообще… Но я…

— Молчи, тебе вредно разговаривать!

И рот в конец ошалевшего Глеба был закрыт вторым поцелуем. Он длился, наверное, целую минуту. Оторвавшись, Рита прижалась к Глебу щекой и сказала с большим чувством:

— Милый! Я мечтала об этом с той самой минуты, как мы расстались. Целый день!

И только тут она как будто заметила стоящего у самой двери Забелина со своей свитой. Вскочила, «смутилась»: