Брайони задумалась о физической стороне любви к Гранту Гудману. Все дело в том, подумала она, что я не нашла в себе сил устоять. Как же может человек, который так воздействует на меня… Брайони уже не могла формулировать свои мысли, щеки ее горели, а глаза смотрели отстраненно. Она думала о том, что делал с ней Грант Гудман, как заставлял забывать обо всем на свете, будил ее тело и переполнял сердце…

Неужели любовь?

Брайони встала и в волнении начала ходить по комнате. Она подумала, что уже любила раньше, но всякий раз любовь оставляла ее разочарованной.

Однако ни в одной из этих историй не было того, что с Грантом Гудманом, — такой страсти, таких вершин блаженства, на которые он ее поднимал, такой нежности. А после она лежала в его объятиях, опустошенная и сонливая, и говорила о чем-то незначительном, потому что боялась уснуть…

— Боялась уснуть, — вслух повторила Брайони и съежилась, ибо в этих словах, казалось, выразилось все. — Лучше бы мне открыто быть его любовницей, — также вслух с горечью произнесла она. — Стала бы я тогда возражать против того, чтобы он остался здесь на всю ночь? А может, я провожу глупые разграничения? Боже, может, уже поздно? Нет. Если я не могу рассказать ему, что я действительно чувствую, если я буду исключена из всего, кроме его постели, я должна как-то оговорить свое положение…

— Почему со стороны озера Дав? — спросила Брайони на следующее утро, управляя своей машиной. Группу по тропе близ озера Родвей повел Люсьен.

— Это увлекательней, — не торопясь ответил Грант. Они впервые встретились после завтрака, и она пыталась вести себя так, как будто ничего не произошло. С другой стороны, она спрашивала себя, как можно так вести себя с человеком, который знал тебя столь близко и, возможно, догадался, что она опять "встала на тропу войны". Тут их взгляды скрестились, и Грант вопросительно приподнял бровь, но ничего не сказал.

— Возможно, — ответила она. — Погода сегодня не самая лучшая, но если только не пойдет дождь, все будет в порядке. — День был прохладный, ветреный, но солнечный.

— Мы в любой момент можем повернуть обратно, Брайони, — мягко заметил он.

— Ну уж нет. — Она попыталась подладить свою интонацию под его и даже умудрилась улыбнуться, однако добавила с холодностью, от которой не смогла удержаться: — У меня теперь обязательства перед горой Марионс. Ты готов?

— Да.

Они забирались наверх бок о бок, но он не предлагал ей помощи, которую она все равно отвергла бы с негодованием, и это восхождение было энергичным и напряженным. Пару раз они останавливались, но разговаривали между собой мало, и Брайони вся сосредоточилась на подъеме, чтобы не думать о том, с какой легкостью взбирается наверх Грант; она была полна решимости не отставать от него ни на шаг. И это ей удалось. Когда она достигла вершины на пару минут раньше него, для нее это был маленький триумф, хотя она не могла бы объяснить почему.

— Молодец. — Грант подошел к ней сзади, пока она рассматривала великолепный вид, такой четкий в ясном, прохладном воздухе.

— Спасибо. — Брайони сняла с себя рюкзак. — Я захватила нам кое-что перекусить. — Она опустилась на колени, чтобы вынуть маленький термос с кофе и бутерброды с мясом.

— А я прихватил вот это. — Грант присел на корточки рядом с ней и достал из рюкзака серебряную флягу. — Бренди. Можешь выпить так, а можешь добавить в кофе.

— Ой, в кофе, я думаю, — живо отозвалась она. — А то, кто меня знает, что я натворю.

— Что-нибудь подобное? — Он привлек ее к себе. — Потеряешь голову и поцелуешь меня?

— Не сегодня, Грант…

— Именно сегодня, Брайони, хотя бы потому, что завтра меня здесь не будет.

Ее глаза округлились.

— Почему? — прошептала она. — Разве все уже кончено?..

— Нет, если только ты сама этого не захочешь. — Больше он ничего не сказал, а только поцеловал ее и этим поцелуем напомнил, что теперь ее тело знало его тело и жаждало его и, какие бы грустные мысли ни приходили ей в голову, это невозможно было изменить.

— Перекусим? — наконец спросил он.

Брайони кивнула и подивилась, куда улетучилась ее агрессивность.

Они уселись в тени горной растительности, Грант разлил кофе и добавил туда бренди, и только после того, как Брайони съела бутерброд и отпила немного кофе, он сказал:

— Скажи мне, что ты хотела сказать вчера вечером, Брайони.

Она заколебалась.

— Может, ты лучше ответишь мне, почему сейчас хочешь услышать то, что не захотел слышать вчера?

— Иногда лучше ничего не говорить под горячую руку. Мне часто приходилось убеждаться в мудрости этой жизненной философии, вот я и решил, что стоит подождать и подумать, но я не мог не понимать, что ты чувствуешь себя несчастной.

Она отпила еще немного кофе.

— Мне кажется, за это меня нельзя осуждать, Грант, — едва слышно проговорила она.

— Существует альтернатива. Ты могла бы переехать в Сидней, уверен, ты нашла бы там хорошую работу, и всякий раз, когда я приезжал бы туда, а это случается довольно часто, мы…

— Не продолжай. — Брайони поразилась тому, как уверенно прозвучал ее голос, видимо, что-то от ее вчерашней решимости пришло ей на помощь. — Это мне совершенно не подходит.

— А что тебе подходит?

— Не знаю. — Она прислонилась головой к скале и уставилась в небо, она вновь поразилась, как человек, который мог заставить ее столь сильно желать себя, мог говорить то, что только что сказал. — Я считаю, что состою не только из тела. По-моему, в жизни должно быть что-то еще.

— Это естественно. Мы можем встречаться не только на территории Хит-Хауса. Я должен быть в Мельбурне на собрании союза владельцев ранчо через две недели, например. Тебе же давно пора в отпуск, который ты еще ни разу не брала. Мы могли бы провести там пять дней. Я буду занят на собрании самое большее два дня, а остальное время мы могли бы провести по собственному усмотрению. Неужели тебе никогда не хотелось побывать на концертах, каких-нибудь шоу, походить по интересным местам, магазинам, по маленьким, уютным ресторанчикам?

У Брайони захватило дух.

— По книжным магазинам, — добавила она, — по музыкальным салонам… о-о…

Грант взял ее за руку.

— Поедешь?

Она наконец оторвала глаза от неба, посмотрела ему в лицо, и ее сотрясло воспоминание о последней ночи, которую она провела в его объятиях.

— Я… да.

Он сжал ее пальцы, а затем поднес ее руку к своим губам и нежно поцеловал ладонь.

— Я уезжаю сегодня.

Ее пальцы напряглись.

— Почему?

— Я получил вчера вечером сообщение о том, что Лиза, которая должна была провести со Скоттом и Ханной половину их каникул, задерживается.

— До или…

— После того как я ушел от тебя.

Брайони секунду помолчала.

— Скотт и Ханна — твои дети?

— Да.

— Они в интернате?

— Да, и вполне счастливы. — Грант поморщился. — Я предложил им на выбор дневную школу или интернат, они оба выбрали последнее.

— Куда ты повезешь их на каникулы?

— К моей матери. Она по-прежнему живет на одном из ранчо. Она обожает их, они обожают ее, им там нравится, и вдобавок я обещал научить их метко стрелять.

— Они… они похожи на тебя?

— Скотт скорее пошел в Лизу, а Ханна — та Гудман. Мне жаль, что я уезжаю так неожиданно.

— Мне тоже. — Брайони осеклась и покраснела. — Тебе это может показаться странным после всего, что я наговорила.

Он отпустил ее руку, заметив краску на ее лице, но ответил совершенно серьезно:

— Честно говоря, нет. Должен тебе признаться, я ничего бы так не хотел, как взять тебя с собой. Пройдет еще очень много времени, прежде чем я снова смогу любить тебя. — С этими словами он взял ее лицо в свои ладони и поцеловал долгим поцелуем.

Все было хорошо, когда они спускались с горы, но в машине он вновь удивил ее, попросив высадить в аэропорту.

Брайони с недоумением посмотрела на него.

— Ты уже улетаешь?