И вдруг — неожиданная развязка: Жак де Моле и Жоффруа де Шарне публично отреклись от своих предыдущих признаний. Пейро и Гонневиль промолчали. Отказ от своих признаний в рамках церковного суда означал одно — смерть. Моле и Шарне были объявлены вероотступниками и сожжены на костре в присутствии короля Филиппа Красивого. Ходили слухи, что перед смертью великий магистр проклял Климента V и Филиппа. Действительно, оба они умерли спустя недолгое время, что дало пищу многочисленным легендам. Вероятнее, что на самом деле Жак де Моле сказал просто: «Тела наши во власти короля Франции, но души принадлежат Господу». Такие слова более подходят человеку, который в последний момент объявил о своей невиновности.

Почему же великий магистр передумал так поздно? Это единственный отважный поступок, который, насколько нам известно, совершил Жак де Моле. Он оказал — и оказывает — сильное впечатление на сторонников ордена тамплиеров. Но он не объясняет и никоим образом не может заставить забыть о предыдущих признаниях магистра, которые он сделал, напомним, не под пытками. Если бы Моле и Шарне сразу же после своего ареста вели себя так смело, то снискали бы большую; славу и их словам можно было бы больше доверять. Но после стольких признаний в «гнусных преступлениях» внезапный отказ отдает ложью.

Так во что нам верить? «Мы стоим перед дилеммой: или Моле лгал из трусости все семь лет, позволил осудить своих братьев, поддержав своими признаниями их приговор, и содействовал уничтожению ордена, которым руководил, — или на протяжении семи лет он говорил правду, но не смог выдержать перспективы пожизненного заключения и, будучи уже совсем пожилым человеком, предпочел славный конец». [28]Второй вариант был бы своего рода самоубийством.

Но это так ничего и не объясняет. Так был ли орден виновен или нет в тех ужасных преступлениях, в которых его обвиняли?

Когда обращаешься к досье ордена Храма и изучаешь все данные в нем, особенно раздражает, что повсюду натыкаешься на неясности и что виновны в этих неясностях по большей части сами тамплиеры. Папская булла от 1312 года о роспуске ордена не упускает случая отметить «таинственность, с которой принимали в этот орден», а также «клятву не разглашать ничего об этом приеме, которую требовали от каждого». Создается впечатление, что с самого основания ордена тамплиеры делали все, чтобы их деятельность выглядела подозрительной и загадочной, и по мере усиления ордена такая установка как будто усугублялась. Официальный устав, хорошо известный, указывает некоторые случаи, когда предписывалась секретность, — например, запрещалось разглашать, что обсуждалось на заседаниях капитула. Конечно, можно полагать, что, если бы внутреннюю организацию ордена Храма делали всеобщим достоянием, это не пошло бы ему на пользу: любое правительство, собираясь для принятия решений, воздерживается от того, чтобы делать это публично, и довольствуется обнародованием коммюнике или просто сообщает то, что считает нужным. В этом ничего исключительного нет. Однако когда тамплиеры настаивают, чтобы заседания капитула проводились тайно и в таком месте, куда бы не допускался никто, кроме очень узкого круга сановников, это начинает вызывать подозрения. Эта неистовая тяга к секретности возбуждает естественное любопытство и дает повод ко всевозможным толкам.

Однако обойдем молчанием этот запрет распространяться о заседаниях капитула. Он объясним, хоть и провоцирует буйные фантазии. Зато можно задуматься, почему без специального разрешения запрещалось владеть экземпляром официального устава, чтобы он не попал в руки лиц, не причастных к ордену и это не нанесло бы ущерба последнему. Это уже непонятно: статуты официального устава ясны, отчетливы, и в них нет ничего, что могло бы дать повод для сомнительных толкований. И вот еще, намного серьезней: запрет для всех тамплиеров исповедаться другим священникам, кроме капелланов ордена, то есть священников, принадлежащих к ордену Храма и связанных тем же обязательством хранить тайну. Разве тайна исповеди не общий закон для всей Римско-католической церкви? Одно из двух: либо орден Храма ставил под сомнение честность священников Римской церкви, либо то, в чем могли признаться на исповеди, было нетерпимым для священника, не принадлежащего к этому ордену.

На первый взгляд этот запрет может только удивить. Священник всегда священник, принадлежит он к ордену Храма или нет, и если в то время у каждого высокопоставленного лица был постоянный духовник, то института исповедников со всеми инсинуациями и приемами запугивания, связанными с этим институтом, еще не было. Если же вдуматься, такой запрет способен вызвать подозрения относительно того, что же на самом деле происходило внутри ордена Храма. Почему отпущение грехов тамплиеру может давать лишь священник, связанный с орденом? Обвинители ордена Храма в 1307 году не преминули сослаться на эту практику, предосудительную, но в определенной мере встречающуюся и в других монашеских орденах — в качестве обычая, но не в качестве непременного долга.

Тень на орден Храма бросал и запрет братьям покидать орден. Если вступаешь в орден, то уже навсегда. Конечно, за тяжелое прегрешение брата могли исключить или изгнать, но наказанием для тех, кто показал себя недостойным принадлежать к общине, было знаменитое «лишение плаща». Исключение из своих рядов практиковали все сообщества, в том числе и монашеские ордены. В ордене Храма, помимо исключения, было возможно и заключение в тюрьму, опять-таки за очень серьезные проступки. В общем, этому ордену отдавались, и тот, кто вступал в общину, себе более не принадлежал. Это характерно для любых монахов. Особенностью ордена Храма было то, что он афишировал глубокую подозрительность к тем, кто хочет его оставить. Булла о роспуске сделала это одним из «аргументов»: «брали клятву… никогда не покидать орден». Вывод ясен: если брату запрещают покидать орден Храма, это делается затем, чтобы он не рассказал, что там происходит. В самом деле, люди Филиппа Красивого собрали свою информацию, ложную или истинную, именно у перебежчиков из ордена Храма. Но запрет своим членам выходить из общины характерен для любого инициационногообщества. Обычно это можно делать только при условии не разглашать ничего, что может нанести вред данному обществу. Так и в наши дни бывает во всех группах, требующих какой-либо формы инициации, и шокировать здесь ничто не может. Но при такой постановке вопроса нам придется признать, вопреки мнению некоторых историков, решительно отрицающих наличие темной стороны у ордена Храма, что этот орден на самом деле был инициационным, пусть даже эту «инициацию», какой бы она ни была, похоже, проходили лишь некоторые из членов ордена. Тогда можно заключить, что орден Храма был, конечно, инициационным, но в нем была своя элита, то есть он был двойным, и в таком случае допустить, что существовал некий параллельный орден, помимо того, который видели со стороны. Стоит признать, что орден Храма представлял собой более или менее секретную организацию, как право на существование получают любые гипотезы.

В том числе и гипотеза о существовании тайного устава, известного только отдельным членам ордена и параллельного официальному уставу, который, как известно, зачитывали или кратко излагали каждому новому тамплиеру при вступлении. Судя по некоторым показаниям самих тамплиеров, можно поверить в существование тайного устава, который представлял собой в корне переделанный первоначальный устав.

Во время первого допроса, безо всяких пыток, Жоффруа де Гонневиль, прецептор ордена Храма в Аквитании и Пуату, произнес странные слова: «Иные утверждают, что это (отречение от Иисуса) было одним из дурных и порочных новшеств, введенных магистром Ронселеном в статуты ордена». Эта фраза чревата последствиями: исходя из нее, можно предположить, что один из высших сановников ордена знал некий параллельный устав. Тем не менее Гонневиль ограничился ссылкой на анонимные высказывания, как будто сам он был не в курсе. Странно, что «магистр Ронселен» не появляется нигде в списках великих магистров ордена Храма, которыми располагаем мы, притом что у нас нет никаких оснований считать эти списки неполными или поддельными. Однако существует некий Ронселен дю Фо, провансальский рыцарь, принятый в орден 1281 году магистром Гильомом де Боже. Не о нем ли говорил Гонневиль? Во всяком случае, непохоже, чтобы тот когда-либо очень высоко поднимался в орденской иерархии. Но если это Ронселен на самом деле ввел в статуты ордена что-то «дурное и порочное», это может придать некоторое дополнительное правдоподобие гипотезе о второй иерархии, параллельной и тайной.