«Чтобы ты их застрелил, и направил полицию по нашему следу?» — Крутой вздохнул. Посмотрел на него, — в глазах появилось странное выражение, которого Тони всегда боялся, — и бросил одну из своих загадочных фраз: «Как сильно я ненавижу тебя? Давай перечислим способы». Но потом по-особенному рассмеялся, а это значило, что все в полном порядке. «Не волнуйся, я и не ожидал, что ты сможешь продержаться дольше. Возможно теперь, когда они не висят у нас на шее и расползлись во все стороны, будет даже легче. При условии что никто не доползет до полиции раньше времени».

«Какого времени?»

Но Крутой только засмеялся снова и сунул пушку в карман. — «Это моя забота. Пора двигать отсюда».

«Хочешь, я поведу машину?»

Крутой покачал головой. — «Мы бросим ее здесь».

«Почему?»

«По той же причине, которая заставляет нас избавиться от оружия». — Он похлопал по карману с пушкой. — «С этой минуты мы двигаемся незаметно для противника. Правильный выбор стратегии, как сказал бы фон Клаузевиц».

«Какой фон?»

«Один мой приятель». — Крутой помог Тони подняться и выбраться из машины. — «Ты выглядишь нормально. Сможешь идти?»

«Спрашиваешь! Я просто на минуту отрубился».

«Хорошо. Тогда иди».

«А ты не со мной?»

Крутой помотал головой. — «Тот раньше примчится, кто мчится один. Киплинг». — Он не отводил взгляда, и Тони вдруг явственно увидел, как мерно крутятся шестеренки сложного механизма в мозгу у этого странного чувака. Интересно, удалось кому-нибудь залезть Крутому в башку и понять, что там творится? Разве что доктору… Но в результате Грисвольд попал под шестеренки и машина размолола его на кусочки. Тони такого точно не хочет. «Завтра вечером», — произнес Крутой. Потом назвал время и место.

«Но почему мне нельзя с тобой?» — спросил тогда Тони.

«Ответ отрицательный. Предположим, кого-то из беглецов подберет полиция, и он о нас расскажет. Тяжко искать человека только по словесному портрету, но если имеется описание внешности двоих, и они передвигаются вместе, задача значительно упрощается. Понимаешь? Кроме того, мне надо закончить кое-какие дела».

«Значит, мне придется целые сутки где-то прошататься?»

«Нет. Придется целые сутки где-то отсидеться». — Крутой дал ему немного денег, — спасибо старине Грисвольду. «Отправляйся в мотель, отдохни немного. Завтра сходи перекуси, а потом постарайся не высовываться из комнаты, пока не стемнеет».

«Почему я не могу просто пойти в свою собственную хибару?»

«Потому что если легавые что-то узнают, сразу же отправятся туда. Надо переждать, пока не убедимся, что все тихо».

«А потом?»

«Не беспокойся. Я тебя хоть раз подводил?»

Оба хорошо знали ответ на этот вопрос. Если бы не Крутой с его крутым планом, Тони до сих пор отбывал бы бессрочный срок на койке. Но он сделал все, как сказал чувак, и в результате стоит здесь. Значит, надо слушать его и дальше.

На том и порешили. Крутой пошел на запад, а Тони на восток, но встреча состоится, когда настанет срок…Он добрался до Вентуры, снял берлогу в прикольном маленьком мотеле, где никого не заинтересовало отсутствие багажа у посетителя: как и Крутой, Тони успел скинуть больничную одежку и позаботился о нормальном прикиде, так что тут проблем не возникло.

Проблемы возникли потом, когда он пытался, но никак не мог заснуть, потому что стоило закрыть глаза, и в голове прокручивались очень неприятные картинки. Тони не видел ни Грисвольда, ни медсестру, но зато на его глазах отдавал концы Герб. Это было вовсе не здорово, и повторный просмотр заставил пережить сцену заново, хотя Тони вновь и вновь убеждал себя, что все позади. Насчет остальных тоже беспокоиться нечего: им так же не терпится смотаться подальше и не высовываться, как и ему. Крутой знает, что делает, и всегда держит слово. Он сказал, что вытащит их, и вытащил; теперь обещает довести дело до конца, — и добьется своего.

Так он ворочался почти до рассвета, но потом все-таки заснул. Утром Тони почувствовал себя намного бодрее. Потом вскочил на автобус, доехал до Голливудского Бульвара, и зашел в один из кинотеатров непрерывного показа. Растворившись среди других зрителей, просидел два фильма. В первом, историческом, упитанный кавалерист средних лет в голубом мундире безжалостно потрошил невинных юных краснокожих, во втором, современной драме, толпа упитанных копов в голубой форменной одежде (и конечно, тоже средних лет) безжалостно потрошила невинных юных бунтарей. Когда вышел из зала, уже стемнело, а оставшихся денег хватило как раз на два «хот-дога». Неудачная идея — по виду они слегка напоминали окровавленные внутренности жертв произвола, только что увиденных в кино, но ведь это были просто фильмы, правда, детей и подростков на них не пускали. А покупать хот-доги пока разрешается всем.

Потом Тони прошелся по Бульвару, разглядывая витрины книжных лавок («Подлинные воспоминания покорителей Старого Запада») и музыкальных магазинов (выпуск 71 коллекции классических песен «Золото не тускнеет»). Ему хотелось посмотреть, лежит там его диск, или уже все распродано, но, резонно рассудив, что лучше нигде подолгу не задерживаться, он не стал заходить и побрел дальше.

Дальше, мимо добропорядочных семейств, с боязливым любопытством глазеющих через полоску газона на завсегдатаев заведения Граумана («мама, мама, смотри, это настоящий хиппи?»), вдоль по Ла Брея, и так до начала Сансета, а потом мимо магазинов с «экологически чистыми продуктами» для истовых любителей здорового питания, и баров, где тусуются гомики. А тут уже рукой подать до знакомого пятачка по другую сторону от Ферфакса. Он пришел вовремя, и мается здесь уже почти полчаса; куда подевался Крутой, где его черти носят?

За спиной раздался автомобильный гудок. Мелодичные звуки что-то пробудили в памяти, и Тони обернулся. Еще бы! Ведь это его тачка! Впереди сидит Крутой и выруливает к бордюру.

«Быстрее». Непонятно, куда спешить, горит зеленый свет, все машины стоят.

Тони торопливо забрался в салон, и тут зажегся красный; Крутой сразу повернул и они помчались к Лаурел Каньон.

«Эй, чувак, как ты добыл мою тачку?»

Крутой улыбнулся. — «Навестил тех самых замечательных людей, которые в детстве приобщили тебя к вере христовой».

Он надыбал новый прикид — черную куртку и широкие брюки. Опять покопался в бумажнике покойного доктора, решил Тони. Улыбка — добрый знак, значит все тип-топ.

«Ты залез в мою хибару».

Крутой кивнул. — «Решил проверить, все ли там чисто, убедиться, что не возникнет никаких проблем».

«А как там легавые?»

«Если в неведении — радость, они, должно быть, самые счастливые люди на свете».

«Никто не поднял шум? Никто тебя не заметил?»

«Ни одна живая душа». — Крутой затормозил на перекрестке. Зажегся зеленый, и он рванул вперед. — «Да, роскошный у тебя дом, ничего не скажешь».

«Я же говорил тебе, что там классно».

«Я почему-то не ожидал увидеть столько элегантности в планировке, такую бездну вкуса. Вероятно, архитектор решил рискнуть карьерой и попробовать барокко».

«Дом принадлежал продюсеру. Наш менеджер купил его за полцены в прошлом году. Сказал, что это выгодное приобретение».

«Он и взялся присматривать за особняком?»

«Нет. Когда меня уложили в психушку, мы разорвали контракт. Пару раз в неделю туда приезжает моя старушка. Следит за тачкой, убирает хибару, проверяет, вовремя ли кормят собак». — Тони расплылся в улыбке. — «Слушай, как там мои псинки?»

«Напугали меня до полусмерти. Как только перебрался через стену, раздался оглушительный лай, и я едва не полез обратно». — Крутой свернул налево, на дорогу к Лукауту. — «Хорошо, что твоя матушка держит их на цепи».

«С доберманами иначе нельзя. Там, наверху, без сторожевых собак не обойтись. Оба, конечно, обожают меня, и к старушке привыкли. Но если появится чужак — разорвут».

«Пока я ходил по дому, они все время выли. Я решил, что они голодные, нашел на кухне еду для собак и отнес им. Но можешь мне поверить, близко подойти не осмелился».