Впервые с начала представления он позволил посторонней мысли нарушить размеренную работу рассудка. Она терпеливо ждала возможности заявить о себе, пока, наконец, не пришло ее время. Зачем ограничивать себя одной-единственной постановкой?

Этот вопрос возник еще в лечебнице. Прошлой ночью он встал в полный рост. Сегодня пройдут финальные сцены, потом опустится занавес. Конец спектакля.

Или нет? Кто сказал, что представление нельзя продолжить?

Устранение свидетелей планировалась как мера предосторожности, призванная гарантировать его безопасность. Вполне логично. Но почему он должен ограничиться этой акцией?

Вокруг великое множество кандидатов на ликвидацию. Например, самовлюбленный фарисей — диктор радио, только что верещавший о «кровожадном маньяке». А сколько еще таких!

Перед глазами выстроился парад гротескных фигур. Шествие возглавила длинноногая полуголая девица в нелепом кителе с позументами и кокетливых трусиках, которые, казалось, вот-вот лопнут под напором пышных форм; оскалив зубы в идиотской самодовольной улыбке, она поглаживала прикрепленный к ткани серебряный фаллос, любимую игрушку таких подленьких тварей, плотоядно облизывалась и пронзала своим искусственным членом воздух, пародируя мужскую страсть. За ней — откормленная юная идиотка, гордая предводительница группы поддержки, разогревающей болельщиков между спортивными поединками. Беспрерывно подскакивая, так что груди упругими мячиками прыгали под свитером, судорожно жестикулируя и нелепо гримасничая, она с тупым энтузиазмом скандировала: «Даешь НОК, даешь АУТ, даешь НОК, даешь АУТ!» И наконец, перебирая негнущимися ногами, несущими неподвижный корпус безмозглого робота, вперед вышел весь слепленный из набухших мускулов огромный человек-горилла в военной форме: выпученные стеклянные шарики глаз, лицо замороженной рыбы. Сержант-инструктор, Его Солдафонское Величество собственной персоной, прошествовал дальше, с упорством помешанного оглашая воздух отрывистым лаем — командой, воплотившей наивысшую степень кретинизма: «Делай-раз! Делай-два! Делай-раз! Делай-два!»

А за ним — громадная армия, десятки, сотни миллионов тех, кто послушно следует за подобными вождями. Кто бездумно слушает претенциозные нелепости дикторов, мерзкое лживое бормотание о людях, которых эти деятели ни разу не видели и товарах, которыми они никогда не пользовались. Кто стоя приветствует парады и пляски полуголых баб, «пикантное, но симпатичное зрелище», необходимую часть «честного спортивного поединка», в котором здоровенные кретины старательно лупят друг друга, пока один из них не упадет. Кто по команде девиц из группы поддержки (не ведающих, что такое подлинная поддержка или настоящая группа единомышленников), старательно выкрикивает бессмысленные фразы. Кто беспрекословно повинуется нутряному рыку знатока строевой подготовки, виртуоза гусиного шага, живого воплощения доведенного до абсурда тщеславия, который маршевой колонной ведет их к катастрофе.

Парад казался бесконечным.

Но ему по силам остановить его.

На мгновение он почувствовал символическую тождественность всех образов, которые породило воображение: каждый по-своему воплощает власть. Что ж, это лишь усиливает решимость действовать.

Пока мозг размышлял, руки выполняли рутинную работу. Он достал из бардачка кучу бумажных салфеток и тщательно протер приборную доску, руль и зеркало заднего обзора. Запихал старую одежду в пакет из-под нового костюма, зажал его под мышкой и вылез из машины. Чтобы протереть дверцу, снова пришлось использовать салфетки.

Следя из своего укрытия за тем, что делается на улице, он терпеливо ждал, когда проезжая часть опустеет. Улучшив момент, выбрался из кустов и зашагал по тротуару. Когда дошел до перекрестка, свернул на боковую улицу. Пройдя полквартала, увидел длинный ряд переполненных баков, до которых еще не добрались уборщики. Снова огляделся, убедился, что вокруг не видно ни прохожих, ни машин. Потом поднял крышку одного из баков и запихал в него пакет, прикрыв старыми газетами. Противная работа, но цель оправдывает средства, даже если приходится копаться в мусоре.

Он повернул, пошел обратно. Где-то возле перекрестка должна быть закусочная. Надо перекусить, а потом непременно добыть новую машину. Придется рыскать по улочкам за магазинами, где обычно паркуются служащие и кладовщики, пока он не найдет автомобиль с ключом в зажигании — подарок рассеянного владельца. Еще одна унизительная задача, и снова единственным утешением служит конечная цель. «Конечная цель» означает: конец всем, кто живет без цели.

Что там за раздражающе-нелепый термин, который в последнее время так полюбился хиппи? Ах да, «life-style», то ли стиль жизни, то ли образ бытия… Претенциозно-напыщенное словосочетание, прикрывающее пустое, бессмысленно-беспечное, мерзкое бытие, лишенное всякого стиля.

Но он совсем другой. Его стиль жизни — смерть.

Не убий.

Заповедь Всевышнего. Но на самом деле о ней все забыли, как забыли о самом Боге. Жителям грязного бардака, которым стал сейчас мир, не до отвлеченных понятий. Если Он желает переизбраться на следующий срок при таких результатах, у Него нет никаких шансов.

Отнять жизнь просто. Каждый прекрасно знает это. Прихлопнуть муху, раздавить жука, — что может быть легче?

Некоторые не способны пойти дальше. Другие расширяют пределы дозволенного. Крестьянка сворачивает шею курице. Работники скотобойни забивают бычка, режут неистово визжащих поросят.

Следующая ступень, конечно война. Но он не хотел даже думать о таком варварстве. Массовое уничтожение невинных.

Не лучше ли говорить о справедливом и нужном деле — истреблении виновных? В конце-концов, это же спектакль. Спектакль, в котором присутствует мораль, и есть неподдельная страсть.

Страсть. Где-то внизу живота встрепенулся червячок похоти, пополз по телу, обжег пах.

Он почему-то вспомнил урок биологии в школе. Препарирование лягушки. Перед глазами возникло молочное-белое брюшко, раскинутые лапки, распростертое на столе тельце, беспомощно извивающееся под ножом. Всаженным в мягкую плоть стальным ножом.

А потом стол вдруг стал постелью, а лягушка — принцем, нет, принцессой. Девушка с молочно-белой кожей раскинула длинные ноги и беспомощно извивалась под всаженным в нее ножом его плоти.

Он конечно знал, кто она.

Сегодня у них состоится свидание.

Когда Карен оделась и вошла в гостиную, к своему удивлению, увидела, что там расположился Дойль.

«Я думала, вы придете только вечером».

«Какой-то умник нарушил весь наш график», — Дойль сокрушенно покачал головой. — «Сменщик куда-то пропал. Связались со мной, попросили заступить на дежурство вместо него. Пришлось мне сменить Любека».

«Он уже ушел?»

«Да, где-то час назад. Вы еще спали. К чему было вас беспокоить? Я решил, что вам надо хорошенько отоспаться».

Карен кивнула. Повернулась в сторону кухни. — «Не хотите перекусить?»

«Угостите кофе?»

«Сейчас сделаю».

Карен поставила воду кипятиться, приготовила яичницу, сунула два ломтика хлеба в тостер и вынула из холодильника апельсиновый сок. Так она делала каждое утро, и сейчас двигалась словно автомат, но сегодня привычные занятия успокаивали. Пока убирала стол, почти убедила себя, что все идет по-прежнему, ничего необычного не происходит.

Дойль стоял в дверях и молча наблюдал за ней. Потом произнес: «Вы сегодня выглядите гораздо лучше».

«Потому что чувствую себя лучше». Она не лгала. После кошмарного сна, в котором присутствовал Брюс, Карен словно провалилась в черную яму. Спала как убитая.

Кухню наполнил дразнящий аромат кофе. Карен налила две чашки дымящегося напитка, достала молоко, сняла готовую яичницу со сковородки и положила на тарелку, и в ту же секунду вынырнули подрумянившиеся тосты. Все движения выверены до мелочей, рассчитаны до секунды. Она отнесла еду на стол; Дойль сел напротив нее.