Пока я прокрадывался через тень, голос начал понемногу срываться на хрип, но не смолкал. Постепенно из темноты проступила тёмная масса, сидевшая как раз на той же обочине, на которой был я. И, честное слово, далеко не сразу стало понятно, что это на самом деле очень толстая женщина, которая закрыла лицо руками и согнулась чуть не до самой земли. Она покачивалась вперёд и назад и выла снова и снова, прерываясь только для того, чтобы сделать вдох. Никогда не видел её раньше на нашей улице.

Я не знал, что делать… Это был первый живой человек, что попался мне этой ночью, но при этом я никогда не видел, чтобы люди себя так вели! Ну что делать, на полусогнутых ногах я пошёл дальше. Когда я поравнялся с ней, она как раз выдохнула очередной жуткий звук и вдруг замолчала, меня от этого как к месту пригвоздило. Она медленно опустила ладони и подняла своё огромное, распухшее лицо, мы встретились глазами. Было темно, но эти чертовы глаза на фоне всей её тёмной громады были хорошо видны, как две дырочки на чёрной пуговице. Может, мне и показалось, но знаешь, это такие глаза были, как две стекляшки, абсолютно ничего не выражающие. Она смотрела на меня, а я, замерший как истукан, стоял на полусогнутых и пялился на неё. Так продолжалось около десяти секунд, хотя я до сих пор могу поклясться, что прошло никак не меньше сотни лет. А потом это её бесформенное лицо расплылось в улыбке и она протянула вперед руки, будто хотело прямо сейчас меня обнять и раздавить и сожрать. Я всё ещё стоял без движения: ужас, который вселяла в меня эта бабища, полностью парализовал всё тело и даже мысли совершенно замерли. Её физиономия попыталась стать милой, приподняв брови. Рот открылся и сказал страшным сиплым голосом: «Мальчик, иди сюда». И тут она сама, не опуская рук с растопыренными пальцами, начала подниматься, отчего всё оцепенение с меня мигом слетело, будто холодной водой окатили или током ударило. Боже, как я бежал! Просто пулей летел вперед по улице, только под собой ногами перебирая, чтобы не упасть. Бежал, пока были силы, потом бежал уже безо всяких сил, потом просто шёл вперед. Она вряд ли меня преследовала, но не хотелось терять ни одной секунды, с которой я мог оказаться ещё дальше от этой жуткой женщины. Только когда уже совсем выдохся, и на каждом шагу начал спотыкаться, я остановился посреди улицы отдохнуть. Было очень страшно, что она обошла меня, и спряталась где-то поблизости, а сейчас вот-вот выпрыгнет из темноты и схватит сзади за плечи, так что я всё время вертелся, чтобы смотреть себе за спину. Не избавившись до конца от этого поганого ощущения, пошёл дальше.

Несколько раз я видел лежащие в развалинах или просто на земле человеческие тела и тогда мне думалось, что они все устали и спят, или не думалось вообще ничего: мысль о смерти тогда была диковинной и далёкой. Я и мертвых-то раньше никогда не видел, даже по телевизору. А тут вот лежали, и на них не было видно никакой крови, но было много светлой пыли, которая ровным слоем засыпала всё кругом. Проходя мимо одного из тел, выброшенного на дорогу, я даже на всякий случай поздоровался, но не остановился, чтобы не ждать ответа. Это был курчавый мужчина в клетчатой рубахе, и он лежал в позе очень уставшего человека, на боку и вытянув вперёд одну руку.

До последнего я был уверен, что среди всего этого крошева церковь будет стоять нетронутой, как обычно, стремясь колокольней к небесам. Простое беленькое здание с вытянутыми окнами, маленьким крыльцом и крестом высоко на шпиле – всегда видел его исключительно при свете дня, но очень хорошо представлял, как оно будет выглядеть ночью, разгоняя светом из своих окон тьму вокруг. Так хорошо представлял, что уже предвкушал, почти видел его уцелевшим среди ужаса и тьмы. Ведь Бог всесилен, так? И разве существует место на Земле, где человеку будет безопаснее, чем в церкви? Вот уже показался полицейский участок, совершенно целый! Я побежал к нему, чтобы скорее повернуть за угол и увидеть невредимую церковь, но лишь вблизи увидел сквозь окна участка ночное небо. Приземистое одноэтажное здание сохранило свои стены, но лишилось крыши, а заодно и всего, что было внутри. Церкви же не оказалось вовсе – всё, что от неё осталось, это обломки валявшихся то тут, то там белых досок, хорошо заметных в ночи. Даже фундамента не осталось, который, видимо, тоже был деревянным. Взрыв просто разметал это здание, оставив только ровное место и мусор, разбросанный по всей округе. Машины, которые находились на стоянке, сбились все в кучу у одной стены. Было очень похоже на то, что это не взрыв их так отшвырнул, но машинки сами жались друг к другу от безумного страха. Те же, которые лежали на крыше колёсами вверх, были похожи на жуков, которые притворяются мёртвыми, чтобы их не убивали. Среди них была и наша машина – она, как и остальные, была помята и абсолютно безжизненна.

Я просто не мог поверить своим глазам, это было невозможное, нереальное зрелище. Я ведь знал, что с церковью всё должно быть в порядке, я так ярко себе её представлял, я так верил! И вот – ничего. Абсолютно ничего. Все надежды таяли, исчезали, их место заполняла эта жуткая тишина, которая была вокруг. Всё еще не веря своим глазам, я пошёл к прямоугольнику на асфальте, еще недавно бывшему фундаментом. Под ноги всё время попадались доски и всякий мелкий мусор, но я не обращал на него никакого внимания, пока не наступил на что-то мягкое. Сразу подумалось, что это кусок термоизоляции, которой у нас было так много в гараже. Мягкие толстые трубы – надев их на руки и на ноги, я играл в космических роботов.

Я опустил глаза и от увиденного так дёрнулся назад, что споткнулся и упал, передо мной лежала человеческая рука. Самая настоящая рука, на которой еще был обрывок рукава клетчатой рубашки. От того, что я наступил на неё, она развернулась таким образом, что теперь прямо на меня смотрела жуткая рана в том месте, где плечо должно было переходить в тело. Это зрелище, ощущение от него, будто током пронзило меня, в ушах раздался тонкий писк, и всё тело мелко задрожало. Ужас прибил меня к земле, не было сил подняться, и, прямо как сидел, я пополз спиной вперёд по обломкам. Прополз так, наверное, несколько метров, и тут моя рука опустилась на что-то круглое. Человеческая голова без волос, на куске туловища, лежала лицом вниз, и я держался за опаленную кожу на её затылке.

Бежал я оттуда, не разбирая дороги. Спотыкался, падал, поднимался, и снова бежал, крича на ходу. Ревел, что было сил, и слёзы заливали лицо, из-за чего я снова и снова падал, сбивая колени в кровь, но всё равно продолжал бежать. Кругом, кругом было это разрушение, эти обломки, и, куда бы я ни бежал, везде видел только их, они давили со всех сторон. И в каждом обломке я теперь видел изувеченных и обгоревших людей, повсюду! Я начал метаться из стороны в сторону, пытаясь убежать от этого зрелища, пока не увидел густые кусты за парковкой. Спасительные кусты, которые не были частью ужаса, что царил повсюду, оставались совершенно такими же, как обычно… невозмутимыми. Я с разбега нырнул в них, едва успев закрыть глаза и протянув руки вперед, навстречу царапающим веткам. Рыдать стало немного легче, потекли слезы, а потом меня вырвало. Совсем немного – эти спазмы отняли остаток сил, и я снова отрубился.

Что случилось с мамой и сестрой, я, конечно, понимал, хотя и не верил в это совершенно. Ну, точнее, тогда я так не думал, но, если бы не понимал, то наверняка начал бы ходить и искать их тела. Но я этого не сделал. Даже не представляешь, сколько раз потом винил себя за это, как часто они приходили ко мне во снах и чего-то хотели, требовали… Но тогда я просто настолько испугался, что был готов слепо надеяться на то, что это всё одно большое недоразумение, которое вот-вот уладится само собой. Что мама и Дженни уцелели и ушли отсюда, и где-то в другом месте сейчас им хорошо и спокойно, и они скучают по мне и скоро заберут меня к себе. Конечно, именно так и будет, ведь они не могут, просто не способны превратиться в обгоревшие куски мяса. Так не бывает, этого не может быть! С ними со всеми, и с папой тоже, сейчас наверняка всё хорошо, они нашли другую машину и вернулись домой, и сейчас ждут меня там и волнуются. Нет, всё-таки я в это ни на грош не верил, но надеялся всей душой, и надежда эта была простой и понятной. Я вылез из кустов, вытер листьями брызги рвоты с рук и коленей и пошёл назад.