Не скажу, что картины разрушения и смерти меня уже совсем не волновали, но мне уже вполне удавалось заставлять себя не смотреть по сторонам, чтобы лишний раз не волноваться. Вот так вперил взгляд в дорогу и крутил педали что есть мочи. Дорога местами была присыпана обломками, между которыми приходилось вилять, а утяжелённый полной корзинкой руль всё норовил вывернуться сильнее, чем нужно, так что скучать и глазеть по сторонам верхом на велосипеде мне совершенно не приходилось. Временами, конечно, прямо по курсу попадалось что-то вроде человеческой ноги, похожей на обгоревшее бревно… или бревна, смахивающего на ногу – но я больше не плакал и не блевал, только сжимал зубы и шпарил себе вперёд.

Доехав до конца нашей улицы, я, совершенно не обратив внимания на куски асфальта и комья грязи, на перекрестке повернул направо и на полной скорости чуть не ухнул в глубокую воронку, еле успел затормозить и спрыгнуть с седла. Содержимое корзины посыпалось вперед, в яму, так что пришлось спускаться на дно, чтобы всё подобрать. Выбраться назад у меня не получилось, так как склоны всё время сыпались, я падал мордой вперёд и выпускал из рук бургеры и бутылку, которые тут же скатывались назад, на самое дно. В итоге я их просто забросил наверх, через край воронки, и лишь после этого, царапая и без того разбитые колени, с чёрти какой попытки вылез сам, поставив ногу на торчащий из осыпи кусок деревянной балки и ухватившись руками за оплавленный край асфальтового покрытия.

Взрывом разворотило всю улицу, так что воронка расположилась аккурат между домов, точнее, тех мест, где они когда-то стояли. Было понятно, что бомбящий город аппарат летел над домами вдоль нашей улицы, а затем, не прекращая своего дела, чесанул дальше поперёк следующего квартала. Сразу можно было представить ровные ряды бомбардировщиков, аккуратно превращавших городскую территорию в пылающий ад – вроде как газонокосилка работает, полосу за полосой срезая траву на квадратной лужайке. Сама воронка имела форму правильного круга и вглубь уходила не ровными склонами, а вроде как с небольшим заходом у края. То есть сразу она в разрезе выглядела как полукруг. Если бы много лет назад при постройке района кто-то не прикопал здесь строительный мусор, то шансов выбраться у меня, скорее всего, не было бы. Слава Богу, понял это лишь когда выбрался и огляделся. В яме точно бы запаниковал, а так просто чуток поскулил от ужаса. Обходить яму пришлось маленькими шажочками по самому краю, прижимаясь к оградам, и осторожно катя велосипед – это дело заняло, наверное, минут десять.

Интересно, что после встречи с безумной женщиной мне так и не попадались больше живые люди. Намного позже я об этом думал и не находил объяснения, ведь наверняка многие должны были уцелеть. Те, кто был в отъезде, находился во дворе, или просто везунчики вроде меня. Но их не было. То ли все действительно были настолько честными католиками, что все как один в то страшное воскресенье отправились в церковь, то ли мне просто не посчастливилось их встретить. Загадка.

Когда я выехал на хайвэй, солнце уже поднялось высоко и ощутимо пригревало, в куртке мне стало почти жарко. Помню, как стоял и смотрел на щит с указателем «Austin – 220 miles». Это был зелёный щит с ровными белыми буквами на фоне ослепительно голубого неба, а ещё, аккурат посерёдке, его пересекала длинная клякса птичьего помёта. Я плохо представлял себе, какова длинна мили, но понимал, что двести двадцать – это очень много. Но пустынная ровная трасса, под совсем не по-декабрьски тёплым солнцем, будто манила в дорогу, обещая, что дальше всё будет хорошо и просто. То есть правая полоса, левая полоса, посредине разметка, и ровный путь впер1д до самого горизонта и дальше. Я решил перед дорогой наесться поплотнее и съел половину бургера, запив его колой. Просто удивительно, как вчера мне удалось за раз съесть в четыре раза больше, ибо в этот момент я мог поклясться, что уже ни крошки более в меня влезть не может.

Со всех сторон город был окружен полями, которые тянулись, насколько хватало глаз и, наверняка, намного более того. Техас вообще является… являлся лидером сельского хозяйства США и был сплошь покрыт полями и фермами. Эх, видел бы ты, какое там изобилие летом – о проблеме питания можно было бы вообще забыть! Но и в декабре на голых полях то и дело попадались парники. Дорога шла ровно, без ощутимых подъёмов и спусков, и через некоторое время я подобрал удобный ритм езды, так что продвигался вперёд достаточно быстро, но особо не выдыхаясь. Скорость получалась довольно приличная для детского велосипедика, километров 7-10 в час. Правда, очень мешала куртка, набитые карманы которой каждую секунду ударяли меня по бёдрам. Я ехал и ехал вперёд, представляя, как достигну Остина, как найду там бабушкин дом, что скажу ей при встрече. Думал я об этом долго и обстоятельно, во всех подробностях, вплоть до интонаций разговора и разных вариантов ответов на вопросы. Даже пофантазировал, как бабушка поведёт меня в кино, хотя раньше она никогда этого и не делала. Лишь в последнюю очередь мне подумалось о том, как придётся рассказать бабушке о страшных событиях в Абилине, но воображаемая бабушка в ответ очень коротко и негромко всплакнула, а затем начала меня жалеть и лелеять, что было в своём роде приятно. Впрочем, и эти размышления со временем выдохлись, начали повторяться, и в итоге настолько мне наскучили, что я предпочёл глазеть на окружающие унылые просторы.

Пейзаж со всех сторон был совершенно однообразным – коричневый квадратик, зелёный квадратик, снова коричневый квадратик с полиэтиленовыми домиками, и так до бесконечности. Это угнетало, так как начинало казаться, что такая дорога будет продолжаться до бесконечности, увлекая меня в никуда. Знаю, это звучит забавно, будто плохая проза, но у меня, у этого мальчика на пустынном хайвэе было именно такое ощущение, и оно прямо ощутимо давило, пригибая к земле и отнимая все силы. Дети вообще легковерны, осознание тщетности всех усилий и неминуемой погибели принимается ими так же легко, как и вера в Санта Клауса. Нужны были какие-то вехи, ориентиры. Сначала я успокаивал себя тем, что отмечал изменяющееся расположение квадратов полей вокруг и парников на них. Это помогало несколько приглушить отчаяние, но по-настоящему я воспрял духом, когда увидел далеко впереди столб с табличкой. Я так обрадовался, что припустил к нему что было мочи, но вскоре выбился из сил, так что оставшиеся сотни метров проехал гораздо медленнее.

Всё ближе и ближе, щит приближался, и то, как он постепенно увеличивался, приятнейшим образом отмеряло дорогу. Я больше не болтался в страшном однообразном пространстве, я ощущал, что еду вперёд по дороге, и цель, что ожидает меня где-то далёко впереди, все же становится всё ближе и ближе. Скоро стал виден и перекресток, ради которого и был размещён указатель, и белые буквы на зелёном щите. Внизу было указано что до какого-то городка направо осталось четыре мили, а вверху… Вверху было написано: «Austin – 218 m». Двести восемнадцать миль впереди, против уже покрытого мной расстояния в две мили. Я в жизни и чисел-то таких себе не представлял ранее. Самым большим всегда казалось число 100 – «Бабушка подарила Реджи сто долларов», «Тэксес Рейнджерс в сто раз круче Нью Йорк Янкиз», «Томми, я тебе уже сто раз говорила – выключай свет в коридоре». А тут сразу в два раза больше, плюс немного сверх того.

Но, с другой стороны, я проехал целых две мили. Я прошёл пускай небольшую, но всё же существенную часть пути, мои усилия уже нельзя было назвать напрасными! Вот эта последняя мысль казалась более свежей и сильной, от неё ужас перед немыслимо длинной дорогой становился уже не таким бескрайним. И где-то впереди должна ещё быть та самая заправка, после которой я обычно засыпал.

Дальше я ехал уже более целеустремленно, что ли. Правда, начали сильнее доставать разные мелочи вроде набитых карманов и обуви. На мне были кеды, ещё не очень старые, но с заломленными внутрь задниками – я часто ленился завязывать и развязывать шнурки и потому натягивал любую обувь просто, как тапки. Мало того, что подошвы были оплавлены, так ещё и задники начинали сильно натирать ноги, причём заметил я это, только когда они содрали с моих ног уже по приличному лоскуту кожи. Чуть не каждые двести метров приходилось останавливаться и отгибать их назад, было очень больно. Мучения продолжались до тех пор, пока я не заметил на обочине пустой стаканчик с трубочкой, из которого я вырвал два куска жёсткой бумаги и вставил в кеды за пятку, отчего боль сразу заметно уменьшилась. А ещё я постоянно пил колу – она совершенно не утоляла жажду, просто наполняя живот. Вот так едешь, внутри полон уже под самое горлышко, булькаешь, а пить хочется и всё тут. Наверняка её специально такой делали, чтобы можно было хлебать до бесконечности, просто ради удовольствия. Уже полбутылки в себя влил, а легче не становилось, просто вёз дальше эту гадость не на руле в бутылке, а в себе, ещё и отрыгивал постоянно.