В Вашингтоне никто о ней не сплетничал. А когда ей задавали вопрос, почему она больше не выступает на телевидении, она обычно отвечала, что у нее не хватает времени, так как они с мужем заняты налаживанием дел на новой кабельной телестанции. И ей так часто приходилось отвечать таким образом, что вскоре она сама поверила в правдивость своих ответов. После двух дней пребывания в Вашингтоне этот город показался ей более цивилизованным, чем Нью-Йорк, люди более воспитанными, атмосфера более живой, а общество более подходящим. А через неделю и следа не осталось от душивших ее ярости и досады. Теперь она почувствовала себя совершенно свободной.

– Почему бы нам не переехать сюда? – обратилась она к Эндербаю, когда они покидали под вечер адвокатскую контору после подписания последнего документа, делавшего акт купли завершенным.

– Куда переехать? – спросил он рассеянно. Он очень устал, ныла спина, да и вообще он чувствовал себя ужасно старым.

– Сюда. В Вашингтон, – ответила Сибилла, помогая ему надеть пальто. – Тебе что, не нравится такая мысль?

– Нет, не нравится… Где этот чертов лимузин? Он ведь должен нас здесь ждать.

– Он скоро приедет. Мы же заказали машину на пять часов, а сейчас еще нет пяти.

– Не разговаривай со мной, как с инвалидом. Он должен быть здесь раньше, а не дожидаться, пока стрелки часов покажут ровно пять.

– В следующий раз мы обойдемся без его услуг. Когда мы сюда переедем, у нас будет свой личный водитель.

– А кто тебе сказал, что мы сюда переедем?

– Я хочу, чтобы ты обдумал этот вопрос. Я устала от Нью-Йорка, и ты сам говорил, какой это шумный город и как нелегко в нем жить. Мне кажется, нам нужно сменить обстановку, на той телестанции уже вряд ли можно чем-то другим заняться. Разве не затем ты купил кабельную студию? Почему бы не переехать сюда и не сосредоточить все силы на новой работе? Мы даже можем подыскать квартиру, пока здесь находимся.

Он сердито посмотрел на Сибиллу.

– Ты с ума сошла?

– Думаю, что нет. На мой взгляд, это замечательная идея.

– Я никогда не говорил, что Нью-Йорк – шумный город.

– Но ты говорил, что хотел бы жить в более спокойном месте.

– Клянусь, я этого не говорил. Тихой может быть только могила. И пока я не умру, мне не нужно никакой тишины.

– Проблема не только в том, что тебе нужно место поспокойнее. Я устала от Нью-Йорка, и мне хочется чего-нибудь новенького. Квентин, я хочу жить здесь. Если нам не понравится, мы уедем отсюда, но мне очень хочется попробовать пожить здесь хотя бы годик. Давай, а? Всего один год!

Он отрицательно покачал головой.

– Я не могу сейчас думать об этом. Этот адвокат меня так утомил, что я чувствую себя очень усталым.

– Ты отдохнешь в отеле, и мы с тобой продолжим этот разговор за ужином.

Подкатил лимузин, и Сибилла залезла в него первой.

– Мы сегодня одни, поэтому у нас будет замечательная возможность обсудить эту тему, – она подоткнула фалды широкого пальто. – Подумай хорошенько, Квентин. Мне очень этого хочется.

Он резко повернулся в ее сторону.

– Тебе хочется уехать из Нью-Йорка, я правильно тебя понял?

Ошарашенная, она отвела свой взгляд в сторону. Он продолжал удивлять ее своими неожиданными перепадами от легкомысленного к очень серьезному отношению ко многим вещам, что, наверное, и сделало его состоятельным миллионером. Сначала она хотела оставить эту фразу без внимания, но затем передумала. Он виноват в том, что ей приходится покидать Нью-Йорк, и пусть он знает об этом.

– Конечно, хотя бы на ближайшее время. Не так-то просто смотреть в глаза людям, если все вокруг в курсе, что именно ты отстранил меня от ведения передачи.

Он немного поворчал, потом успокоился.

«Но есть еще одно обстоятельство, о котором он никогда не узнает, – подумала Сибилла. – Мы уедем из Нью-Йорка, потому что ему нравится там, он чувствует себе в своей тарелке, посещая знакомые места, встречаясь со знакомыми людьми, уедем потому, что ему не нужны какие-либо перемены. Мы уедем из Нью-Йорка для того, чтобы я смогла посчитаться с ним за все, чего он меня лишил».

Они ехали спокойно по гладкой дороге мимо широких проспектов, пока, наконец, не добрались до гостиницы «Уиллард». Швейцар поспешил им навстречу, с готовностью открыл дверь лимузина.

– Это дело надо хорошенько обдумать. Здесь незачем спешить.

– Нет, есть, – упрямо возразила Сибилла. – Я больше не желаю жить в Нью-Йорке, и я заявляю об этом совершенно серьезно.

Он пристально всматривался в ее лицо, пока они шли по коридору.

– Ты раньше не обращала внимание на чужое мнение.

– Ты ошибаешься, – холодно ответила она. – Просто я не привыкла хныкать. Квентин, мне нужно уехать на год, чтобы разобраться, понравится ли мне здесь. Если нет, то мы возвратимся обратно. Квартиру в Нью-Йорке не будем продавать, чтобы всегда было куда вернуться.

Погрузившись в глубокое раздумье, Эндербай молчал всю дорогу, пока они, прогулявшись по Павлиньей Аллее, не добрались до лифта.

– Это не каприз, – твердо сказала Сибилла.

– Ну ладно, – он пожал плечами и сделал глубокий выдох. – Может, это и неплохая идея. Я и сам не знаю, какого черта я вожусь с этой своей телестанцией. Все, что мы имеем на сегодняшний день, – это передача о кулинарии, новости да спорт… Возможно, мы придумаем что-нибудь новенькое. Обсудим это за обедом. Ты что-нибудь заказала?

– Да.

– Прекрасно. Ты молодец, Сиб.

В лифте он притянул ее к себе поближе и обнял.

– Ты можешь отогреть сердце мужчины, создать домашний очаг и счастливую семью. Правда, ты невероятно упрямая и ведешь себя так, как будто у тебя шило в заднице. Возбуждаешь меня здорово, правда, когда не очень сильно перед этим изматываешь. Видно, ты уже подыскала место, где мы будем жить?

– Пока нет. Но отпусти меня на часок, и я все улажу.

– Я хочу немного вздремнуть. Можешь заниматься, чем хочешь, – распрямив больную поясницу, он усмехнулся: – Некоторые говорят, что я слишком стар, чтобы начинать все снова. Они, наверное, ошибаются, да, детка?

– Конечно, ошибаются, – сказала она, поддерживая его за локоть, когда они входили в свой гостиничный номер.

Пусть думает, что хочет. А она свое дело знает. Правда заключается лишь в том, что он был на закате своей жизни, в то время как ее жизнь только начиналась.

Она плотно зашторила окна в спальне, и когда Ник проснулся и рывком сел на постели, ему показалось, что уже глубокая ночь, и он проспал обед.

– Проклятье! – в ярости выругался он, отшвыривая простыню и вскакивая с кровати.

– Ник! Куда это ты собрался? – она подошла к нему, и в темноте светлой лентой мелькнула ее рука. – Что случилось?

Но он уже стоял у окна, отдергивая шторы. Комнату залило солнечным светом.

– Господи, да еще рано!

– Ну, конечно же, рано. Ты говорил, что тебе надо уйти в пять, я бы не дала тебе проспать. Ты сердишься на меня?

– Что ты, нет, конечно.

Он взглянул на часы: половина пятого. У него еще было время заскочить в офис по дороге домой. Его одежда была грудой свалена на полу, и он принялся одеваться.

– Ник! – она соскользнула с постели и обвила его шею руками, прижимаясь к нему всем телом. – Ты обещал, что мы пробудем вместе весь день. Иди ко мне, у нас еще куча времени.

Его руки начали было отталкивать ее, но как-то само собой получилось, что вместо этого она оказалась в его крепких объятиях. Она была такая теплая и необыкновенно нежная, с розовой, как у ребенка, кожей, с покрытыми ямочками руками; волосы ее растрепались, а тело вздрагивало и трепетало, хотя он пока лишь просто обнимал ее. Откинув назад голову, она посмотрела на него с. легкой улыбкой и так и оставалась в его объятиях, пока он вел ее по мягкому ковру к постели. Неожиданно грубо он повалил ее на постель, опускаясь рядом, скользя рукой у нее между ног.

– Как хорошо, – выдохнула она ему в губы. – Хорошо, хорошо…