– Когда президент заходит так далеко, что спотыкается и готов расшибить себе лоб, – сказал Ник, – то он либо смертельно ранен и его можно списывать со счетов, либо он попытается проанализировать, что же он делает, и тогда поймет, что он лишает своих лучших работников возможности проявить себя в том, что они умеют и любят больше всего. У нас в «Омеге» множество непревзойденных инженеров, талантливых, дерзающих и совершенно независимых. Они на самом переднем крае этой безумной отрасли, которую мы сами формируем по мере продвижения вперед. И все вместе они работают, как ребятишки в песочнице, при условии, что вы оставили их в песочнице одних. Но они не пошевелят и пальцем, если вдруг вы вздумаете принимать за них решения или сделаете хоть часть той работы, которую они считают своей. Это я выучил назубок. «Омега» – ведущая компания в Кремниевой долине, потому что она ориентирована на квалифицированных инженеров, которые никому не позволят выполнять свою работу. В эти дни мне приходится заниматься здесь, сейчас этой работой, и это только потому, что лишь я один могу ее выполнить, а если я вдруг забудусь, есть много людей, которые сумеют напомнить мне об этом.

В ответ раздался доброжелательный смех, и его агенты перевели дух.

Ник стал популярен, как любой преуспевающий бизнесмен. Его цитировали в посвященных ему газетных статьях в «Уолл Стрит Джорнэл» и в «Нью-Йорк Таймс» и в отчетах для прессы в «Таймс» и «Ньюсуик», когда компания «Омега» прошла официальное представление, и пакет акций стоимостью в миллиард долларов разошелся в первые несколько недель.

Ник, чье двадцатипроцентное долевое участие в компании оценивалось теперь в двести миллионов долларов, превратился в непрестанно принимающего поздравления именинника.

Позвонила Сибилла.

– Восхитительно! Да это просто восторг!… И кто бы мог подумать, когда мы были в том ужасном доме… «Американская мечта» – в каком журнале написали это? Да в обоих, наверное. А «новое поколение предпринимателей»? Ты и впрямь чувствуешь себя поколением? Ну а «мальчик-волшебник» из Кремниевой долины? Я никогда почему-то не думала о тебе, как о «мальчике»… Сколько тебе сейчас?

– Тридцать один.

– Совсем не мальчик, – она помолчала. – Прими мои поздравления. Что ты теперь будешь делать?

– Наверное, то же, что и сейчас. Если ты читала газеты, ты должна знать, что на этой неделе мы выпускаем «Омегу 2000», так что надо сделать кучу всего, чтобы вывести ее на рынок…

– Но тебе уже не обязательно делать все это! Теперь ты можешь делать то, что ты хочешь!

– Вот как раз этого я сейчас и хочу. Мне нужно идти, Сибилла, у нас гости, мы отмечаем день рождения Чеда. Очень жаль, что тебя нет, он с таким удовольствием поболтал с тобой вчера вечером. Приедешь в апреле?

– Да, если в офисе не стрясется ничего непредвиденного.

– Поговорим позже.

Он помедлил. С ее стороны больше не было разговоров о том, что она хочет забрать у него Чеда, она прекратила свои угрозы, и больше они не заговаривали об этом.

Но отношения Сибиллы с сыном все еще были неопределенными, и Ник так и не мог решить, нужно ли ему что-то предпринять, чтобы они смогли лучше узнать друг друга, или пусть все идет как идет.

Сегодня он предпочел второй вариант.

– Спасибо за звонок. Созвонимся позже, – и он поспешил к шумной ватаге из четырехлетних ребятишек, возившихся на заднем дворе.

Они уже наигрались, слопали всех жареных цыплят и выдули весь лимонад, и теперь Чед стоял в раздумье над именинным пирогом, который Елена испекла в форме его любимой надувной обезьянки. Он осторожно держал нож, Елена недавно научила его им пользоваться.

– Папочка, мы же ждем! – завопил он, заглушая ребячью болтовню, когда из кухни появился Ник. – Я уже зажег свечки, и Елена сказала, что я могу отрезать первый кусок.

– Подожди-ка, – Ник подхватил фотокамеру с банкетки красного дерева и навел фокус. – Вот так. Кто споет «День рождения»?

Муж Елены Мануэль запел, а ребятишки подхватили; его баритон звучал, как оперная ария на фоне нестройного хора. Невероятно серьезный Чед поклонился, когда они закончили, глубоко вздохнул и задул все четыре свечки, а когда все шумно зааплодировали, опять поклонился. Потом очень осторожно он отрезал кусочек пирога, а Ник снял всю церемонию на пленку.

Пока Елена и Мануэль сметали со стола оставшиеся крошки, Ник пошел с детьми, болтая с ними и не забывая то и дело щелкать фотокамерой, снимая, как они поглощают пирог и мороженое.

– А можно мне еще пирога? – спросил один из них.

– Конечно, вот же его сколько! – Ник подвел его к столу, на котором Елена разложила по бумажным тарелкам куски пирога.

– Вилка-то у тебя осталась?

– Мне она не нужна.

– Ну, разумеется, – улыбнулся Ник. – Действительно, зачем она тебе?

– А почему это Чед живет все время с вами, а не со своей мамой? – спросил малыш.

Изумленный Ник ответил:

– Потому что она живет в Вашингтоне.

– А… Чед тоже так говорит. Только почему же тогда и он не живет в Вашингтоне? Мой папа живет в Финиксе, и мы бываем у него.

– Знаешь, но ведь бывает по-разному…

– Но у вас все неправильно!

– Кто это тебе сказал?

– Это я так говорю! И другие мальчишки в «школе».

Ник нахмурился.

– Все мальчишки?

Чед ничего об этом не рассказывал. Ему нравилось в «школе», и он с упоением болтал о ней, ни за что не позволяя отцу называть ее детским садом. «Никакой это не детский сад, – возмущался Чед. – Это самая настоящая школа!» Но, значит, не все там было так просто? И, значит, его сыну приходилось отстаивать их не совсем обычный образ жизни?

– А что говорит сам Чед? – спросил малыша Ник.

– Он говорит, чтобы заткнулись.

– И вы слушаетесь?

– Ну да. Чед здорово умеет драться.

– Чед здорово умеет драться, – ошеломленно повторил Ник.

Ему не приходилось видеть, чтобы Чед даже замахнулся на кого-нибудь.

– Так почему же так вышло, что он живет с вами? – вновь спросил малыш.

– Так уж получилось, – ответил Ник, зная, что этот незамысловатый ответ не удовлетворит любопытного четырехлетнего малыша. – Это не неправильно, это просто не совсем так, как у всех. У мамы Чеда такая работа, что она все время очень занята, ей кажется, что она не может бывать подолгу с ним.

– Моя мамуля тоже работает, но я все же живу с ней, – упрямился мальчик, так что Нику захотелось помочь ему поскорее управиться с пирогом, запихнув ему в рот целиком весь кусок.

Но вместо этого он поднялся и громко провозгласил:

– Кажется, пора переходить к фокусам.

Двадцать маленьких голосков возбужденно зашумели:

– Фокусы? Взаправдашние? Чед ничего нам не говорил!

– Я ничего не знаю! – послышался голос Чеда. – Папа сказал только, что обязательно будет сюрприз.

Как Крысолов, играющий на дудочке, Ник повел ребятишек в дом, где они расселись полукругом в большом кабинете. Перед ними высокий, в белом костюме и красных ботинках с красными шнурками, красным поясом и в рыжем парике под соломенной шляпой фокусник торопливо раскладывал на столе свои принадлежности. На ребят он не обращал никакого внимания, и вдруг безо всякого предупреждения вещи стали исчезать, а. потом появляться в самых неожиданных местах – иногда в чьей-то шевелюре, иногда в рукаве. Волшебное представление началось.

Стоя поодаль, Ник наблюдал за Чедом и его друзьями, слушая нежное щебетанье их высоких голосков и всем сердцем радуясь их маленьким забавам. Они звонко смеялись от полноты наслаждения, сосредоточенно наблюдая за чудесами ловкого фокусника; на их лицах не было ни тени скуки или высокомерия, алчности, злобы или раздражения. «Величие детских душ! – думал Ник. – Надеюсь, у них все будет лучше, чем у их родителей».

Позже Чед никак не мог успокоиться и все рассказывал о своем дне рождения.

– Помнишь, воду в кувшине? Как он налил ее, перевернул кувшин, а вода не выливалась? А тех маленьких игрушечных пуделей, помнишь? Как он посадил их в конуру, и они пропали… – Чед захихикал, – а потом вдруг оказались в холодильнике!