– Еще чего-то? – переспросила Сибилла. – Да ведь нет ничего, что ты не можешь получить.

– Ты хочешь сказать, что у меня есть деньги. Ну да, они у меня есть. Вот и у тебя они тоже есть, так что же, у тебя есть все?

– Не совсем. Во всяком случае, мне нужно нечто большее, чем деньги.

Валери опять рассмеялась.

– Вот оно. Всегда хочется чего-то большего, чем деньги. И последнее время меня мучает такое чувство, как будто я что-то упустила. Не знаю, что именно, но я так остро чувствую это, как будто жду, что вот-вот что-то произойдет, что-то укажет мне, какие скрыты во мне силы и что мне следует делать, и это «что-то» будет совершенно непохожим на то, чем я всегда занималась… Это немного нервирует – дожидаться того, о чем не имеешь ни малейшего понятия, как будто есть то, чего действительно стоит дожидаться. Но я никогда не ощущала ничего подобного. Это как навязчивая идея – если я упущу свой шанс сейчас, он у меня уже не появится никогда… – она умолкла и, остановившись, положила руки на окружавшую площадку ограду, словно наблюдала бег невидимой лошади. – И много думаю о детях. Вряд ли я жду именно этого, но вдруг это то самое? Я слишком быстро меняю свои решения, а еще чаще просто ничего не решаю. А что ты думаешь, Сибилла? Тебе бы не хотелось иметь больше детей?

– Нет, – Сибилла почувствовала, что сказала это слишком резко, и попыталась смягчить свой тон. – Я тоже думала об этом, даже хотела бы, но как я могу? Я не собираюсь выходить замуж, а как еще я могу завести ребенка? К тому же мне приходится зарабатывать на жизнь, ты же знаешь, а это отнимает у меня почти все время, – она оперлась на ограду рядом с Валери и приблизила к ней лицо. – Я так все испортила с Чедом, когда позволила Нику забрать его, уверить меня, что мне не стоит часто навещать мальчика, потому что он расстраивается и так далее. Я вообще напрасно позволила ему одному растить Чеда, я должна была заставить его отдать мне моего собственного ребенка, тогда сейчас я не была бы одна…

Валери пыталась взглянуть ей в лицо, но Сибилла отвернулась.

– Вот не знала, что Ник препятствует тебе навещать мальчика, – произнесла она изумленно. – Совершенно на него не похоже.

– Как ты можешь знать, что на него похоже, а что нет! Ведь ты не видела его девять лет, и ты не была за ним замужем… – выпалила Сибилла и осеклась. – Прости меня, – жалко произнесла она. – Я так расстроена из-за Чеда, а тут еще Квентин умер, да и работы по уши, и совершенно не с кем посоветоваться… Прости, это вышло так грубо.

– Совсем не грубо, да это и не важно, – Валери пристально смотрела в центр площадки невидящими глазами. Она вспоминала то время, когда Ник говорил ей о том, что им надо завести детей.

– Ну, а что Карл? – спросила Сибилла дрожащим голосом, как будто боролась с подступающими слезами. – Разве он не хочет детей?

– Он хочет подождать, он, видишь ли, не из тех, кого может обеспокоить, что ему уже тридцать один год. Ему нравится выступать в роли советника по инвестициям, там ему нет равных; он любит играть в поло, и там ему тоже нет равных. Он счастлив в игре и в работе, но не похоже, чтобы он захотел оказаться счастливым в роли отца.

– Или в роли мужа, – проницательно подсказала Сибилла.

– Об этом он не знает, – обе женщины взглянули друг на друга, ощутив на мгновение редкое взаимопонимание. – Он думает, что ему нравится быть мужем, и иногда так оно и есть. Зависит от того, как я отношусь к семейной жизни. Если мне нравится его команда в поло или его клиенты и при этом я не веду речи об истинной близости…

Она оборвала себя на полуслове. Похоже, что она и так наговорила достаточно, больше, чем обычно позволяла себе.

– И все же он отличный товарищ, и мне нечего требовать от него больше, чем он может дать.

– И ты не хочешь большего?

– Я принимаю то, что я получила. Скажи, а вы с Квентином были друзьями?

– Да, и партнерами по бизнесу тоже. Я бы ни за что не вышла за него, если бы не любила его.

Валери кивнула, но Сибилла не была уверена, поверила она ей или нет.

– Значит, ты не любишь Карла?

После некоторого молчания Валери тихо сказала:

– Нет, я люблю его. Ну, теперь, когда ты посмотрела на корт, пойдем на конюшни.

Она оттолкнулась от ограды и большими шагами двинулась дальше, и Сибилла едва поспевала за ней, идущей по направлению к оштукатуренным конюшням, где стояли лошади друзей и соседей и восемь собственных лошадей Валери и Карла. За конюшнями была расположена крытая зимняя арена, отгороженная стеклянной стеной от покрытых снегом окрестностей и заходящего за перевал Голубых гор солнца.

Ни в этот день, ни в остальные три дня пребывания Сибиллы у нее в гостях Валери больше не заговаривала ни о себе, ни о Карле.

Но это уже мало заботило Сибиллу. Она узнала достаточно, а прожив несколько дней в доме Стерлингов, узнала еще больше. Она смотрела и слушала, отмечала для себя наряды и украшения гостей, которые, по ее мнению, составляли высший свет Мидлбурга, и запоминала, как и что говорят люди, чья благополучная жизнь была заполнена лошадьми и процветанием. Она наблюдала за Валери, которая оказалась необыкновенной хозяйкой: внимательной, искренне увлеченной гостями, заботливой без назойливости, радостно вводящей каждого в повседневную жизнь поместья Стерлингов. Казалось, ей удавалось быть одновременно повсюду, никого не оставлять без внимания, хотя она не посягала на авторитет Салли, домоправительницы, которая вела все хозяйство и ведала распорядком дня. Сибилла не могла не восхищаться ею: как ни странно, но такая пустая и бестолковая штучка, как Валери, в этой роли была бесподобна.

И вот день за днем Сибилла присматривалась и запоминала то, что ей казалось нужным, и уже через пару дней начала ощущать себя одной из них. Оставалось только приобрести собственный дом с угодьями и обстановкой, чтобы стать частью Мидлбурга уже на полных правах.

В последнее утро старого года Карл Стерлинг возвратился с охоты. В общей суете приветствий с двумя дюжинами гостей он едва заметил Сибиллу, и у нее в памяти запечатлелось длинное лицо с темными тенями на висках, со светлыми, начинающими редеть волосами, острый взгляд, который казался мрачным, и при этом – мальчишеская улыбка, которая делала его юным и беззаботным, почти беспечным.

Сибилла наблюдала за ним, когда он в тот же день болтал с друзьями, смеясь только им известным шуткам, которых она не понимала, перечисляя имена, которые были ей незнакомы, подтрунивая над людьми, с которыми его связывала давняя дружба, перешедшая к ним от их родителей. Когда он приблизился к ней, она не могла найти, что сказать.

– Сибилла Эндербай, – начал он. – Вы знаете Вал давным-давно, с самого детства. Вы жили в Нью-Йорке, а теперь переехали в Вашингтон, в Уотергейт. Вашим мужем был Квентин Эндербай, который недавно умер – мне, право, очень жаль, – и у вас есть собственная телесеть ТСЭ. Что вы можете мне еще сообщить о себе?

– Мне нечего добавить, – холодно отозвалась Сибилла.

– Ах ты, черт, я вас обидел. Так ведь? Господи Боже, какие у вас недоверчивые глаза – как маяки. Представьте, я всегда так поступаю, когда знакомлюсь, когда кто-то попадает в мои владения, иначе я ни за что не запомню имени, а Валери скажет, что это отталкивает людей. Ну что, я прощен? Я хочу все о вас знать. Валери говорит, что вы всегда осуществляете то, что задумали. Мне интересно, как это вам удается, что вы любите и чего не любите, что вы выбираете, когда ходите за покупками, и какие лошади вам нравятся. Какие книги, кино и музыка. И так далее. У вас хватит времени, чтобы поведать мне все это?

«Он ведет себя, как подросток, впервые снявший девицу», – подумала Сибилла, ломая голову над тем, что скрывается за этим позерством.

– Все мое время в вашем распоряжении, – ответила она уже более теплым голосом. – Я тоже хочу узнать вас поближе. Валери рассказала достаточно, чтобы разжечь мое любопытство.

Он метнул в нее взгляд:

– Вы так говорите, что мне хочется немедленно найти Валери и потребовать, чтобы она призналась, что она тут наговорила.