—        Горел в бээмпэ под Кандагаром, — неохотно объяснил охранник.

—        Расскажи, — попросила Оля.

—        Да что рассказывать... Подорвались на мине, дверь заклинило, мы все задохнулись от дыма там, как крысы на сковородке вертелись... — Он тяжело вздохнул. — Ребята снаружи ломом открыли люк, вытащили нас... Я один из пятерых выжил.

—        Как же ты потом?

—        Клаустрофобия у меня была... И ожог, двадцать процентов тела... В Центре реабилитации пришлось поваляться-Вылечили...

Он встал и, взяв гитару, аккуратно положил ее на свой шезлонг.

—        Ты извини, Оль, я пойду... — видно, разговор давался ему нелегко, так сильно он был расстроен. — Ты первая, кому я об этом рассказал... До завтра, — и он направился к ведущей в дом лестнице.

А Оля подумала, что зря он так все в себе носит. Добром это не кончится. Иногда нужно выговориться, расслабиться...

Из всех развлечений, после купания в океане, больше всего Оле здесь нравился аквапарк, тот, что был неподалеку от Фламинго-парка. Он, видимо, был не самым большим в Майами, зато здесь было как-то очень уютно и, одновременно, захватывающе. Оле самой очень нравилось скатываться по водяным горкам, пока Ваня с няней катался в лягушатнике, где все было «как у больших», только в уменьшенном виде...

Оля с дикими криками спускалась по спиралям, вместе с Максом на двойном надувном круге они ухали вниз по двускатному желтому желобу, который потом возносился вверх, и лишь после нескольких динамичных, колебаний вверх-вниз круг с седоками застывал в нижней точке равновесия. Были там и черные закрытые трубы, где по стенкам светились тусклые лампочки, а ты не мог понять, куда и в каком точно положении несешься.

Но самой восхитительной и ужасной была водяная горка под названием «камикадзе». Она представляла собой широкую, почти вертикально закрепленную пластиковую трубу с загнутым кон-цом-отверстием, направленным в сторону бассейна... Человек-снаряд в ней набирал такую скорость, что, вылетая из нее, плюхался в бассейн, пролетев несколько метров по воздуху.

Оля спускаться здесь не решалась. И только иногда смотрела, как это делает Макс. Он же в каждый их приезд в аквапарк обязательно скатывался по «камикадзе» несколько раз, хотя и признавался потом, что после каждого спуска у него все тело болит и постанывает.

С этим самым «камикадзе» вышла уморительная история. Как-то раз, когда они с Максом стояли на берегу детского бассейна и наблюдали за радостно плескавшимся Ванькой, что-то обсуждая между собой, к ним подошла полная брюнетка в бикини и на чистом русском языке простодушно поинтересовалась:

— Ребят, а где здесь, говорят, самая большая горка? Кикабидзе, кажется, называется.

Оля в ответ прыснула, но Макс серьезно объяснил, где эта самая «кикабидзе». С тех пор они и между собой только так эту страшную горку называли.

Сегодня Оля почти решилась на «ки-кабидзе», но Макс ей запретил. Перед Сашей он головой отвечал за Элину и Ванину безопасность. Эту горку же безопасной мог назвать лишь совсем безбашенный человек.

—        Ну, Макс, честное слово, я же уже никогда не решусь, только сегодня, — просила Оля, не вполне уверенная, что и сегодня-то решилась бы, даже если бы этому не препятствовал Макс.

—        Нет, Оля, — Макс взял ее за запястье и повел ее в сторону лягушатника. — И вообще нам пора.

—        Макс, у нас что, какие-то важные дела появились? Ты что командуешь-то? — полушутя-полусерьезно возмутилась Оля.

—        Антонина просила к обеду не опаздывать. Она как раз твои любимые голубцы затеяла.

—        Ну ладно, раз голубцы, тогда идем. Но учти: когда-нибудь я все равно прокачусь. — Оля должна была оставить последнее слово за собой.

—        Вот Саша приедет — тогда и катайся, — не терпящим возражений тоном сказал Макс, поскольку это был вопрос в его компетенции.

—        Вот-вот, быстрей бы приезжал. А то ты меня со своей безопасностью совсем затерроризировал, — засмеялась Оля. — Скоро не то что горки, собственной тени буду бояться. — Ванька, вылезай, пора домой! — крикнула она сыну...

Шоколадный Ванька в оранжевых плавках выскочил из лягушатника, обрызгав с ног до головы мам и детишек, стоявших на краю бассейна, и с криком «Папа, папа...» бросился к Максу...

Оля поймала сына, перехватив его за пояс. Ванька завизжал, попытался вырваться, протягивая руки к охраннику.

—        Да, пожалуй, Саше и впрямь пора приехать, — растерянно сказала Оля опешившему Максу.

Ильяс и Султан уже который месяц сидели на этой даче. Похоже, выбор убежища был сделан правильно — ими за все это время никто из аборигенов или представителей власти не заинтересовался. Хотя располагалась дачка в двух шагах -от Москвы, в писательском поселке Переделкино. Может, потому их и не нашли, что слишком близко от Москвы...

По телевизору время от времени сообщали о ходе расследования по делу Листьева — их делу... Шмонали по всей стране. Конкретный такой был шмон. А они — совсем рядом и хоть бы что!

Впрочем, информация этого рода появлялись все реже. Глядишь, скоро можно будет и покинуть эту переделкинскую обитель.

Дачка была не очень большой, но зато с обширным участком и высоким дощатым забором. Поэтому они могли спокойно гулять по территории и даже жарить шашлыки на мангале в глубине двора. Раз в неделю к ним приезжали и привозили продукты.

И вообще здесь было тихо. Слишком тихо. Их уже тошнило от этой тишины. И Султан и Ильяс привыкли совсем к другой жизни. Здесь не было ни девочек, ни казино, ни даже нормального курева. В смысле травки...

Во время очередного телерепортажа из Буденовска о захвате Басаевым тамошней больницы, в котором тут и там мелькали до боли знакомые, такие родные лица ребят из их отряда, Султан с досады несколько раз хлопнул себя ладонью по коленке:

— Лучше бы мы тогда в Чечню, к Шамилю вернулись, сейчас бы тоже в телевизоре были! — Казалось, сейчас его волнует не собственная жизнь, которая висела на волоске, как, впрочем, й всегда, а лишь упущенная возможность покрасоваться перед камерами в маске и с автоматом наперевес. А еще лучше без маски, чтобы эти свиноеды видели лицо человека, готового умереть за свободу Кавказа.

Ильяс разделял его восхищение дерзким набегом Басаева на больницу: прямо в лучших традициях гордого чеченского народа. И тоже жалел, что Юскаевы не разрешили им вернуться на родину, когда Шамиль набирал людей для этого рейда. И тогда они не гнили бы здесь, можно сказать, заживо. А Шамиль герой, настоящий герой! Прошел за считанные часы пятьдесят два поста федералов и нигде не засветился. Да, что и говорить, за деньги эти русские мать родную готовы продать...

Ильяс щелкал языком от восторга, слушая разговор Черномырдина с Басаевым. Черномырдин выглядел растерянным и не знал толком, что сказать, хотя и пытался сохранять начальственную осанку и грозный голос...

—        Да, не повезло мне тогда с прикупом, — кажется, в сто первый раз посетовал Султан.

—        На все воля аллаха, — в сто первый раз отозвался Ильяс. Он тоже тогда играл из рук вон плохо. — Ну, я пошел к себе...

Он спал на втором этаже в небольшой комнатке в мансарде. Султан ночевал внизу. В отличие от Ильяса, он еще не разучился читать книги. А на этой бывшей писательской даче их было вдоволь. Собрания классиков, пухлые производственные романы и множество поэтических книг с дарственными надписями: «Дорогому Николаю...». Дорогой Николай, похоже, редко читал стихи —сплошь и рядом в дареных книгах Султан натыкался на неразрезанные страницы. Он пытался приучить к чтению Ильяса, но на того книги действовали как снотворное. Он засыпал на третьей, в лучшем случае на четвертой странице.

Султан когда-то, еще в мирной жизни, отучился пару курсов в Литературном институте в группе переводчиков. И до сих пор иногда писал стихи. Не хуже, кстати, тех, что в книгах с автографами. Но как раз тогда началась борьба Джохара за чеченскую самостоятельность — о какой учебе могла идти речь? Тем более, что в Чечне тогда крутились колоссальные деньги. Надо было успеть подзаработать, чтобы потом построить дом где-нибудь в грозненском предместье, жениться и растить сыновей. И, конечно, писать книги.