Я вспомнил, что именно в Твери, в стенах путевого дворца принималось решение о назначении графа Федора Васильевича Ростопчина московским генерал-губернатором. Ростопчин гостил у великой княгини Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского, а затем их высочеств посетил император Александр Павлович. Государь не жаловал графа Ростопчина. Но Екатерина Павловна убедила августейшего брата, что энергичный, деятельный, ненавидящий французов Федор Васильевич именно тот человек, который нужен во главе Москвы во время войны с Наполеоном.

— Прошу простить, ваше высочество, — промолвил я. — Ваше слово возымело решающее значение при назначении графа Ростопчина генерал-губернатором…

— He преувеличивайте моих заслуг! — Принц поднял руки. — Решающее слово осталось за Катей.

— Я подумал, что вы знаете Москву, общество. Не встречалось ли вам такое имя — Адриан Сюрюг?

— Адриан Сюрюг? — переспросил принц и рассмеялся. — Кто же не знает аббата Сюрюга? Он иезуит, настоятель храма Святого Людовика, глава общины московских католиков, а ко всему прочему духовник Екатерины Петровны, супруги графа Федора Васильевича.

Я едва не подпрыгнул от радости. Все улики указывали на то, что аббат Сюрюг и есть тот самый шпион, изловить которого поручил мне государь император. Убитый агент Гржиновский передал записку аббату Билло, а тот состоял в переписке с Сюрюгом. Зарезанный ранее Хоречко должен был передать фразу о жене Цезаря. Все сходилось! Аббат Сюрюг пользовался доверием супруги московского генерал-губернатора и, очевидно, через нее добывал важные для Наполеона сведения. «Жена Цезаря вне подозрений, а зря», — наверняка это сказано было про нее.

Я хранил невозмутимость, чтобы не смущать принца внезапной радостью. Правда, и некоторое разочарование испытывал я: чересчур просто все разрешилось. Впрочем, я и хотел поскорее покончить с этим делом и отправиться в действующую армию!

— Вы прибыли вдвоем, — не то спросил, не то констатировал принц.

— Да, — кивнул я. — Со мною надворный советник Косынкин. Хотя должен был поехать полковник Парасейчук. Его через Вязмитинова приставил наблюдать за мной Аракчеев.

— Почему вы так решили? — без особого интереса спросил принц Георг.

— Некоторые детали моей миссии известны были лишь мне и его величеству, — поведал я, под «некоторыми деталями» подразумевая поручение найти шпиона, а не убить корсиканского недомерка. — Но тут выяснилось, что чересчур много знает и Парасейчук. Полагаю, его величество если и посвятил кого-то в тонкости дела, так управляющего своей канцелярии Аракчеева, а не Вязмитинова.

— А что же Парасейчук? Где он? — насторожился принц.

— Телепает где-то позади в коляске, — ответил я.

— Оставайтесь ночевать здесь, а поутру отправитесь дальше, — предложил принц Георг.

— Премного благодарен, ваше высочество, почту зачесть и останусь с превеликим удовольствием.

— Андрей Васильевич, и вот еще… По поводу слухов о даме… — Принц неожиданно вернулся к деликатному вопросу. — Это замечательная женщина, но она есть предмет сердечной тайны…

Я чертыхнулся про себя. После такого признания будет непросто оправдаться перед вдовствующей императрицей за то, что не арестовал эту mistress ^[26] .

— Но это не моя тайна, — продолжил принц, — вот почему я не считаю себя вправе пускаться в откровения. Слухи, которые дошли до ее величества, простое недоразумение. Как только увижу Катеньку, расскажу ей все сам, посмеемся вместе, тем более что Катя знает и эту даму, и того человека, чьей сердечной тайной она является.

Я почувствовал облегчение. Получалось, что и в хитрости не стоит пускаться, чтобы отвертеться от щекотливого поручения императрицы Марии Федоровны.

— Я сегодня же напишу письмо ее величеству. И попрошу вас, Андрей Васильевич, со своей стороны успокоить императрицу-мать, — закончил принц.

— Сей же момент напишу, — заверил я его высочество.

— Не стоит торопиться, Андрей Васильевич, — многозначительным тоном произнес принц Георг. — Вам следует отдохнуть, а Марии Федоровне напишете из Москвы.

— Как вашему высочеству будет угодно, — ответил я, догадавшись, что мне уготован еще какой-то сюрприз, связанный с «чужой сердечной тайной». Сюрприз, призванный убедить меня в невинности отношений неизвестной дамы с принцем Ольденбургским.

Поневоле завладели мною мысли о незнакомке. Кто же она такая? Чья «сердечная тайна»? Видимо, близкого принцу человека, коли он принимает участие в ее судьбе. Воображение нарисовало красавицу, черты которой хотя проступили и не вполне ясно, зато были овеяны романтическим флером. И почему его высочество вынужден опекать ее? Не нужно ли освободить его от этой обузы? И почему принц настоял отложить письмо вдовствующей императрице? Что за сюрприз он мне уготовил? Может быть, доведется быть представленным таинственной незнакомке?

Утром оказалось, что его высочество Георг Ольденбургский покинул Тверь, пока мы спали. Он отправился в Ярославль.

Во время завтрака ко мне обратился лакей:

— Его высокородие генерал-провиантмейстер Лоза желает переговорить с вами.

— Так позови же его, — кивнул я.

В обеденный зал вошел генерал.

— Позвольте, Осип Николаевич, что за церемонии? — Я поднялся навстречу.

Генерал бросил короткий взгляд на Косынкина и смущенно улыбнулся. Вячеслав заметил его уловку, проглотил кофий и поднялся из-за стола.

— Господа, пойду проверить лошадей, — он оставил нас с генералом тет-а-тет.

Лоза смотрел на меня с каким-то странным выражением: в нем сочетались непонятная мне восторженность со смущением, словно собеседнику предстояло обременить важного человека какими-то пустяками.

— Что-то случилось, Осип Николаевич? — спросил я.

Генерал опустился на стул и вздохнул:

— Право, Андрей Васильевич, дело мое совершенно не заслуживает внимания. Я и не предполагал, что моя сугубо частная слабость даст пищу для слухов и бросит тень на его высочество.

— Простите, Осип Николаевич, не представляю, о чем идет речь. Но вдруг я сообразил, что генерал и есть герой романа, в котором вдовствующая императрица заподозрила зятя.

— Речь идет о женщине, — подтвердил мою догадку Лоза. — Я полюбил ее, страсть оказалась выше моих сил… Впрочем, я хотел положить конец, но было поздно… — Генерал бросил на меня виноватый взгляд. — Она ждет ребенка…

Он умолк и принялся ногтем царапать скатерть, собираясь с мыслями.

— Позвольте, Осип Николаевич! — Я поспешил к нему на помощь: — Вы говорите так, словно кто-то смеет вас осудить. А ребенок! Что может быть прекраснее?!

— Тут такие сложности, — пробормотал генерал. — У нее есть муж… Странная эта история — с ее мужем… Но я говорю не о том. Ради меня она бросила Москву, хотя в Москве, конечно, ей было лучше. Я снял для нас усадьбу, здесь недалеко. Поселил ее там… Я оставил с нею своего денщика… для ее же безопасности… она совершенно не говорит по-русски… Сами знаете, каково сейчас, если примут за иностранца…

Я насторожился. Но тут же отогнал подозрения. Шпиономания заразила меня. Дойдет до того, что увижу бонапартистку в мухе, жужжащей с французским прононсом. В России полно девиц, воспитанных так, что родного языка не знают.

Генерал продолжал оправдываться, и я слушал его для приличия.

— Случился пожар, дом сгорел, бедняжка осталась без крова, а я все время в разъездах… Они не знали, где искать меня… Она приехала в Тверь и здесь застала его высочество. А принц… он знал, я делился с ним… И конечно же его высочество, учитывая ее положение, предложил ей место в карете…

— Не волнуйтесь, не волнуйтесь, Осип Николаевич, — попросил я. — Я немедленно напишу ее величеству Марии Федоровне, чтобы она укоротила языки злым сплетникам. Вы лучше расскажите, Осип Николаевич, что за история с сыном купца Верещагина случилась в Москве? Императрица-мать крайне обеспокоена, чтобы невинный юноша не пострадал. Вы ничего не слышали?