Он стоял у окна и смотрел на улицу, по которой сновали машины, наблюдал, как водители ссорились из-за мест на автостоянке, и про себя отмечал, что на противоположной стороне улицы каждые тридцать секунд кто-то входил в банк. И он не знал, что хуже: его тоска по родине или тот факт, что он влюбился в свою соседку, которая, наверное, никогда больше не придет к нему и не будет спать у него.

Романо снова лег в постель – лишь для того, чтобы положить голову на подушку, где, может быть, сохранился хоть след ее запаха.

Сара облегченно вздохнула. Действительно, в квартире никого не было. Фрэнки исчез.

Она сварила какао для Эльзы, сделала ей бутерброды с «Нутеллой» и включила телевизор. Там как раз показывали мультфильм «Викки и сильные мужчины», который нравился девочке. Она с аппетитом ела, смотрела как завороженная в телевизор и на пару минут притихла.

Сара быстро нанесла на свое распухшее лицо чуть-чуть косметики и принялась бегом укладываться. Самые необходимые вещи девочки поместились в два чемодана. Закончив собираться, она подошла к Эльзе, сказала «Все, конец», забрала у нее пульт и выключила телевизор. Эльза моментально начала кричать. Она со временем научилась вопить с силой, которую никто бы не заподозрил в таком маленьком теле.

– Заткнись и надень туфли! – прошипела Сара. – Мы поедем к бабушке и дедушке.

Она злилась на Фрэнки и срывала свое раздражение на Эльзе. Она сама это понимала, но ничего не могла изменить. В какой-то момент в ней заговорила совесть, но когда Эльза не отреагировала на ее слова, продолжая тупо вопить, она сочла свою ярость вполне обоснованной. Сара подошла, подняла девочку с пола и от души влепила ей звонкую пощечину. Эльза на какой-то момент прекратила и орать, и дышать, с ужасом посмотрела на мать и начала все снова. Только еще пронзительнее, тоньше и громче, чем раньше.

«Я больше не выдержу этого, – подумала Сара, – я сойду с ума! Я больше не в состоянии терпеть этого ребенка. Когда-нибудь я убью ее».

Она принесла туфли Эльзы, обула ее, прижав синие застежки-липучки так сильно, как только могла, запихнула ее маленькие ручки в курточку, пытаясь не слышать ее крика, что, однако, было невозможно. Лицо Сары покраснело и было таким же, как и у Эльзы. Эльза, к тому же, еще и отбивалась ногами. Саре очень хотелось схватить дочку за волосы и трясти до тех пор, пока она не прекратит вопить.

Она влезла в свою джинсовую куртку, держа орущего ребенка одной рукой, другой повесила на плечо сумку, схватила связку ключей и поволокла Эльзу, которая не соглашалась сделать и шага, из квартиры.

Ее красный «фольксваген» стоял в нескольких шагах от дома. Сара проволокла Эльзу, как мешок, по брусчатке, открыла дверцу машины и засунула ребенка на заднее сиденье. Лишь ценой невероятных усилий ей удалось пристегнуть дочь ремнем безопасности, поскольку Эльза протестовала против всего, что бы с ней ни делали. Сара оставила ее в машине и еще раз вернулась в дом, чтобы забрать чемоданы.

Когда машина тронулась с места, Эльза, как всегда, в знак протеста подняла крик, но Саре было все равно. Она уже привыкла водить машину в таком шуме.

С рождения Эльза была ужасным ребенком, а когда подросла, то стала еще более невыносимой, сильно осложняя жизнь Сары и Фрэнки. Маленькой она вопила, когда пачкала пеленки или хотела есть, а теперь орала просто со скуки. В те редкие моменты, когда она чему-то радовалась, Эльза визжала так пронзительно, что закладывало уши. Но чаще она вопила от злости, если ей что-то не нравилось. А не нравилось ей почти все и почти постоянно. Когда она чуть подросла, то начала подкреплять свой яростный вой шумными знаками протеста, изо всей силы лупя погремушками по кроватке. Позже она стала колотить ложками и вилками по столу, а любым предметом, попавшим ей в руки, била по дверям, шкафам или по полу, причем до тех пор, пока этот предмет не капитулировал и не рассыпался на тысячу частей. Она пыталась еще топать своими маленькими ножками, но это не возымело успеха, поскольку Сара пускала ее бегать по квартире только в одних носках.

Она пищала от удовольствия, когда звонил телефон, и орала от злости, когда Сара снимала трубку и прекрасный громкий, пронзительный звонок умолкал. Она очень быстро обнаружила на телевизоре ручку, с помощью которой можно было регулировать звук, и как только Сара теряла бдительность, тут же прибавляла громкость до оглушающей силы, так что телевизор чуть ли не вибрировал.

Сара сходила с ней к врачу-отиатру, поскольку подозревала, что дочь плохо слышит, но со слухом у Эльзы было все в порядке. Врачи называли это гиперактивностью, об агрессивности в таком возрасте они пока что не хотели говорить.

Сара была в отчаянии. Она не знала, что делать с этим ребенком, и была на грани нервного срыва. Ее все чаще терзали острые приступы головной боли. Тогда она лежала в своей комнате и слушала ужасный злобный крик, который мог продолжаться часами. Даже когда она закрывала все двери, спрятаться от этих воплей было невозможно, они проникали в самый отдаленный утолок квартиры. Сара впадала в депрессию и уже подумывала, не проглотить ли несколько пачек таблеток, только бы избавиться от всего этого ужаса.

– Надо связать ее, засунуть кляп в рот и выставить на пару часов на балкон, – сказал как-то Фрэнки. – Тогда у нас наступит покой.

В ответ Сара с ужасом посмотрела на него, потому что не знала, говорит он всерьез или шутит…

Начался моросящий дождь. Сара включила стеклоочистители, но они только размазывали грязь по стеклу. Она тихо ругнулась и поехала по Клай-аллее вниз, в направлении Целендорфа, где жили ее родители. Сразу же после Розенекка Эльза наконец перестала реветь, но зато теперь без остановки лупила дорожной картой по стеклу машины.

– Прекрати! – взмолилась Сара. – Неужели ты не можешь хотя бы секунду посидеть спокойно?

Но ритмичные удары продолжались. Собственно, Эльза никогда не отвечала, когда ее о чем-то спрашивали, никогда не выполняла того, чего от нее добивались, лишь ухмылялась и тупо продолжала делать то, что ей в тот момент взбрело в голову и что всегда было связано с шумом и грохотом. Отбирать предметы, которые она при этом использовала, было без толку, а дать ей затрещину – еще хуже, потому что это становилось поводом для крика, который мог длиться часами. «У нее, должно быть, легкие, как у лошади», – думала Сара.

Она свернула в узкую улицу среди жилых домов, в конце которой в ухоженном особняке жили ее родители – с геранями перед окнами и с английским газоном, посреди которого была установлена пестрая голландская мельница высотой в восемьдесят сантиметров.

Эльза заорала, когда машина остановилась перед домом. Сара вышла из машины, захлопнула дверь и сделала пару шагов к забору, ограждавшему сад. Когда она нажала на кнопку звонка, на втором этаже открылось окно и оттуда выглянула ее мать.

– Сара, – сказала она, – это ты? Заходи!

Сара, держа Эльзу за руку, вошла в гостиную, обняла отца, одетого в легкий домашний халат, и уселась на диван напротив родителей.

– Боже мой, – сказала мать, – я только сейчас увидела… Что с твоим лицом?

– Это все милый Фрэнки, – раздраженно ответила Сара. – У него опять снесло крышу.

Регина кивнула. И эта тема для нее была уже закрыта.

– Ты хочешь что-нибудь скушать, моя сладенькая? – спросила она внучку.

Эльза отрицательно покачала головой и уставилась на свои кулаки. Сара почувствовала легкую панику, потому что спокойствие Эльзы предвещало опасность. Если такое состояние продолжалось более получаса, то чаще всего за ним следовал взрыв бешенства.

Регина подскочила и помчалась в кухню.

– Она ничего не хочет, мама! – крикнула Сара ей вслед. – Она же покачала головой. Не надо ее кормить!

– У любимой бабушки всегда найдется что-нибудь для своей душеньки! – пропела Регина из кухни, и Сара вздохнула.

– Ну, что нового? – спросил Герберт, набивая трубку табаком. – Ты, конечно, приехала не без причины. Это как-то связано с Фрэнки? Я имею в виду… – Он прокашлялся. – Это имеет какое-то отношение к твоему лицу?