Брэдшоу изучил цены на задних обложках и вздрогнул. В любом случае, он их купит.

Он наделся сохранить дистанцию между собой и историей жизни Эдриана Уиклоу. Предыдущей ночью он резко проснулся из-за ночного кошмара, о котором мало или почти что ничего не помнил. Что бы ему ни снилось, оно мгновенно забылось, когда он открыл глаза и обнаружил, что вокруг него намотались простыни. Должно быть, он метался во сне: его тело было покрыто потом. Он чувствовал себя загнанным в ловушку, беспомощным и в сильной панике. Брэдшоу с силой выпутался из простыней и, пошатываясь, встал с кровати.

Несложно было связать эти чувства страха и отвращения с книгой, которую он был вынужден прослушивать. Каждый раз, как он слушал очередное размышление Уиклоу о преследовании и убийстве ребенка, оно, казалось, глубоко отпечатывалось в его подсознании. Каждую ночь с тех пор, как он сел за один стол с убийцей детей в Даремской тюрьме, ему снились кошмары, некоторые живее других, но ни один не такой яркий, как этот. Может быть, он ошибался насчет своих встреч с Уиклоу: вероятно, невозможно выбраться из всей этой ситуации таким же, как и прежде. Покупка книг была жестом отчаяния. Предположительно, он мог бы узнать, что мотивировало такого человека, как Уиклоу, прочитав их, вместо того, чтобы слушать, как этот безумный убийца рассказывает свою собственную искаженную историю? Брэдшоу знал, что это рисковая авантюра, но он все равно за нее ухватился.

***

― Похоже, он мог уже встать.

Том заметил, что шторы в спальне были отодвинуты. Он постучал в дверь дома Билли.

Затем он постучал второй раз, но ответа все равно не было.

― Думаешь, он вышел? ― спросила Хелен.

― Давай попробуем обойти вокруг.

Они пошли к боковой части дома и проследовали по извилистой дорожке, идущей вверх по холму, по направлению к другой улице с новостройками. На их фоне старые дома, такие как тот, в котором жили Билли с матерью, выглядели серыми и обветшалыми.

На полпути вверх по холму им был дарован вид на задний дворик Билли с высоты птичьего полета. Из того, что выглядело, как древний транзистор, раздавалась музыка, но они все равно расслышали отрывистый кашель Билли. Том вскарабкался по узкой стене на небольшой участок общественной земли у дороги и заглянул во дворик внизу.

Билли Торп сидел на старом шезлонге с сигаретой в руке, куря в перерывах между кашлем. Он был худым, как палка, мужчиной, одетым в треники и поддельную дизайнерскую футболку.

― Мистер Торп! ― позвал Том. ― Мы можем поговорить?

Билли жестом показал им залазить, так что Хелен присоединилась к Тому на дальней стороне небольшой стены, затем они спустились по холму, пока высокая стена, соседствующая с двориком Билли, не превратилась в низкую, через которую они смогли перебраться без труда.

Когда они подошли к Билли, он спросил:

― С кем это вы? Теперь я мало кому даю интервью, так что, если вы хотите что-нибудь для цитаты...

Том прервал его до того, как тот озвучит свой прайс.

― Мы детективы, мистер Торп, помогаем полиции Дарема с возобновленным делом Сьюзан Верити.

Лицо Билли заметно скисло.

― Давайте войдем внутрь, ― прохрипел он, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает.

Они проследовали за ним на кухню.

― Хотите чаю? ― спросил он, и они вежливо отказались. ― Ну, я выпью.

Им пришлось ждать, пока он не наполнит и не поставит на газовую горелку древний чайник.

Он не предложил им присесть: он просто сел на краешек крошечного кухонного стола и спросил их, чего они хотят.

― Мы разговариваем со всеми, кто связан с делом, на случай, если сможем получить новое мнение, ― сказала Хелен.

Он смотрел на нее так, будто она говорила на иностранном языке, так что Том вмешался.

― Это на случай, что кто-то может вспомнить что-то новое, что может помочь нам найти Сьюзан.

Билли, казалось, обрадовало такое объяснение.

― В голову не идет ничего, что я бы уже не рассказывал раз за разом полиции и репортерам, ― он беспомощно пожал плечами. ― Я нисколько не сомневаюсь, что он это сделал.

― Кто сделал?

― Уиклоу, конечно же. Кто же еще?

― Ну, вы так считаете, Билли, но некоторые люди полагают, что он этого не совершал, включая создателей недавней документальной передачи, с которой, я уверен, вы знакомы.

― Я ее пропустил, ― сказал он, будто то было простой телевизионной программой. ― Меня не было дома.

― Вас не было дома? ― спросила Хелен. ― Куда вы ходили?

― В паб, ― ответил он, как будто это было очевидно.

― Я думала, что вам может быть интересно, что им есть сказать, ― сказала она ему.

― Не совсем. Я слышал это дерьмо на протяжении двадцати лет, милая. Он это сделал. Больше нечего сказать, правда.

― Вы кажетесь очень уверенным, ― закинул удочку Том.

― А кто еще это мог быть? О, я знаю, что говорят люди ― один из нас -детей, причинил ей вред, или ее отец пошел ее искать, или фермер поймал ее в тюках и превратил в силос? Нет, тогда в нашей деревне был лишь один маньяк, и у меня до сих пор мороз по коже, что он мог выбрать любого из нас.

― Мы не знаем наверняка, что Уиклоу находился в тот день в деревне, ― напомнила ему Хелен. ― Была лишь одна свидетельница, хоть она и описывала кого-то, выглядевшего, как Уиклоу.

― Но ее показания дискредитировали, ― вспомнил Том.

― Эта Лилли Боуэс может и была старой, ― сказал Билли, ― но моя мать считает, что та была острой на ум. Она хорошо его разглядела, и он увез Сьюзан. Единственный вопрос в том, что он с ней сделал.

― А что вы считаете, он сделал?

― Закопал ее где-нибудь, наверное. Разве не это он сделал с остальными?

― Мы не знаем, ― произнесла Хелен, ― потому что их не нашли.

***

Начать с того, что новые книги Брэдшоу не навели его на мысль. Вместо того, чтобы помочь ему понять, кем был Эдриан Уиклоу, им лишь удалось описать то, кем он не был.

Психопатам обычно не хватало эмпатии, но Эдриан Уиклоу не только ощущал боль своей первой жертвы, но и мог уловить его печаль и одиночество, хоть даже тот был ребенком. Уиклоу жалел Тима и испытывал гнев по отношению к его родителям и друзьям, которые относились к ребенку недостаточно хорошо. Но он все равно убил ребенка.

Убийцы-незнакомцы, совершавшие более одного преступления, иногда мотивировались чувством отверженности, но Уиклоу любила мать, даже после того, как она узнала о его преступлениях, и он утверждал, что не испытывал нужды в романтическом взаимодействии как с мужчинами, так и с женщинами, так что отверженность не могла стать его мотивацией. Секс с жертвой зачастую становился первичным фактором, согласно словам доктора с кучей букв после его имени. Он даже привел примеры, в которых убийцы занимались с жертвами сексом после их смерти, но Уиклоу это было не интересно, и он никогда таким образом не нападал на свои жертвы.

Брэдшоу повернулся к другой книге и прочитал воспоминания заключенных убийц. Некоторые убивали из гнева, но воспоминания Уиклоу об его убийствах были лишены этой эмоции. Он не имел определенной злобы против детей или же по отношению к определенной этнической группе или религии. Он не пытал жертв ради своего удовольствия, предпочитая чистое убийство посредством удушения. Он не видел в своих жертвах зла или грехов, он не пытался предотвратить их взросление и превращение в нечто, что в конечном счете станет злым. Его никогда не оскорбляли и не задевали дети, которых он убил.

Как раз тогда, когда Брэдшоу начал задаваться вопросом, найдет ли он что в этих книгах, сравнимое с преступлениями Уиклоу, он натолкнулся на параграф, берущий начало из интервью с бывшим рабочим завода, превратившимся в Штатах в серийного убийцу. Мужчина таил злобу на общество и, чем больше Брэдшоу о нем читал, тем больше начинал видеть параллели между «белым воротничком» из Мичигана и Уиклоу. Состояние ума мужчины, когда тот совершал свои убийства, и то, как он объяснял их, приводил причины своего разгула, заинтриговали Брэдшоу. Тогда он задался вопросом, возможно ли, что он приблизился к ответу.

Глава 28

Дэнни был прав. Они не могли ничего добиться от Кевина. Не поначалу. Позвонив в дом, в котором тот жил с бабушкой, они были поприветствованы пожилой леди, сказавшей им:

― Он снова ушел в поля или рыбачит на озере.

Коротким кивком она показала куда-то за участки, примыкающие к небольшой террасе с одноэтажными домами.

― Озере? ― переспросила Хелен, не видевшая, чтобы оно было обозначено на карте в штабе полиции.

― Да, на озере, ― пожилая женщина повторила снова так, будто Хелен была недоразвитой.

― Старая гравийная яма, ― подсказал ей Том, ― бывшая затопленной, когда река вышла из берегов тридцать или больше лет тому назад. Люди ходят туда рыбачить.

И Хелен задалась вопросом, есть ли во всем графстве Дарем хоть одна деревня, о которой он ничего не знает.

― Через пятнадцать минут он вернется, чтобы выпить чая, ― произнесла старуха.

Они решили подождать в машине.

― Итак, как у вас дела с Леной? ― Хелен спросила Тома так, чтобы это прозвучало обычной беседой.

― Хорошо.

― Просто ты не часто о ней упоминаешь.

― Я думал, это больная тема.

― Конечно же, нет. Мне жаль, если я показалась...

― Моей мамочкой? ― предложил он.

― Я не твоя мамочка.

― Могу я получить письменное заверение?

Какое-то время они сидели, наблюдая за территорией, которую Кевину придется пересечь, чтобы прийти домой за чаем. Они говорили о деле и о возвращении к совместной работе с Йеном Брэдшоу.

― Мне нравится Йен, ― сказала Хелен.

― Он не меняется, ― заметил Том.

― Что ты имеешь в виду?

― Всегда выглядит так, будто вся тяжесть мира на его плечах, и он такой чертовски цепкий. Дайте ему что-нибудь расследовать, и он не найдет покоя, пока не доведет дело до конца.

Хелен многозначительно на него посмотрела.

― Что? ― спросил он.

― Ты только что описывал себя.

Он не был уверен, что на это ответить, так что просто спросил: