Разумеется, вскоре их обнаружили мухи. Ей приходилось отгонять проклятых насекомых от губ и глаз. Они садились на лицо Натана, и тогда он начал так яростно размахивать своей стамеской, что Грейс попросила его положить инструмент в карман. Он молча послушался, и они продолжили с трудом продвигаться вперёд. Рядом с пучками травы, растущей у дороги, они видели катышки помёта, оставленные животными. Они прошли мимо куста с острыми шипами и красными ягодами. Грейс посмотрела на тень под густыми зарослями кустарника и насторожилась, готовая встретить внезапное движение в высокой траве, которая становилась всё гуще по мере приближения к ручью. Она чувствовала, как солнце обжигает её кожу. Она вспомнила про солнечные очки и надела их. Молоток оттягивал ей руку, становясь тяжелее с каждым шагом. Она подумала о том, что ей нужно в туалет.

Мне следовало сделать это до того, как мы уехали, думала она. Я слишком торопилась. Мне следовало проверить количество бензина. Почему я не сделала этого? Потому что была в панике. Потому что у меня не было времени, чтобы подумать.

Натан потянул её за руку.

— Мама?

Она оглянулась назад. Отсюда до шоссе было очень далеко. Ждал ли он её там? Пытался ли он вылить из бака весь бензин и потерпел неудачу или оставил немного топлива намеренно? Ожидалли он, что она проверит уровень бензина и решит отправиться в путь пешком?

Она не знала. Она не могла сказать наверняка.

—  Мама…

— Всё хорошо, — выдохнула она. Она заставила себя смотреть на дорогу, в сторону Торндейла, напоминая себе о том, что с ней были инструменты, молоток, хорошее зрение и острый слух. Она была подготовлена. Он не застанет её врасплох — да и как бы он смог это сделать? По обеим сторонам дорога простиралась пустынная местность. В сухой траве лежали палки, камни, высохшие ветки — всё это громко хрустело под ногами. Не было ни малейшего укрытия, даже вдали.

— Пойдём, — сказала она и подтолкнула Натана вперёд, повторяя про себя снова и снова, как мантру: мы сделаем это. Мы сделаем это. Наконец, они дошли до ручья и пересекли его без особых сложностей. Падали камни, осыпался песчаный берег, и вот они уже оказались на другой стороне. Грейс заметила отпечаток ноги страуса эму в высохшей грязи, но не показала его Натану. Она подумала, что сейчас им лучше сохранять молчание. Голоса могут выдать их. Кто-нибудь может их услышать.

Ей вспомнилось, что в бумажнике у неё лежит начатая упаковка мятной жевательной резинки, но она не хотела рисковать и останавливаться на то краткое время, которое ей потребуется, чтобы вытащить её. Главное, продолжать идти вперёд. Они были уже довольно близко. Они шли в гору — она могла судить об этом не по наклону земли (он был едва заметен), а по своему участившемуся дыханию. Скоро они увидят серебристую крышу, сверкающую за защитной полосой деревьев.

Бедный Натан слабел. Он висел на её левой руке с той же тяжестью, с которой тянул к земле молоток в правой руке. Он начинал задыхаться, волочить по земле ноги и хныкать, отгоняя мух Грейс посмотрела на него.

— Осталось немного, — подбодрила его она. — Совсем чуть-чуть.

— Я хочу пить.

— Я знаю.

— Мама, — сказал он, — можно мне в туалет?

Грейс открыла рот, чтобы ответить. Она не услышала первый выстрел. Что-то ударило её в бедро с такой силой, что она упала на бок, сбив Натана с ног. Несколько мгновений она в полном ошеломлении лежала на земле, прежде чем её слуха достиг звук второю выстрела — безошибочный грохот и эхо.

—  Беги! — крикнула она. — БЕГИ, Натан!

Алек проснулся с эрекцией. Конечно, ему снилась Джанин. Джанин, которая делала ему минет. Чертовски глупый сон. Он сомневался в том, чтобы Джанин делала кому-нибудь минет хотя бы раз в своей жизни.

Она не была похожа на женщину, которая делает минет.

Холодный душ привёл его в чувство — хотя он не сделал бы такой выбор, если бы у него была альтернатива. Очевидно, Алек являлся не единственным постояльцем, который хотел принять душ. Трубы, по которым шла горячая вода шумели и стонали где-то в отдалении, но, после того, как он прождал три или четыре минуты, подставив ладонь под тепловатые капли, Алек понял, что он неправильно рассчитал время. Как всегда, чёрт возьми.

Видимо, в этом месте горячая вода была наградой за ранний подъём.

Но он не мог больше ждать, если собирался ехать вместе с Кенни. Поэтому он сжал зубы, провёл под душем почти минуту, смывая вчерашний пот, и выскочил из душевой кабины раньше, чем ледяной ливень смог бы нанести серьёзный вред его здоровью.

Одевание не заняло у него много времени. Он засунул расчёску, зубную щётку и пасту в карман брюк — на этом сборы были закончены. В восемь часов утра он стоял за дверью своей комнаты, ожидая Кенни. Сегодня будет жаркий день, подумал он.

Ещё один жаркий день.

Кении был из тех парней, кто завязывает дружбу со всеми подряд, с каждым парнем, который ищет работу, номер телефона или новые тормозные колодки. Казалось, что он ни на секунду не переставал говорить или курить. Он водил один из старых, мощных грузовиков марки «форд» или «холден», украшенных антеннами, которые он ремонтировал собственными руками в свободное время. Кении считал себя в какой-то степени наставником. Он взял Алека под своё крыло после первого рейса в Милдуру и без умолку болтал о проездных деньгах, скорости, дорожном синдроме и душевной усталости, пока для них накапливалась работа. Казалось, что Кенни знают все. Большинство соглашалось с тем, что он мог научить многому по части двигателей, если быть готовым к выслушиванию его бесконечной болтовни. Даже Пэт, кузина Алека, знала Кенни «Сумасшедший, как раненая змея», — прозвучал её вердикт, но она тоже признавала, что он был хорошим механиком. И щедрой душой. Может быть, даже слишком щедрой — особенно на советы.

Великодушный Кенни настоял на том, чтобы утром отвезти Алека назад в своём грузовике. Он приехал в две минуты девятого на жёлтой перегруженной «кортине», дымя сигаретой и держа в руке чашку кофе. Он спросил Алека, как он спал. Алек (на которого нахлынули мысли о Джанин, усердно работавшей над его членом) сказал, что прекрасно. Он прекрасно спал ночью. Взревел двигатель, и Кенни выехал со стоянки.

Сломан глушитель, решил Алек.

— Ночью было не слишком шумно? — осведомился Кенни.

— Нет.

— Это из-за того, что сейчас середина недели.

— Да.

— Ты уже завтракал?

— Я позавтракаю потом.

Но Кенни имел собственную точку зрения на роль завтрака в жизни человека. Он настоял на остановке, чтобы купить Алеку сэндвич, и описал сложные процессы, которые происходят при трансформации еды в энергию. Алек уже привык к Кенни и слушал его вполуха. Поскольку сам он был немногословным человеком, то часто не сходился с людьми, похожими на Кенни. Людьми, которые любят поговорить. Это не волновало Алека — не особенно. Он позволял потоку слов свободно течь мимо него. «Сонный» Маллер снова жил в собственном маленьком мире.

В мире, наполненном мыслями о Джанин.

Кенни иногда спрашивал Алека о его личной жизни таким же тоном, как он спрашивал его о работе, семье и условиях жизни. Он искал способ всё упорядочить. Алек предпочитал, чтобы другие не вмешивались в его дела — особенно теперь, когда Мишель его бросила. Ему было нечего рассказать — нечем похвастаться. Большую часть времени ему удавалось избегать глубинного анализа своей ситуации, потому что его приятели были молоды, беспечны и совершенно не заинтересованы в обсуждении личных проблем с людьми, которых они встречали только в баре и по дороге на работу. Однако у Кенни была невыносимая привычка внезапно затрагивать сложные психологические вопросы во время обычного разговора о рабочих сменах или налогах. Например, отношения между мужчиной и женщиной. Проблемы отцов и детей. Алек жевал бутерброд с ветчиной, когда Кенни повернулся к нему, прервав свою лекцию о содержании холестерина в яйцах, и спросил: