Органу не в чем было упрекнуть. Он пожертвовал бы своей жизнью, стойко и не колеблясь, но пожертвовать своей планетой – не мог. И только поэтому надменное отношение Иблиса к чувствам соратника Кеноби считал неправильным. Ведь сам-то Гарм Иблис отчего-то не захотел подставлять родную Кореллию, и прибыл сюда. И хотя Бейл делал вид, что не замечает иронию и снисходительные улыбки союзника своим тревогам, которые не мог скрывать круглые сутки напролет, но сдерживался уже с трудом. Неужели казавшийся монолитом Альянс пошел трещинами?

Если была бы здесь Мон, со своим здравым смыслом и идеей «чем меньше жертв, тем лучше», она бы помогла слегка подвинуть на место Иблиса. Но кто знает, где она, и жива ли вообще. Кеноби, когда был на Звезде Смерти, не почувствовал ничего, а ведь если бы она была в плену, он бы уловил ее страх, желание бежать, тревогу. Неужели она погибла?

«И сказать в утешение нечего. Говорить, что все будет хорошо, – ложь. И Бейл ее почувствует. Разделить ношу за судьбу планеты? Но я и так уже здесь, и останусь до последнего».

Кеноби не заметил, как выпал из разговора, сконцентрировавшись на мыслях и эмоциях, бушевавших в этом зале. Поэтому он пропустил момент, когда замигал аппарат связи, и как Иблис – так же стремительно, как появился, – покинул их. Но слова, которые отрапортовал подчиненный вице-короля, вернули рыцаря-джедая в реальность.

- Ваше величество, только что из гиперпространства вышел флагман Лорда Вейдера. Идет к орбите планеты. Главком приказывает вам подняться на борт.

Похолодев, Бейл осознал, что начали сбываться его самые мрачные предчувствия. Вот уж – повезло, так повезло! И ему захотелось натуральным образом завыть от душевной боли, вызванной лишь одним: невозможностью совместить свои идеалы с собственными же ценностями.

ГЛАВА 22. ПАУТИНА ПОЛУПРАВД

Тесная тропа петляла, сужаясь порой так, что над головой нависали скалы вместо неба. Было не по себе. Таких больших гор он не видел – привык к равнинной пустыне. Казалось, что скалы уходят в бесконечную высь и не заканчиваются там. Казалось, что звезды приютились в щелях камня, и подмигивают ему своим мерцанием.

Каменные стены давили и пугали. Ущелье, наверняка выглядело жутковато и днем, а уж ночью – и подавно: гигантская нависающая глыба серого камня, составляющая с основным утесом тупой угол. Склон, по которому без троса и специальных навыков не подняться даже физически сильному человеку, – вызывал ужас. Казалось, что гора раскололась и треть вершины, начав падение, зависла на доли секунды. Неуютно. И главное, некуда деваться, если она и в самом деле решит упасть. Люк обернулся – похоже, здесь тупик, а возвращаться никак нельзя. Что-то там сзади его ждало. Что-то опасное и необъяснимое. Откуда-то он знал, что если вернется, то непременно погибнет. Это было логично и несомненно. И он не удивлялся странному знанию. Не спрашивал себя, откуда оно пришло, и почему он так решил – сразу поверил в его истинность.

Ощущение жара, треск высоких деревьев. А, да, вот от чего он бежит: один из склонов был раскален докрасна. Что могло так расплавить камень? Неужели турболазерные заряды? Но небо было темным, и было ли что-то там, несущее смерть, он не мог разглядеть.

Люк провел рукой по лицу. Какие горы? Это же высотные здания, а звезды – это всего лишь огни подсветки. Как неуютно здесь. Предчувствие засады. Того, что опасность сзади. Ощущение хрупкости конструкций. Он принялся озираться по сторонам, и высматривать, куда можно отпрыгнуть, если стена решит рухнуть. Пульс участился, и бросило в пот. Отпрыгивать было некуда. Внимание привлекало одно окно, там было что-то тревожное, внушающее опасение. Что-то там происходило, что-то, решавшее его судьбу. Или не его? Он видел себя со стороны, как фигурку в белом, видел площадь, зажатую огромными зданиями, настолько огромными, что такими большими могли быть только дома в столице. И видел то окно, от которого веяло холодом и смертью.

И Люк побежал, не разбирая, куда и зачем, подальше от этого места, где нечем дышать. Сбилось дыхание, ноги стали ватными, но он не мог остановиться. Только бы успеть, только бы успеть...

Куда успеть и зачем он не спрашивал. Он знал, что надо успеть. Что у него один шанс из тысячи и почти не осталось сил и желания, кроме одного: добежать.

В глазах потемнело и все поплыло, но останавливаться нельзя, нельзя... за ним погоня, малейшие промедление – и всё. Он слышал один только звук – биение сердца.

Земля покачнулась и поднялась – это одна нога споткнулась и ушла, центр равновесия сместился и Люк – упал. Несколько мгновений резкой боли в области желудка и захлебывавшихся глотков воздуха, а потом он вскочил и, не понимая, где находится, уставился в обзорный экран. Синие линии гиперпространства и непроницаемая чернота космоса.

Сон. Всего лишь сон.

Сколько он проспал? Люк бросил взгляд на панель со временем, встроенную над дверью каюты. Пять часов... До Корусканта еще лететь три часа. Там, наверное, уже утро, и солнце восходит, освещая крыши домов:. Тех самых, которые он видел во сне? Юноша тряхнул головой. Ерунда! Не хватало еще поддаться дурацким суевериям. Вещие сны: но Люк не мог отделаться от мысли, что там, в глубине кошмара, он был кем-то другим. Близким – и одновременно незнакомым. Что бы все это значило? К сожалению, подобные вопросы в жизни Люка обычно оставались без ответа. Реакцией Оуэна Ларса на все странное, что происходило с племянником, было недоверие. И еще страх. Страх во взгляде тетушки, в сознании Люка прочно связавший слова «необычность» и «опасность». Общение с попечителем и, особенно, с Сидом заставило этот барьер несколько податься, но: Скайуокер сердито хлопнул ладонью по датчикам возле койки, включая освещение. До выхода из гипера – еще два часа. А заняться совершенно нечем. В одиночестве ему в голову лезли разные пугающие мысли, и Люку не хотелось думать, насколько они индуцированы проклятым сновидением. А еще ему не хотелось быть одному. Проверить, как там док? Сомнительно, что он сейчас спит. А Вейдер уже, наверняка, на месте... и Люк вдруг остро пожалел, что не полетел с ним на Альдераан. Он упорно старался позабыть о ситховом сне, но слова «Корускант» и «что-то случится» постепенно сливались воедино. И молодой человек затруднялся сказать, плохо это или хорошо.

Люк подошел к мед. лаборатории и прислушался к ощущениям. Так и есть: Линнард и Сид. Они что – всю ночь там просидели? Вряд ли, скорее всего, просто раньше проснулись. Линнард как никак отвечает за корабль и вынужден бодрствовать.

Когда Скайуокер ставшим уже привычным жестом открыл дверь в кабинет Линнарда, врач и Сид, преимущественно молчавшие до этого, тут же возобновили пикировку. Это зрелище тоже стало привычным. Скайуокер не знал, как эти двое разговаривают наедине, но в его присутствии доктор постоянно затевал какую-то язвительную болтовню. Как будто хотел отвлечь внимание своего пациента от другого объекта.

Надо сказать, что с момента их знакомства, наверное, за пару часов сна, старик стал выглядеть намного здоровее. Улучшился цвет лица, исчезли круги под глазами. Люк затруднялся сказать, насколько внешние перемены в Сиде основывались на действиях врача, и насколько они были обусловлены отдыхом. Что-то мешало юноше прямо спросить о роде занятий своего нового знакомого, – и это не могло не удивлять. Его чаще упрекали за недостаток дипломатичности, чем за деликатность. Возможно, подобная робость основывалась на поведении Линнарда, который ощутимо побаивался этого старика. До недавнего времени Скайуокер не задумывался, как ему удается определять людские эмоции. Теперь же он начал связывать свои способности с таинственной «Силой», о которой говорили Бен и Вейдер. А вот Сид в разговорах эту тему упорно обходил. Что было так же странно, как поведение Линнарда. Создавалось впечатление, что врач пытается помешать их беседам со стариком, – и Сида это пока устраивает. Люк сомневался, что доктор решится открыто противоречить этому внешне безобидному дедушке. От этого – ситха? – не исходило непосредственной опасности, но юноша хорошо помнил свою первую ассоциацию: смерч. Так что некоторая осторожность Линнарда была бы понятна. Однако тот вел себя прямо противоположным образом. Как птица, которая, изнемогая от страха, отвлекает внимание хищника от птенцов. В данном случае – от него, Люка. И Скайуокер упорно спрашивал себя: «Почему?». Возможно, пришла пора адресовать этот вопрос кому-то другому? На этой ноте Люк отвлекся от размышлений и прислушался к разговору, который неожиданно стал перекликаться с его тайными мыслями: