Тити, вытащив сигару, закурил, привычно затянулся и вдруг, побагровев, закашлялся и удивлённо заморгал. Попробовал затянуться ещё раз, но тотчас со слезами на глазах отшвырнул её. Странное дело: он почувствовал себя точно так, как мальчонка лет семи, стащивший у папы крепкую сигару и впервые попытавшийся затянуться!

«Все проклятый Тромбони с его проклятыми окунаниями в окаянной радужной чашке!» — мелькнуло у него в голове, и тотчас он позабыл и про Тромбони, и про всё остальное и вдруг засмеялся, показывая пальцем:

— Это ещё что такое?.. Хи-хи!..

Охранники посмотрели на нос Коко, вдруг вспыхнувший, как рубиновый огонёк светофора, потом сменившийся жёлтым и тотчас зелёным светом, и тоже засмеялись.

— Сигнал зелёный? — спросил Коко. — Значит, можно идти! — и потушил нос.

Тити Ктифф с изумлением услышал свой смех и, стиснув зубы, процедил:

— Совершенно бездарный трюк! Ведите его за мной! — Он отвернулся от Коко и, свирепо хмурясь, пошёл, внимательно осматривая цирковое помещение, бормоча: — Чушь, бред, полоумие, дурачество, балаган, Петрушка!

Длинными рядами висели на вешалках атласные, расшитые розами костюмы «белых» клоунов. За ними шли ряды клетчатых широченных штанов с заплатами и тряпочными помочами, гигантские рваные пиджаки до пят — для «рыжих», мундиры цирковых служителей с серебряными лампасами, чалмы индийских факиров, балахоны восточных фокусников, гусарские мундиры укротителей, кожаные комбинезоны «гонщиков смерти» и воздушные пёстрые юбочки танцовщиц, короны цирковых падишахов и хвостатые шкуры чертей из пантомим.

На полках рядами лежали пистолеты, стреляющие чернилами, приставные светящиеся носы, ботинки с фонтанчиками, бьющими из носка, маски банкиров, ангелочков, усатых пиратов, губастых сластён, дурашливых ротозеев, свирепых полицейских и, наконец, просто ослов, бегемотов, страусов, козлов и бульдогов…

— Чёрт знает что! — с недоумением пожал плечами великий сыщик. — Тряпки, рвань, дешёвка. Кому это нужно? И люди ходили смотреть на это? Я-то в жизни не был в цирке.

— Ещё как ходили! Дрались из-за билетов. В очередях стояли. Эх, славные костюмчики! Сколько я разных ролей сыграл в пантомимах: банкиров, трубочистов, царей и бродяг, великое множество весёлых бродяг!

Сыщик опять вытащил было сигару, но отшвырнул её и вдруг, нащупав в кармане мятную конфету, машинально быстро сунул её себе в рот и с видимым удовольствием стал сосать, облизываясь.

— Совершенно не могу понять, что за удовольствие играть богатого банкира, а потом, после представления, оказаться опять нищим клоуном!

— О-о!.. — Коко с насмешкой смотрел на сыщика, чмокающего конфеткой во рту. — Кому что нравится! Да, мы, циркачи, доиграв пантомиму, приходим в костюмерную, сбрасываем с себя генеральский или царский мундир и не боимся остаться такими, какие мы есть. Мы-то знаем, что наши блёстки — из фольги, короны из жести и пистолеты заряжены хлопушками! Мы, переодевшись в костюмерной, садимся играть в шашки: царь — с воришкой, прокурор — с бродягой! А вы, настоящие банкиры, генералы и министры, судьи и полицейские, вы таскаете один костюм, не снимая, всю жизнь и начинаете верить, что ваши мундиры и мешки золота настоящие и вам никогда не придётся с ними расставаться! И какие же вы делаетесь жалкенькие, едва вам придётся расстаться с вашим костюмом — просто ощипанные цыплята, да и только: прогоревшие миллионеры, жулики, обжуленные ещё большими жуликами, уволенные министры, великие люди, всё величие которых осталось в мундире, который с них сняли и унесли на вешалку…

— Слабоумные рассуждения, сборище глупостей, чепуха всмятку! — хмуро отмахнулся рукой сыщик и, двинувшись дальше, открыл шкаф. Минуту он собирался с мыслями, потом хлопнул себя по лбу и весело, по-детски расхохотался. — Да, да, я всё время хотел спросить!.. Эй, подойдите-ка сюда, вы, старый мошенник! Вам теперь всё равно не понадобятся ваши трюки и фокусы! Не правда ли? А мне хотелось бы выяснить кое-что. Узнать хотя бы секрет того фокуса… ну, когда вы повесили себя в шкаф, а сами выскочили на улицу и подглядывали через окошко за самим собой. Может быть, вы немножко со мной поделитесь своими секретами? Если только не торопитесь на комбинат. А? Как это делается?

— Нет, нет, мне туда не к спеху! — покладисто заметил Коко. — Поговорим, змеёныш. А ты неужели никогда не пробовал поглядеть на себя со стороны? Это необыкновенно полезное упражнение! У меня получается.

— Вы мне только объясните технику! За остальное не беспокойтесь, самоуверенно сказал сыщик и вдруг рассмеялся. — Ну, ну, скорей, мне любопытно знать. Рассказывай скорей!

Коко внимательно всмотрелся ему в лицо. Происходило что-то странное. То это была уменьшенная копия сыщицкой физиономии, то на мгновение обыкновенное детское лицо. И в эти мгновения он вдруг начинал говорить по-детски на «ты»…

— Так вот… — неторопливо заговорил Коко. — Первым делом ты садишься у окна, чтоб тебя хорошо было видно с улицы, и глубоко задумываешься. Настолько глубоко, что забываешь, зачем ты подсел к окну. И вот тут, выбрав удобный момент, прежде чем ты успеешь опомниться, надо быстро выскочить на улицу и сразу заглянуть в окно. С первого раза это не получится. Но, когда натренируешься, будет здорово! Ведь тут всё дело в проворстве — научиться выскакивать с такой быстротой, что успеваешь полюбоваться на себя в окно, как ты сидишь себе и только-только собираешься вскочить и бежать!

— Гм!.. Странно… Очень странно! Никаких технических приспособлений? пробормотал сыщик, рассеянно оглядываясь, и вдруг с детским любопытством спросил: — А это что?

На особой полочке в шкафу лежал небольшой, туго свёрнутый коврик с восточным рисунком, который можно было разглядеть на отвернувшемся уголке. К нему была прикручена проволокой маленькая металлическая дощечка.

— А вот тебе и техническое приспособление, — вскользь заметил Коко.

Сыщик повернул дощечку и прочёл:

— А-а! — вдруг радостно узнавая, засмеялся Тити. — Помню, помню! Это ты рассказывал, как они там в Багдаде забрались на крышу, сели и — вжжих! улетели от халифа!.. А он сейчас… действует, этот фокус? В исправности? — Он опять точно со стороны услышал свои слова, отчаянно встряхнул головой, пришёл в себя и закричал: — Бредни! Балаган! Сказки! Лётный ковёр! Выдумка для младенцев!

— Выдумка… Конечно, выдумка, дуралей ты, переросток. Неужели ты думаешь, что без выдумки хоть один чудак смог бы взлететь даже на два шага, не то что по всему Багдаду летать, помахивая ручкой одураченному халифу!

— Ерунда… Это какая-то путаница… — потирая себе лоб, бормотал Тити и вдруг твердо вскинул голову. — Довольно болтовни. Поехали на комбинат!

Охрана ободрилась, окружила Коко, и они двинулись к выходу. В коридоре Коко вдруг остановился и мечтательно проговорил:

— Отсюда я выбегал на сцену! Как ярко светили лампы! Как играла музыка! Как меня любили!

— А-а, там песок? — пробормотал про себя сыщик, что-то соображая. — Ну-ка, пойдём, мне ещё нужно выяснить, в чём состоит эта игра в песочек. Непонятная игра! — Он взялся за цепочку наручников и потащил Коко на арену.

— Не понимаю, чего ты добиваешься от меня. Но мне нетрудно тебе показать. Тут нет никакого фокуса. Вот, смотри. Ты просто садишься на песок и что-нибудь делаешь. Что у нас есть? Ниточка? Спичечная коробка? Отлично… Вот мы тут соорудим туннельчик!

Сидя на корточках, Тити-Пафнутик, напряжённо хмуря брови и изредка встряхивая головой, точно отгоняя мух, следил за каждым движением Коко, который провёл две кривые параллельные полоски по песку, изображавшие рельсы, и начал лепить туннель.

— Ты валяй помогай, — сказал Коко. — Стенки утрамбовывай покрепче, чтоб не засыпало паровоз.

— Чушь какая!.. — с отвращением пробормотал сыщик и, точно в лёгком забытьи, живо проговорил: — Спичечная коробка — это паровоз? Понял! — и стал старательно утрамбовывать стенки туннеля, похлопывая по мокрому песку своими маленькими ладонями.