Профессор, которому мистер Рафаэль сказал, что мисс Марпл — дама преклонного возраста и что она отличный знаток людей, услышал от нее такие слова:

— Совершенно не представляю себе, какие он нашел во мне особые достоинства. Я стала глуховата, да и зрение куда хуже, чем раньше. Ума не приложу, какие у меня преимущества перед другими, вот разве что я умею казаться глуповатой и недалекой старушкой, признаться, я и на самом деле, как говорили в прежние времена, «божий одуванчик». Я форменный божий одуванчик. Может, он это имел в виду?

— Нет. Он сказал, что у вас есть тончайшее чутье на зло.

— Может быть… Да, вполне возможно. Несколько раз мне случалось испытывать чувство опасности, близости зла, в самом окружении убийцы: я ощущала, что злостное дыхание преступления разлито в воздухе, сплетено с самим течением событий.

Она внезапно улыбнулась, взглянув ему прямо в глаза.

— Понимаете, это похоже на крайне обостренное обоняние. К примеру, вы чувствуете, когда происходит утечка газа, а остальные этого не учуют. Или когда с легкостью различаешь запахи разных духов. Моя покойная тетушка считала, что может почуять запах лжи. Она уверяла, что от людей, которые лгут, исходит совершенно определенный запах. Сначала у них начинает как-то странно подергиваться нос, а потом появляется этот запах. Уж не знаю, так ли это, но она нас частенько поражала. Как-то раз она сказала мужу: «Джек, не бери на работу молодого человека, который беседовал с тобой нынче утром. Он все врал, с первого слова до последнего». И представьте себе — оказалось, что она совершенно права!

Свой метод, безошибочно служивший ей (и правосудию) во всех случаях, сама мисс Марпл излагает крайне просто:

— Я бы не сказала, что я знаток людей. По-моему, дело просто в том, что некоторые люди напоминают мне других, которых я знала, и я могу, исходя из этого, предположить некое сходство и в их действиях.

А уж знание «человеческой природы» (как и знаменитые «серые клеточки» Эркюля Пуаро) — неотъемлемое свойство личности мисс Марпл.

Однако главное, общее для всех профессионалов и любителей в деле правосудия, — именно стремление воздать за зло. Главное же, по мнению Агаты Кристи, обелить невиновных. Один из ее романов называется «Пытка невиновностью».

Чувство справедливости, общее для большинства людей, всегда удовлетворено у читателя Агаты Кристи. Эта в наше время несколько прямолинейная и старомодная (в той же мере, в какой «старомодна» и Библия) точка зрения у мисс Марпл находит точное выражение. О преступлении, связанном с насилием и убийством, она отзывается сухо: «Не очень-то приглядное дело». На замечание профессора: «Вот как вы об этом судите?» она отвечает:

«Таков мой взгляд на вещи. Мне это не по душе. И всегда было не по душе. Если вы ждете, что я стану выражать сострадание, сожаление, стану оправдывать преступление несчастным детством или дурной средой, если вы ждете, что я начну проливать слезы над вашим юным убийцей, — имейте в виду, этого вы не дождетесь. Я не приемлю злых существ, творящих злые дела» (курсив мой. — М. К.).

Не всегда осознанное читателем свойство книг Агаты Кристи — ее непоколебимая уверенность в том, что справедливость непременно восторжествует, что доброе имя невинно пострадавшего за чужое преступление человека должно быть оправдано, пусть через много лет! И подчас ждущий казни «козел отпущения» должен быть вырван из рук чересчур прямолинейного и недалекого правосудия, а истинный преступник так или иначе наказан. Подчас, как и в истории с «Немейским львом», справедливость не заботится о требованиях закона, но и это особенно импонирует человеку в нашем мире, где преступления множатся, а возмездие порой заставляет себя ждать долгие годы или обрушивается на головы «стрелочников».

Простая тайна Агаты Кристи в том, что в ее «заправских» детективных романах, где нет недостатка в убийствах, корыстных и подлых побуждениях, где предостаточно примеров «морального дальтонизма» — некоей цветовой слепоты души, — всегда присутствует неподдельное уважение к человеку и к нравственным ценностям (которые подчас подвергаются инфляции чисто внешне, но никогда не теряют истинной ценности). Об этом в книге Иова сказано так: «Испытай меня — выйду как золото».

Именно это неизменное в меняющемся мире свойство, присущее человеческой душе, — высокая проба ее достоинства — позволяет Агате Кристи не стать «старомодной». Понятие о подлинных ценностях при довольно скептическом, как у мисс Марпл, отношении к «природе человека», нужно современному читателю, перенесшему такие повороты руля и столь резкие переоценки, что ему необходимо найти точку опоры, чтобы не потерять равновесия.

Однако никакой поучительности, назидательности в книгах Агаты Кристи нет. И еще одно странное свойство, замеченное всеми: несмотря на убийства, напряжение, непрерывные неожиданности в развитии сюжета (мисс Марпл говорит: «подозревайте всех»), в книгах Дамы Агаты создается какая-то прозрачная, сказочная атмосфера, в которую хочется вернуться. По «перечитыванию» она — настоящий чемпион. Даже когда помнишь, «кто это сделал», с удовольствием отмечаешь, что по всей книге честно разбросаны «улики», указания, которые могли бы и раньше навести читателя на след. Если не считать, конечно, мастерски подложенных автором «красных селедок» (точнее, «копченых селедок» — здесь подразумевается отвлекающий, ложный след: выражение произошло от практики излюбленной англичанами гонки по проложенному следу для тренировки гончих) — протянутая в сторону от следа упоительно пахнущая ложная дорожка. С читателем Агата Кристи честна, никогда не лишает его возможности «самому догадаться». Мне лично это пока удалось только один раз. Но удовольствие от чтения получаешь и потому, что Агата Кристи никогда не пишет об отвратительном, никогда не смакует и не приучает нас смаковать кровавые, душераздирающие подробности. Это воздействие, как я определяю, типа «ножом по стеклу», слишком заполонило сейчас и литературу, и теле- и киноэкраны. Подчас в литературе подобного рода на первом месте — кровавые сцены и секс не очень высокого пошиба.

Агата Кристи одна из первых доказала, что детективный «роман» может быть и романом в прежнем смысле слова — историей любви. Подчас трогательной, иногда грустной, случается, и жуткой. Есть у нее и глубокий, тонкий анализ побуждений и хода мыслей преступника. В нескольких романах она анализирует и патологическое, психопатическое убийство. В ее романе «Убийство в доме викария» противники смертной казни найдут очень веские доводы в свою пользу.

Милосердие. Она была сестрой милосердия, она стала знаменитой писательницей, но свойства души не меняются в житейских взлетах и падениях. Доброта, любовь к жизни, радость жизни, драгоценное свойство — юмор, умение с увлечением придумывать ходы сюжета и с истинной приязнью описывать английскую природу, жизнь, уклад ее, кстати, социологи уже сейчас начинают ценить эти точные, хогартовские зарисовки Англии и в период между двумя войнами, и в военное время, и после войны. Особенно живыми у нее были некоторые эпизодические лица, в натуральную величину, без «двойного дна» и облика. Впрочем, следует упомянуть, что в некоторых книгах роль детектива на себя берут очаровательные молодые девушки, притом титулованные, — дань легкому, но неискоренимому снобизму английского среднего читателя, или славные молодые люди, или вообще случайные люди, но про всех них читать интересно.

Некогда королева Виктория бросила бессмертную фразу, вошедшую в набор исторических фраз всего человечества и часто цитируемую: «Нам не интересно». Вот этой фразы от своих читателей Агата Кристи не слышала ни разу.

Когда ее спросили, за что, по ее мнению, ее будут помнить сто лет спустя, она ответила: «Ну что ж, мне бы хотелось, чтобы обо мне говорили: она хорошо писала детективные и приключенческие романы».

Самой ей больше всего нравилось писать («для отдыха от детективов») приключенческие романы под псевдонимом Мэри Уэстмакотт. Она написала их всего шесть. Любила она и пьесы — не надо заниматься описаниями. Ее пьеса «Мышеловка» неизменно идет в одном из лондонских театров с 1950 года. Я уверена, что есть зрители, которые смотрят пьесу по многу раз и, может быть, по многу лет подряд. Таково свойство некоторых авторов, то, что Белинский назвал «дюмасовским интересом».