Исторические вещи у Агаты Кристи редки. Но когда она бралась за историческую тему, то относилась к ней со свойственной ей серьезностью. В 1945 году она написала исторический детектив «Смерть приходит в конце». Вы найдете его в этой книге под названием «Месть Нофрет». Действие разворачивается в Древнем Египте. Мысль написать подобный роман ей подал друг ее мужа, египтолог, профессор Ганвилл, который был горячим поклонником ее творчества. Вначале уже знаменитую тогда писательницу охватила робость (честно говоря, это милое свойство души никогда ее не покидало), но профессор ее уговорил, пообещав снабдить книгами, рисунками, любой информацией, какую она потребует. Пришлось заняться громадным научным материалом, чтобы достичь полного правдоподобия. Агата Кристи призналась, что труднее всего было справиться с легионом простых обиходных деталей: надо было выяснить, что тогда ели, во что одевались.

Сюжет был подсказан ей письмами, найденными экспедицией музея Метрополитен в Луксоре, много лет назад. Благодаря своему знанию «человеческой природы» Агата Кристи сумела рассказать про убийства в Древнем Египте не менее убедительно, чем про более современные ей, в хорошо знакомой обстановке современной Англии. Она еще раз доказала, что умеет создавать живые характеры и достоверную драматическую ситуацию, даже если дело происходит за многие столетия до нашей эры.

Хочется отметить, что современность книг Агаты Кристи почти не связана со «злобой дня». Политику, в более или менее отвлеченном виде, можно найти в одной-двух книгах. Во время второй мировой войны она пишет не только уже упомянутые «последние» романы с Пуаро и мисс Марпл, но и такие шедевры, как «Зло под солнцем», «Труп в библиотеке» (1942) (кстати, в нем мисс Марпл возвращается после перерыва в 10 лет и как всегда победоносно шествует дальше), «Сверкающий цианид» и другие.

Мне кажется, множество интересных наблюдений и даже предчувствий (как мы теперь можем понять) нашли место в последнем периоде творчества Агаты Кристи. Детективы тоже меняются — и хитросплетение ситуаций уступает место анализу психологии преступления. Как и методы, они становятся более «современными», требующими большего знакомства с наукой.

«Конь бледный» (1961) очень интересен сочетанием самых темных предрассудков, «моды» на спиритизм (сейчас переживающей очередной пик и нашествие экстрасенсов) и весьма современных познаний в химии.

Роман «Ночь без края и конца» (1967), строго говоря, не детектив. Это анализ настолько современного характера, что порой мурашки бегут по коже. Стяжательство — откровенное, примитивное желание иметь то, что не заработал, абсолютная, почти подкупающая неразборчивость в средствах — и отказ от настоящей любви во имя лживой, предательской «роскошной жизни с роскошной женщиной». Исповедь этакого «невинного убийцы», просто не понимающего, что такое нравственность.

Роман «Пассажирка до Франкфурта», опубликованный в 1970 году, как бы продолжает линию, намеченную в «Большой четверке» и «В неизвестном направлении». Очередное изображение некоей таинственной интернациональной организации, претендующей на власть над миром. Здесь уже упомянуто и ядерное, и биологическое оружие, торговля наркотиками и «происки международного капитала», торговля оружием… Но главное, что поражает, — то, что борьба идет за молодежь, что уже просматриваются (пусть в фантастической, как бы «оперной» форме) корни неофашизма, и наркотики, разъедающие живую душу и тело молодых людей. Все это заставляет задуматься и сейчас. Эпиграфом к этой книге Агата Кристи взяла такую фразу: «Лидерство, конечно, громадная творческая сила, но оно может стать и дьявольским орудием».

А что думает она о будущем? В автобиографии есть такие размышления:

«Чем все это кончится? Новыми триумфами? Или, может быть, человек в своем ненасытном стремлении к власти над миром сам себя погубит? Не думаю. Человечество выживет, хотя, быть может, только группками, островками, разбросанными по лицу Земли. Может произойти какая-нибудь великая катастрофа, но человечество не погибнет окончательно. Какая-нибудь примитивная община, живущая самыми простыми обычаями, знающая о прошлых событиях лишь понаслышке, медленно, постепенно построит новую цивилизацию».

Можно сказать, что это оптимистичное высказывание. Хотя очень емкое и всерьез предостерегающее. Но Агата Кристи была далека от намерения изображать ужасы апокалиптического века не потому, что не догадывалась о них. Нет, она хотела, чтобы люди отдыхали, читая ее книги. И чтобы «самые простые обычаи» человеческого общества все же сохранялись в их памяти.

Мне кажется, Агату Кристи читать интересно еще и потому, что ей было интересно писать. Она была человеком жизнерадостным, добрым и мужественным, и это, как некий «чекан души мастера», по выражению восточного мудреца, сохраняется в ее творениях.

Атмосфера, или, пользуясь аналогиями мисс Марпл, «букет», присущий каждой вещи автора, создается всей неповторимостью его личности и, конечно, трудом, «честным ремеслом», роднящим Пушкина и Агату, Диккенса и Достоевского, вне масштабных оценок.

Та атмосфера «антизла», которая так полюбилась читателям и у Сервантеса, и у Стивенсона, и у Дюма, и у Конан Дойля, у Агаты Кристи тоже естественно объединяет всех «рыцарей добра» в некоей вечной нервостихии, в неразменной, не подверженной инфляции, не разъедаемой никакой «царской водкой» золотой валюте духа.

Их общий древнейший девиз: «Пусть как вода течет суд, и правда — как сильный поток!»

Маргарита Ковалева

Немалого труда стоило мне выбрать день и час, с которого надо начать рассказ, но я наконец остановил свой выбор на одной из сред, когда мы собрались ко второму завтраку. Беседа, в общем, не касалась того, о чем я собираюсь рассказать, но все же в ней промелькнуло нечто, оказавшее влияние на последующие события.

Разделавшись с куском вареного мяса (надо сказать, на редкость жесткого), который мне пришлось разрезать как хозяину дома, я вернулся на свое место и с горячностью, отнюдь не приличествующей моему сану, заявил, что тот, кто убьет полковника Протеро, поистине облагодетельствует мир.

Мой юный племянник, Деннис, тут же выпалил:

— Тебе это припомнят, когда найдут старика плавающим в луже крови. Вот и Мэри покажет на тебя, верно, Мэри? Скажет на суде, как ты кровожадно размахивал кухонным ножом!

Мэри служит у нас временно, в надежде на лучшее положение и более солидный заработок, — она громко, официальным тоном объявила: «Зелень» и брякнула треснутое блюдо под нос Деннису с самым воинственным видом.

Моя жена спросила голосом, полным сочувствия:

— Он тебя очень замучил?

Я не сразу нашелся с ответом — Мэри, швырнув на стол зелень, сунула почти что мне в лицо другое блюдо, с крайне непривлекательными непропеченными клецками. Я сказал:

— Благодарю вас, не надо, — после чего она грохнула блюдо на стол и вылетела из комнаты.

— Какая я ужасная хозяйка — просто беда, — сказала моя жена, и мне послышались нотки искреннего раскаяния в ее голосе.

Я готов был с ней согласиться. Жену мою зовут Гризельда — имя для жены священнослужителя в высшей степени подходящее. Но на этом все подобающие ее положению качества и исчерпываются. Кротости в ней нет ни капли.

Я всегда придерживался мнения, что священнику лучше не жениться. И по сию пору остается тайной, как мне взбрело в голову умолять Гризельду выйти за меня замуж — всего через двадцать четыре часа после нашего знакомства. Как я полагал до того, женитьба — серьезнейший шаг, который требует длительного обдумывания и подготовки, и самое важное в браке — сходство вкусов и склонностей.

Гризельда моложе меня почти на двадцать лет. Она поразительно хороша собой и абсолютно неспособна серьезно относиться к чему бы то ни было. Она ничего не умеет делать толком, и жить с ней в одном доме — чистое мучение. Весь мой приход для нее что-то вроде цирка или зверинца, созданного ей на потеху. Я попытался сформировать ее ум, но потерпел полную неудачу. Более, чем когда-либо, я убежден, что служителю церкви подобает жить в одиночестве. Я не раз намекал на это Гризельде, но она только заливалась смехом.