Два дня спустя в офисе окружного прокурора все столпились вокруг стола Дорис, томясь в ожидании, пока та, перелистав свой «Ролодекс» [28], не остановилась на Танином номере.

Под наблюдением окружного прокурора и его помощника она снова набрала Танин номер. Дорис старалась дозвониться до Тани или до того, кто снимет трубку, но в ответ — лишь длинные гудки.

— Не отвечает.

Стеклянные двери кабинета распахнулись, и в комнату вбежала молодая женщина.

— Где мисс Уильямс? Мне нужно поговорить с ней. — Взгляд Лурдес Пеньи отчаянно метался с одной кабинки на другую, пока не остановился на Танином столе. Тот пустовал, жужжащий компьютер безмолвствовал. Ее портфеля не было на своем обычном месте — прислоненного к ножке стола. Не похоже, что она на работе.

Дорис поднялась из-за своего стола и встала перед Лурдес.

— Таня была вынуждена взять несколько дней отпуска. Вы ее клиентка?

Лурдес кивнула, и по ее щекам ручьями потекли слезы.

— Один из оставшихся адвокатов будет рад вам помочь.

— Нет. Мне нужна мисс Уильямс. Она в курсе моего дела. Не берите в голову. — Женщина выбежала из кабинета. А помощник окружного прокурора пнул письменный стол и принялся расхаживать взад-вперед по комнате.

— Она пропала. Дозванивайтесь.

Я вновь нашел мою любимую, мою жену. Это была уверенная итальянка, храбрая, милосердная и благочестивая христианка. Она не раз предпринимала отчаянные попытки вступить в орден женщин-рыцарей.

Европу захлестнула волна христианства. Тевтонский орден [29]и Орден де Ла Аша [30]собирались участвовать в сражении против Оттоманцев [31]в Пруссии [32]. Моя любимая была не робкого десятка и не содрогалась от вида сражений и кровопролития.

Я лишь хотел быть ее возлюбленным. Я им и был… в течение месяца. Она была не замужем и ни с кем не обручена. По общему мнению, она являлась старой девой. Казалось, что ее сердце ждало моего возвращения. Когда я увидел ее на рынке, торгующейся за оливки, мое сердце почувствовало — это она. Она узналаменя. Мы вроде как разыскали друг друга.

У нее было время для принятия решения. Она славилась своим боевым искусством и справедливым сердцем. В те времена почитали женщин-рыцарей. Однажды ночью мы должны были встретиться на маленькой вилле во владениях ее тетки. Это было наше место для свиданий. Она опаздывала, и я волновался. И тут я почувствовал ее присутствие. Я видел ее нерешительность. Причина ее огорчения легко объяснялась: она уезжала. В ту ночь мое сердце разбивалось тысячу раз. Каждый раз, лаская ее лицо и вдыхая запах ее волос, я плакал. Ведь я знал, что вновь теряю ее. Вместо того чтобы умереть от чумы, она умрет где-то на поле сражения от меча, вонзенного в грудь.

Поэтому, когда наши тела увлажнились от лихорадочных поцелуев, моя возлюбленная в приступе страсти выдохнула:

— Возьми меня, я буду скучать по нашим минутам любви.

Я погрузился в нее глубоко и самозабвенно. После того, как миновал пик страсти, я уткнулся лицом в ее груди. Я поцеловал их. Я присосался к ним, словно от них зависела моя жизнь. Потом страсть вспыхнула вновь. Мы любили и любили друг друга часами напролет, пока не взошло солнце.

Я смотрел, как она надевала белую тунику с черным крестом на груди. Накинув плащ на плечи, она затянула шнуровку через петлю, надежно закрепив его. Ее меч, вложенный в ножны, — послушный ее руке, — и щит лежали на нашей кровати.

Мне же пришлось уехать в родные места. Я должен был оберегать независимость народа моей матери от притеснений Ричарда I [33].

Два года спустя я получил известие о том, что моя возлюбленная действительно погибла в бою. Необычный на вид оттоманский турок — с фиолетовыми глазами и молочно-белой кожей — заколол ее ударом прямо в сердце.

Алек любил это темное время суток. С приходом вечера все спешили добраться до дома, и это значило, что наступил час пик. Вторая авеню, его любимая улица, была столь тиха, что казалось, будто город вымер. Алек через витринное окно помахал рукой владельцам магазинчиков, с которыми он подружился, вновь пустив корни на Манхэттене.

Сегодняшним вечером поднялся ветер, поэтому он был одет в теплую куртку. Он не чувствовал холода — важно было не выделяться из толпы. Когда холодно — носить соответствующую верхнюю одежду, когда тепло или жарко — носить одежду с коротким рукавом: все очевидно.

Только он собрался завернуть за угол, как ландшафт изменился. Искажение было едва уловимым, хотя Алек не заметил чего-то неправильного или необычного. Здания стали прозрачными. Они подрагивали, словно сквозь завесу горячего воздуха от обогревателя. Наряду с визуальными изменениями и его разум ощутил перемену. Алек повернулся кругом, сбитый с толку и плохо понимая, что происходит.

— Удивительно, что только ты можешь видеть сквозь наши иллюзии, — раздался низкий голос. — До сих пор.

Алек повернулся в ту сторону, откуда донесся голос, — из тени вышел темный силуэт. Безмятежная ночь становилась хуже некуда.

Алек закатил глаза от раздражения.

— Что нужно твоему народу? — грубо спросил он.

— Того же, чего хотел со дня смерти твоего деда. У тебя было предостаточно времени для скорби, сейчас же пришло время принять мантию, — ответил Ану, скрестив руки на груди.

Алек увидел, как его бледные губы изогнулись в легкую, удовлетворенную улыбку.

Еще несколько силуэтов, облаченных в длинные, черные как смоль, развевающиеся одеяния или в длинные платья с кожаными корсетами, выступили из тени, кивая в знак согласия. Существа всех рас, культур и происхождений, приближаясь, окружали его. Он находился в катакомбах Вышеграда — место собраний печально известного Кровавого Высшего Совета в замке его деда.

Алек почти уже добрался до места назначения, когда они схватили его, как мышь, стащившую сыр из мышеловки.

Он вздохнул.

— Я направлялся по важному делу, пожалуйста, нельзя ли побыстрее.

Разумеется, он знал, чего они хотят. Его время быть простоАлеком вышло. И ответственность принимала угрожающие размеры, нарастая как снежный ком. Он начал ощущать вкус того, что дед называл «страшным долгом».

— Время принять мантию деда. Прошел год со дня его смерти, и пора тебе исполнить свой долг, — сказала Рэйчел.

— Наш народ нуждается в повелителе. Его нужно возглавить, прямо сейчас, — произнес Ану.

— У нашего народа нет правителя. Вы все это знаете.

Рэйчел, — с остроконечными ушами, лысой головой и улыбкой Моны Лизы, — вышла вперед и коснулась ладонью его щеки, вытянув длинные ногти. Ее кожаное платье смялось, когда она опустила руку.

— Они будут послушны тебе.

Алек молча смотрел на нее, а затем прибегнул к телепатической связи: « Рэйчел, это слишком большая ответственность для одного человека».

Рэйчел была лучшей подругой деда, советником и, возможно, кем-то большим. Дед никогда не раскрывал ему, что творилось в его сердце, но Алек догадывался, что причиной их дружбы были сердечные дела.

«Я не верю в это. Ты похож на него во многих отношениях. Только ты способен обеспечить мирное сосуществование людей и вампиров».

— Проведите голосование и выберите того, кто лучше всех справится с этой обязанностью. Я не могу, — сказал он вслух.

— Ты самый гуманный и самый справедливый, к тому же обладаешь большой силой. Наш народ слушает тебя. Ты без пяти минут древний. Королевство твое, вашевысочество. Альтернативный вариант совершенно исключен, — заявила Нафи.