Иван Иваныч смотрел вверх. Он, наверно, думал — это кто-то большой звонит, тете Вере спать не дает.

Он думал, кто-то большой, а это вовсе не большой. И я стал смотреть вниз: я знаю, куда смотреть.

Прошмыгнула кошка по мостовой. Я загляделся на нее, а меня в ногу кто-то — толк-толк.

— Алошка?!

Нет, это толстый голубь. Он просто шел пешком.

— Где ты, Алошка?

Я завернул за угол. Там по тротуару вперед-назад ходил добрый молодец Иван Иваныч в своих семимильных сапогах. И все распевал:

Вдруг рядом ОЧЕНЬ ГРОМКО ЗАЗВОНИЛО. Иван Иваныча не стало слышно.

Прямо навстречу доброму молодцу бежал Алошка.

А на улице — никого. А фонари горят.

Что делать?

Я как подпрыгну! Как побегу!

Как обгоню доброго молодца Иван Иваныча.

И схватил Алошку.

А он из кулака вывертывается. И тут меня нагнал Иван Иваныч.

— Ах ты удалец-сорванец, кого поймал-изловил? — Это Иван Иваныч спрашивает.

— Я птичку изловил, — говорю.

— Почто не щебечет?

— У нее крылышко болит, — говорю.

— Почто не полечишь?

— Я, — говорю, — дома вылечу.

— Ну ладно, — сказал Иван Иваныч. — Передай низкий поклон Вере Акимовне.

— Передам, — сказал я и побежал изо всех сил с Алошкой к нашему дому.

А он притих в кулаке, как воробышек. Разжал я пальцы, поглядел: а он спит. Устал, наверно. Набегался.

— Эй, Алошка!

— Ну что? — И глазки открыл.

— Это ведь тебя Иван Иваныч искал. Знаешь, как я за тебя испугался.

Он сел на моей ладони и колокольчик рядом поставил. Ножки вытянул, ручками за мой большой палец ухватился: ручки холодные.

— Апчхи! — А потом говорит: — ЧиХОчиЧУ чиДОчиМОЙ!

— Что?.. Что?

— Домой, — говорит, — хочу. Замерз. Вот что.

— А зачем ты так говоришь: «Чи-чи, чи-чи»?

— А это мой тайный язык.

— А меня научишь?

— ЧиНАчиУчиЧу! Научу!

Я накрыл его другой рукой, чтоб теплее было.

— Давай-ка я тебя побаюкаю. — И я запел, как моя бабушка поет:

А он там, в руке, тихонько засмеялся и ногой по звоночку — бум! — но не очень громко. Так мы и пришли домой.

Динь-дон, дон-динь, динь-дон, дань! Наступил новый день. Алошка еще спит в своей маленькой кроватке. А я хожу на цыпочках, чтоб его не разбудить.

Мама ушла на работу, бабушка — в магазин. А тетя Вера никуда не уходит. Вот никуда не уходит! Села у окна и стала громко-громко скучать.

— Ой, я бедная девица, Вера Акимовна — сказала тетя Вера. И вздохнула. — Какая у меня на сердце тоска-кручина. Ой! Ни словами сказать, ни пером описать. Никто, ну никто меня больше в кино не зовет. Видать, никому не нужна красота моя ужасная.

Тетя Вера отошла от окна, включила пылесос и так махнула железной трубкой, что пыль столбом.

— Эх! — крикнула тетя Вера. — Сива-грива растрахнется, тоска распадется. Уходи, — говорит, — не мешайся здесь. Видишь, я уборку делаю.

И я скорее побежал к домику, к моему хорошему Алошке.

— Алошка, — крикнул я в самое оконце, — выходи!

А он не ответил.

— ЧиАчиЛОчиШКА! — позвал я его на нашем тайном языке. И вдруг тихонечко из-под стола что-то пискнуло.

Я поскорее полез под стол и там, в самом уголочке, нашел Алошку Он был весь в пыли: и волосы, и рубашка, и штанишки А нос прямо черный.

— Ты что там делал, дурачок? — спросил я.

— Тес! — зашептал Алошка. — Когда тетя Вера машет этой штукой, я всегда прячусь: а вдруг и меня затянет?!

Я поставил Алошку на стол, он стряхнул со штанишек пыль.

— А ну-ка пошли мыться, — сказал я.

— ЧиНЕ чиХочиЧУ! — закричал Алошка и как спрыгнет на пол. И побежал.

Но я сразу догнал и потащил его, чумазого в ванную…

И пока я его тер, мыл, полоскал, Алошка, не переставая, пищал: «ЧиНЕчиХОчиЧУ! ЧиНЕ чиХОчиЧУ!..»

— Не плачь, Алошенька, — сказал я. — Меня тетя Вера еще не так мочалкой натирает.

Алошка перестал плакать. Он залез ко мне на плечо и погладил ухо. Но тут опять по квартире разнеслось тети Верино пенье-скучанье:

У Алошки руки задрожали, он отпустил мое ухо.

— Слышал? — спросил я.

— Ага, — сказал Алошка.

— Это еще что, — похвалился я. — А когда тетя Вера меня ругает, так на соседней улице слышно.

— Она сердитая, — сказал Алошка.

— Тес! Она… — прошептал я, — злая волшебница.

— Настоящая?! — удивился Алошка. И спросил шепотом: — А что она может сделать?

— Что хочешь. Может волка и медведя позвать. Они тебя за бочок схватят.

— Я не хочу, — сказал Алошка и задумался. А потом и говорит: — Ведь как хорошо нам было, когда тетя Вера ходила в кино. У нас пир горой был.

— Верно, — говорю.

— А что ж она так редко ходит? — спрашивает Алошка.

— Добрый молодец Иван Иваныч не зовет.

— Почему не зовет?

— Наверно, работы у него много.

А тетя Вера точно услышала и запела-заголосила:

— А может, правда, — прошептал Алошка. — Пускай Иван Иваныч выйдет на пенсию.

И он спрыгнул на пол и побежал к двери.

— Куда ты, Алошка?!

— К Иван Иванычу на работу.

— Подожди! — остановил я его и повязал Алошке на шею тети Верину голубую ленту.

Сразу Алошка сделался голубой и красивый.

Только Алошка выбежал на улицу, как подул холодный ветер.

Ветер закружил и поднял Алошку высоко-высоко над улицей, над домами, над городом. Алошка испугался и зазвонил в серебряный колокольчик. А все, кто был внизу, удивлялись:

— Смотрите! Смотрите! Какие чудеса — днем загорелась голубенькая звездочка, и она звенит.

— Разве это звездочка? — говорили другие. — Какая же это звездочка? Просто на орбиту вышел новый спутник.

И никто не догадывался, что это летит мой Алошка. А ветер кружит его, задувает под рубашку, переворачивает вниз головой.

Алошка одной рукой держит кепочку, а другой — колокольчик. И колокольчик звенит без перерыва: динь-динь-динь-динь!

Понемножку ветер начал стихать. Алошка в последний раз перекувырнулся и сел на тротуар.

Толстый голубь, который любил ходить пешком, подошел к Алошке и с уважением сказал:

— Оказывается, ты умеешь летать?

Алошка встал, отряхнулся и вздохнул.

И тут полил сильный дождь — настоящий ливень. По крышам домов так загрохотало, точно поехал тяжелый поезд… И он ехал все быстрее и быстрее…

Алошка надвинул покрепче кепочку, чтоб не слышать страшного стука, и зашагал по мостовой.

— Эй! — крикнул голубь. — Оказывается, ты любишь ходить пешком! Алошка быстро наклонился, схватил щепку и запустил ее в голубя:

— Надоел, толстун! — И побежал.

Он бежал по пустой улице, и дождь хлестал его по щекам, по курточке, по ногам.