А затем кошмар разрушил мой мир. Все развеялось, словно дым. Какой-то тупой пьяный м*дак врезался в машину Хейли, оставив ее жестоко израненной. Приборная панель просто смяла ее, сломав ногу и несколько шейных позвонков. Виноват был я. Я вел себя эгоистично в тот вечер. Все, чего я хотел — только находиться с ней каждую секунду, и не слушал, когда она говорила, что слишком устала, чтобы ехать в клуб. Хейли работала весь день и просто хотела пойти домой. Мне следовало послушать ее, но я был зациклен на себе. У меня выдался долгий день, и я хотел одного — оказаться глубоко в ее теле.

Авария унесла ее внутренний свет, оставив лишь боль и мучение. Раны Хейли оказались такими серьезными, что врачи назначили ей сильные обезболивающие, которые помогали и облегчали ее страдания. Когда девушку выписали, я стал замечать, что она принимала слишком много таблеток. Я видел, как ей больно, а поскольку она училась на медсестру, наивно полагал, что она знала, что делает. Но спустя месяц, заметив, как Хейли глотала три таблетки за раз, я поднял эту тему. Сначала она оправдывалась, но, в конце концов, признала, что у нее проблемы.

Время шло, и пытаясь ей помочь, я посылал ее на реабилитацию, искал врачей, способных облегчить ее боли. Ничего не помогало. Она уже подсела. Хейли прятала от меня таблетки, снова и снова. Каждый раз, когда я выяснял, что она все еще сидит на них, она обещала стараться сильнее. Клялась, что любит меня и сделает все на свете, чтобы поправиться. И я верил. Верил до следующего раза, когда находил новый тайник с пачкой таблеток. В тот день я понял, что с меня хватит. Хейли предпочла наркотики той жизни, что у нас имелась, и отказалась от нас.

В тот день, когда я ушел из ее жизни, то молился, чтобы она нашла в себе силы вернуться ко мне. Но вместо этого Хейли становилась все более одержимой новой дозой. В момент отчаяния она решила продать информацию о клубе за наркотики. Ее предательство — это то, о чем мы оба впоследствии горько сожалели. Я должен был понять, если Хейли сделала что-то подобное, это означало, что она в большой беде... ее жизнь находилась в опасности. Я должен был знать, что она все еще борется, чтобы попытаться сильнее помочь ей. Но, по правде говоря, было уже слишком поздно... ложь девушки уложила ее в могилу. Вся ее чертова ложь.

Хейли исчезла на месяцы. Никто не знал где она. Клуб никогда не забывал предательства. Парни искали ее, и нашли в маленьком городке рядом с Вашингтоном. Казалось, она, наконец, начала справляться: обзавелась работой и хорошим жильем. У нее был даже ребенок. Сосед сказал: «Хейли и правда очень старалась, но не справилась». Для нее оказалось слишком много обстоятельств, и она закончила тем, что отвезла ребенка матери. Мои братья нашли ее мертвой в своей квартире от передозировки наркотиков. Стало очевидно, что это не случайность. Ее смерть сломила меня. Я не мог перестать винить себя за все, что произошло, меня разрушала вина за ее смерть. Но это было ничто в сравнении с той болью, которая обрушилась на меня, когда я узнал, что Хейли хранила от меня множество секретов.

Спустя несколько месяцев после смерти девушки, я получил неожиданный звонок из больницы города Париж, штат Теннесси. Звонившая медсестра сказала, что мой сын попал в автокатастрофу. Мой сын. Я чувствовал, что кто-то выбил из меня весь воздух, когда прозвучали эти слова. Мое имя записано в его свидетельстве о рождении, сразу под именем Хейли. Оно стояло прямо там, черным по белому. Даже в самых смелых мечтах я не считал ее ребенка своим, а теперь пропустил почти год его жизни, потому что Хейли никогда о нем не говорила мне. Вместо этого, она отдала ребенка матери и просила защитить моего сына от меня. Выполняя обещание, данное дочери, мать Хейли отослала Джона подальше.

Женщина решила, что Лили единственная, кто могла держать его в безопасности от меня и клуба. Лили увезла Джона в Теннесси. Я так никогда и не узнал бы о нем, если бы не та авария. Мать Хейли молилась, чтобы я не узнал о сыне. Она винила меня в смерти своей дочери. И она права. Ее дочь была бы жива, если бы не я. Никогда не прощу себя за все, что произошло. Тогда я подвел Хейли, но не подведу ее снова. Теперь ничего не случится с нашим сыном. Я позабочусь о том, чтобы у него оказалась жизнь, которую я не смог дать его матери.

Подъезжая к дому Лили, я уже едва держал глаза открытыми. Дом был залит праздничными огнями в канун Рождества, и в их свете мое решение выглядело еще более нереальным. Я попытался прогнать чувство невозможности происходящего. Речь не обо мне. Это все для Джона, ему нужна вот такая жизнь... с рождественскими елками и семьей. Жизнь, которую я никогда не смогу ему дать.

Голиаф жил жизнью клуба, но тот был другим, более безопасным. Он знал о всех рисках, сопровождающих байкерскую жизнь. Этот мужчина понимал, как никто другой, почему я так поступаю. Как второй человек братства «Дьявольских Гонщиков», он видел непростые времена жизни в нелегальном клубе... неопределенность... опасность. «Гонщики» оставили все это далеко в прошлом. Им пришлось несладко, но они легализовались, сосредоточившись на братстве и безопасности своих семей. За одно это я очень уважал ребят. Для этих парней не было ничего важнее, чем спокойная жизнь их семей. Я заехал на подъездную дорожку, и к тому времени, как я заглушил мотор и открыл дверь, Лили стояла на крыльце.

— Что с тобой случилось? Ты в порядке? — спрашивала она.

Глаза девушки с испугом оглядывали мои ссадины и синяки. Я знал, что выгляжу так, словно сгонял в ад и обратно, но не собирался рассказывать о произошедшем. Не дождавшись моего ответа, Лили спросила:

— Зачем ты приехал, Меврик?

— Мне нужно поговорить с тобой и Голиафом. Он здесь? — я знал, что являлся последним человеком, которого Лили ожидала увидеть этим вечером, и я сожалел, что напугал ее.

— Я только что с ним говорила. Он сказал, что будет дома через пять минут. Заходи в дом, подождем его внутри, — ответила девушка и повернулась к двери.

— Дай мне секунду. Джон уснул в машине. Сейчас его возьму, — сказал я и открыл дверцу машины.

— Джон Уоррен? Ты привез его с собой? Он в порядке? — голос Лили был взволнован, почти срывался на крик.

Расширившимися от тревоги глазами, девушка осматривала моего сына, пока я доставал его из детского кресла. Секунду спустя она подбежала ко мне и взяла мальчика из моих рук. Я сразу ощутил потерю и подавил желание забрать его обратно. Выражение его личика остановило меня. Детские глаза светились счастьем, когда он потянулся к Лили, и я понял, как сильно Джон ее любит... его место — в ее руках.

— Ты привез его. Я не могу поверить, что он и правда здесь, — кричала Лили, а слезы струились по ее лицу.

Сын смотрел на нее и улыбался во весь рот. Потянувшись к вороту ее рубашки, он сжал его маленькой ручкой. Лили светилась от восторга, глядя на моего ребенка. Я сделал глубокий вдох и почувствовал облегчение. Лили любила его. В моем сердце не возникло ни капли сомнения, что она станет заботиться о Джоне, как о собственном сыне.

— Я ничего не понимаю. Ты должен рассказать мне, что происходит, Меврик, — попросила она.

— Давай войдем в дом и дождемся Голиафа.

Забрав сумки с детскими вещами с заднего сиденья, мы с Лили вошли в дом. Девушка внимательно наблюдала, как я ставил багаж на пол. Мы просто сидели на диване, когда раздался звук байка Голиафа, свернувшего к дому. Лили вскочила и побежала ему навстречу к двери.

— Голиаф...

Лили остановила мужчину на пороге. Он посмотрел на Джона Уоррена у нее на руках, высматривая малейший признак того, что случилось что-то плохое. Наконец, он взглянул на меня, и увидел мою сломанную руку и синяки, покрывавшие все тело.

— Меврик, что, черт возьми, происходит? — спросил Голиаф, заходя в дом.

— Даже не знаю, с чего начать.

— Начни с того, что стряслось с тобой, — подсказала Лили, возвращаясь к дивану и усаживаясь возле меня. — Ты в порядке?

– Да... это пустяки. Доверился не тому человеку, вот и поплатился, — ответил я, старательно глядя в пол.

Я просто не мог взглянуть на девушку. Ирония в том, что я доверился ее сестре, и это было больше, чем я мог вынести.

— Ты собираешься просветить нас, зачем приехал? — спросил Голиаф.

Я обхватил голову руками, пытаясь найти верные слова. Через несколько секунд напряженного молчания, я запустил обе руки в волосы, стараясь совладать с нервами. Взглянув на Лили, я начал говорить.

— Не могу с ним так поступить. Я люблю его, Лили. Действительно люблю. Я люблю его так сильно, что понимаю — прямо сейчас я не могу дать ему всего, что ему нужно.

Ошеломленный всеми бушующими во мне эмоциями, я вскочил на ноги. Сердце рвалось из груди, и я метался взад и вперед. Мне нужно было заставить их понять. Им нужно знать, почему я так поступаю.

— Я подвел Хейли. Мне нужно было стараться больше. Я должен был защитить ее, но облажался, и теперь не заслуживаю Джона. Вдруг снова облажаюсь.

— Ты слишком строг к себе, Меврик. Хейли сама сделала свой выбор. Не ты. Никто не винит тебя, — Лили попыталась успокоить меня.

— Я виню, — перестав метаться, посмотрел девушке прямо в глаза. — Я должен был находиться с Хейли. Для нее. А вместо этого ее поглотила тьма, откуда никто не мог ее спасти. Я не допущу, чтобы то же случилось и с моим сыном.

— Я не понимаю. Что именно ты пытаешься сказать? — уточнила Лили.

— Я приехал посмотреть... спросить... — проглотил свою гордость вместе со своим разбитым сердцем, — я хотел узнать, не согласитесь ли вы с Голиафом забрать Джона Уоррена... и вырастить как своего. Я хочу стать всем, что ему нужно, но знаю, что этого мало. Я не дам ему того, что можете вы.

— Но почему сейчас? — спросила Лили и посмотрела на малыша, а ее рука нежно гладила его по голове.

— Много причин. Гораздо больше, чем стоит говорить. Просто скажу, что Джону не подходит та жизнь, которой я живу сейчас.