Все полицейские молча смотрели на Патрика. Она также смотрела на него. Затем она протянула заметно дрожащую руку, слегка коснулась его плеча и потом так быстро отвернулась, что чуть не упала. Женщина в полицейском мундире обняла и поддержала ее.

— Я не делал этого! — крикнул Патрик ей вслед, но его уже схватили и потащили назад в камеру.

Весь следующий день Патрик провел в заключении, подвергаясь беспрерывным допросам и ожидая результатов судебной экспертизы. Поздно вечером, когда он буквально падал от истощения, бригадира позвали к телефону.

Вернулся тот потрясенным. Он стоял напротив Патрика и, побледнев, пристально глядел на него, в то время как Патрик, также побледневший от ужаса, не отрывал глаз от полицейского.

— Что? — взорвался он. — Что теперь случилось?

Бригадир глубоко вздохнул и довольно напряженно сказал:

— Мистер Огилви, мой долг принести вам самые искренние извинения с моей стороны и со стороны нашего отделения карабинеров. Мы признаем вашу невиновность по этому делу, вы свободны.

Патрик был так утомлен, что сначала ничего не понял.

— О чем вы говорите?

— Вы свободны, мистер Огилви, — повторил бригадир. — Мужчина, напавший на мисс Кэбот, арестован в Сан-Ремо — он изнасиловал другую девушку прошлой ночью и был пойман. Во время допроса он признался, что пытался изнасиловать мисс Кэбот. При обыске его комнаты в отеле были найдены вещи, принадлежавшие мисс Кэбот: кольцо и кое-что из белья. Нет сомнения, он — тот самый человек.

Патрик застыл на месте.

— Он англичанин?

Бригадир кивнул.

— Он чрезвычайно похож на вас. Тот же цвет волос, те же фигура и рост. Должно быть, это и ввело в заблуждение мисс Кэбот.

Патрик не верил своим ушам. Значит, Антония описала его полиции, потому что обиделась на то, что он отказался танцевать с ней… О, это могло быть неосознанной реакцией, но Патрик не верил, что это было чистым совпадением.

— Мы будем счастливы отвезти вас на виллу прямо сейчас в нашей машине, — сказал бригадир.

Молодой человек покачал головой.

— Могу ли я покинуть Италию? Я предпочел бы вернуться немедленно в мой отель в Ницце, если вы не возражаете. Я не хочу возвращаться на виллу Холтнеров. Нельзя ли прислать мне оставленные там вещи? Не могли бы вы это устроить? Я не хочу видеть никого из тех людей снова. Если позднее понадобится мое присутствие, я вернусь в любое время.

Бригадир стремился загладить ошибку и сделал все, как он просил. Автомобиль той же ночью доставил его через границу к отелю в Ницце. Патрик оставался там еще несколько дней. Большей частью находясь один в комнате, лежа в постели, он переживал события последних дней и ночей.

Его так и не вызвали для свидетельских показаний. Позднее об этом случае Патрик прочитал в итальянских газетах и обнаружил, что арестованный мужчина был обвинен в целой серии изнасилований, совершенных на побережье тем летом. Имя Антонии Кэбот лишь упоминалось среди многих, и ее даже не вызвали как свидетеля.

Несколько дней спустя Рей приехала в Ниццу повидать Патрика. Она сначала позвонила и оставила сообщение, что приедет. Он ждал.

Они отправились побродить по узкому лабиринту улиц Старого города с его средневековыми домами и уличными рынками, штукатуркой, сыпавшейся со стен, геранью, поднимавшейся из горшков на балконах, и старыми потрескавшимися ставнями, они прошли по аллеям и крошечным, замощенным камнем скверам.

— Я не знаю, что сказать: это было ужасно. Должно быть, это был кошмар для тебя, — сказала Рей, искоса бросая на него неуверенные взгляды.

— Да, — с болью ответил Патрик.

— Они часами расспрашивали меня о тебе, — повторила Рей.

Он догадывался, откуда бригадир получил свою секретную информацию, кто дал им ключ к его психическому состоянию. Только один человек знал все о Лауре, о настроении Патрика.

Рей пристально посмотрела на его суровое лицо, и у нее невольно вырвалось:

— О, Патрик, извини. Мне так плохо из-за всего случившегося. Я никогда не думала, что ты это сделал, поскольку слишком хорошо тебя знаю! Но… но… они, казалось, были так уверены, сказали, что Антония опознала тебя и что ты в таком странном настроении. Я не знала, что и думать.

Он остановился, глубоко засунув руки в карманы голубого льняного пиджака, который надел поверх футболки, и задумчиво смотрел на узкие улочки старой Ниццы, расстилавшиеся перед ним.

— Что ты хочешь услышать, Рей? Простил ли я тебя за то, что ты поверила, будто я мог попытаться изнасиловать молодую девушку?

— Я не поверила этому, Патрик!

Он повернулся и гневно посмотрел на нее.

— Ты поверила, Рей! Я видел твое лицо, когда тебя увозили с виллы. Та девушка опознала меня, бог знает почему. Ты поверила ей, хотя знаешь меня достаточно долго, и полиции дала признания, в которых они нуждались, чтобы убедиться, что у меня был мотив преступления. Если бы мне чертовски не повезло, меня бы, вероятно, сейчас осудили. Так что, если надеешься, что я простил тебя, ты сильно ошибаешься.

Очень бледная, она прикусила губу.

— Конечно, я знаю, как ты должен себя чувствовать…

— Я сомневаюсь в этом. Месяц назад я мог считать себя самым счастливым человеком: я собирался жениться на женщине, которую любил, занимался работой, которую находил интересной для себя, у меня были друзья, которые, как я считал, любили меня и заботились обо мне. И вдруг все разлетелось вдребезги. Моя помолвка была расторгнута, я оказался в тюремной камере, Лаура ушла, меня обвинили в попытке изнасилования, и внезапно я обнаружил, что у меня нет друзей, и даже ты, Рей, отвернулась от меня. Нет, я не верю, что ты можешь понять, как я себя чувствую.

Рей смущенно поглядела на него.

— Это пройдет. Чтобы забыть все, тебе нужно много работать. Может быть, тебе следует начать иллюстрировать следующий сборник раньше, чем мы планировали.

— Нет, — сказал Патрик. — Я не буду больше с тобой работать, Рей.

— Не торопись. Пройдет время, и ты будешь думать совсем по-другому.

Он холодно взглянул на нее.

— Нет, Рей. Я принял решение.

Она покраснела.

— Ты не можешь разорвать наш контракт, Патрик! Издатели не позволят тебе уйти, контракт обязывает тебя иллюстрировать всю серию!

— Если бы я попал в тюрьму за попытку изнасилования, ты бы хотела, чтобы я иллюстрировал твои книги? — съязвил он. — Что бы тогда говорили издатели по поводу контракта со мной?

Рей ничего не ответила. Они оба знали, что бы случилось, если бы он был осужден.

— До свидания, Рей.

Патрик повернулся и пошел по аллеям и извилистым улочкам старой Ниццы к слепящей голубизной бухте Ангелов. Он остался без работы, без Лауры, без желания что-либо делать. Он был зол на всех, но больше всего на ту девушку, Антонию Кэбот.

Патрик надеялся, что никогда не увидит ее снова. И несмотря на то, что испытывал к ней страшную неприязнь, понимал, что девушка также прошла через тяжкое испытание. Какими бы ни были причины, заставившие обвинить его, сознательное возмущение или неосознанная враждебность, она тоже пострадала. Он пытался усмирить свой гнев, но сделать это было довольно нелегко.

Подавленный, но не укрощенный, гнев тлел в нем на протяжении двух последующих лет. Его подпитывали ночные кошмары и осознание того, каким хрупким было обвинение и как трудно его было опровергнуть.

Патрик жил на сбережения, изучая искусство в Риме в течение года, затем переехал учиться во Флоренцию, снимал самое недорогое жилье, питаясь хлебом, сыром, фруктами и дешевым вином. Он зарабатывал немного денег по выходным, подрабатывая ночью в баре, или днем, рисуя портреты туристов на улицах.

Один из его преподавателей каждое лето находил ему работу во время каникул в Венеции. В качестве курьера международной туристической компании молодой человек сопровождал туристов по городу, помогал им найти почтовые открытки и подарки, разыскивал их, когда они терялись.

Однажды в конце лета он плыл на речном трамвайчике, пересекавшем Большой канал от площади Святого Марка до Академии. До начала учебы он хотел посидеть несколько часов перед работой Джиованни Беллини, творчеством которого был увлечен. В руках Патрика был альбом для этюдов, в карманах лежали карандаши, древесный уголь, цветные мелки.