— Вот видишь, Кэндис, как мне приходится нелегко? — обратился к ней Майк.

— Вот-вот, пожалуйся Кэнди, — проворчала Глория. — Она тебе нравится, она тебя понимает...

— Глория, неужели ты и впрямь считаешь, что я уступлю Кэндис этому оболтусу? — усмехнулся Брэндон.

— По правде говоря, нет. Более того, я в этом уверена! — Глория рассмеялась.

— А меня никто не хочет спросить?! — возмутилась Кэндис.

— Хм... — Брэндон сделал вид, что задумался. — Нет, ты знаешь, нет.

Ну что на это скажешь?

И с этого момента Кэндис не переставала ощущать себя его. Это было сладостное, томительное чувство, которое ни на секунду не отпускало ее. Как будто Брэндон все время держал ее за руку. Даже когда смотрел в другую сторону. Даже когда был на расстоянии нескольких ярдов от нее.

Кэндис подозревала, что, когда она вернется домой, чувство это все равно останется.

Они выбрали для пикника уютное местечко на узком песчаном пляже. Прямо за их спинами берег обрывался в океан и как будто делал последний вдох перед погружением в воду. Этот «вдох» — узкая полоска песка — и стал их прибежищем на несколько часов.

Кэндис стояла на ветру, наслаждалась соленым запахом океана, ощущением влажного песка под ногами и по-летнему теплого солнца на щеках.

— Хорошо? — спросил Брэндон совсем рядом с ее ухом. За шумом волн и ветра она не расслышала его шагов.

— Да! Я тысячу лет не ездила на пикник!

— Хм, а как же ты проводишь свободное время? Как отдыхаешь?

Кэндис задумалась. Сложно сказать, как ты проводишь свободное время, когда его у тебя нет — равно как нет и времени рабочего. Если ты не работаешь, тебе незачем и отдыхать.

— Эй, чего погрустнела? Ты работаешь на трех работах в две с половиной смены?

Кэндис пришла в себя. Брэндон ведь ждет ответа не избалованной великосветской барышни, а обычной работящей девушки. Пусть и с творческой профессией...

— Знаешь, у меня свободное время плавно перетекает в работу. Я хожу в музеи и театры, на выставки, презентации книг...

— Приятно. И все время в городе?

— Ну да.

— Не надоедает?

— Нет. То есть... да, очень. Но это лучшее, что я могу найти для себя в Нью-Йорке.

— А потом? Ты приходишь домой, и... что?

— Я прихожу домой... слушаю музыку, смотрю фильмы, читаю.

— Ты на редкость старомодна.

Это было последнее, что Кэндис ожидала услышать.

— По-твоему, мне нужно было бы таскаться по клубам, барам и ресторанам? — Она зло прищурила глаза.

— Почему же «нужно»? К тому же ты реагируешь так, словно я сказал тебе что-то плохое.

— А что — хорошее, что ли?

— Нейтральное. Может быть, это даже комплимент в моем понимании...

— Знаешь, скажи любой девушке, что у нее, например, старомодное платье, и погляди, что будет.

— А что будет? — Брэндон улыбнулся.

Какая же у него завораживающая улыбка — глаз не отвести...

Стоп-стоп-стоп! Кэндис, приди в себя! Это же мужчина, еще один мужчина, такой же, как Маркус Доннари!

А вдруг он не такой, как Маркус? А как ее отец, например? Или Джереми? Нет, не похож, совершенно не похож. Хотя справедливости ради надо сказать, что и на Маркуса он тоже не похож. Маркус как статуя: снаружи красиво, внутри камень. А Брэндон... Брэндон как замок: поглядишь — дух захватывает от красоты и мощи, а ведь в замке десятки помещений: комнаты, залы, коридоры, переходы, лестницы, библиотека, в конце концов, и оружейная тоже.

— О чем задумалась? Ты же девушка, наверняка знаешь ответ.

Кэндис с трудом вспомнила, о чем шла речь.

— Одно из двух: либо девушка расплакалась бы, либо влепила бы тебе пощечину.

— Значит, только два варианта? Или нежная, или злая? Хорошо. Я хочу пощечину. У тебя старомодное... старомодная куртка.

Кэндис развернулась и зашагала прочь, удивляясь, откуда только берутся такие невыносимые типы, как Брэндон.

Откуда — она не знала, но ей было очень трудно сдерживать улыбку, которая предательски растягивала губы.

Кэндис вернулась туда, где Глория и Майк поставили раскладные кресла, шезлонги и столик. Шезлонгов было только два, и один Глория и Майк уже оккупировали: полулежа на нем, они пылко целовались. По правде сказать, «пылко» — слишком бледное слово для описания этого процесса. Кэндис почувствовала, как до корней волос заливается краской. А она еще считала себя раскованным человеком! Ну да, любовные сцены в кино давно перестали ее смущать. Но тут ведь не кино! Тут два живых человека, тут настоящая страсть.

— Красивая они пара, да? — спросил Брэндон за ее плечом.

— Да, — ответила Кэндис, не оборачиваясь.

— А почему ты делаешь вид, будто меня здесь нет? Зрелище завораживает? Не можешь оторваться? — уже насмешливо поинтересовался он.

Кэндис захотелось провалиться сквозь землю — или чтобы Брэндон сам провалился в пекло.

Он развернул ее к себе за плечи. Что он делает? Кэндис почувствовала, как ее охватывает ужас, безотчетный, дикий страх...

Слитый с чем-то еще.

Интересно, если в стакан с водой плеснуть чернил и влить меда, будет ли темная вода сладкой?

Будет.

И так же сладко было ощущать его сильное прикосновение, хоть оно и будило в ней темные, первобытные чувства: страх, и злость, и...

— Зачем ты это делаешь? — прошептала Кэндис и попробовала высвободиться.

— Потому, что мне очень этого хочется, — поделился Брэндон и поцеловал ее.

Земля вздрогнула — и ловко вывернулась у нее из-под ног. Хорошо, что Брэндон держал ее крепко, иначе она точно полетела бы куда-то — может быть, вниз, а может, и вверх...

Кэндис поняла, что у нее нет сил сопротивляться — ни сил, ни желания. Напротив, ей хотелось идти дальше, глубже, выше. Внизу живота отчаянно пульсировало, билось горячее томление. Еще, еще, еще, пожалуйста, не отпускай меня!

Поцелуй длился долго, но кончился так же внезапно, как и начался.

Кэндис распахнула глаза и только сейчас поняла, что они были закрыты. А ей-то показалось, что она ослепла!

Брэндон смотрел на нее с...

Ей хотелось принять эти чувства за нежность и восторг, но она боялась. Что, если он просто смеется над ней?

— Что ты себе позволяешь? — прошептала Кэндис.

Она была бы рада дать ему пощечину. Но к глазам подкатывали слезы. Как там Брэндон сказал? «Нежная»? Да, черт возьми, будешь тут нежной, а какой же еще, когда только что пережила самый прекрасный поцелуй в своей жизни?!

Позор тебе, Маркус Доннари. А про тебя еще в газетах пишут... Хотя когда это в желтой прессе про кого-то писали правду?

Кэндис почувствовала у себя между лопаток взгляд. Два взгляда. Она обернулась. На нее во все глаза таращились Глория и Майк. Лучше бы они продолжили свое «личное дело» и не совали нос в...

В чужое!

Ну да, а разве у них с Брэндоном не может быть каких-то личных дел?!

Что за черт, конечно, не может!

Кэндис почувствовала себя загнанной в угол. Она рада была бы уйти, исчезнуть с радаров, раствориться в разреженном воздухе — но не могла, пляж просматривался как раскрытая ладонь. Взбираться наверх, туда, где оставили машину? Кэндис усмехнулась: а что, неплохой выход — угнать машину лучшей подруги и умчаться обратно в Нью-Йорк!

Черт, не хочется устраивать такие неприятности Глории... Да и вообще — боязно как-то. Что будет, если ее остановит полиция? За превышение скорости, например? А ведь остановит, это точно...

Кэндис подошла к столу и взяла бутылку лимонада. Открыла, приникла губами к горлышку, опрокинула в себя порывистым движением. Холодная шипучая жидкость обожгла горло.

Думай, Кэндис, думай. Если ты будешь просто вот так стоять, сидеть или ходить с ошалевшим видом, тебя на обратном пути подбросят до психушки.

В сторону Брэндона она старалась даже не смотреть — и не понимала, легко ей это дается или, напротив, с большим трудом.

Ей показалось, что сквозь шум волн — и шум крови в ушах — она расслышала смех. Обернулась к Глории: