разновидностью сатирического жанра в литературе.
Мастером эпитафии был шотландский поэт Роберт Берне.
Вот его эпитафия Вильяму Грэхему, эсквайру:
Склонясь у гробового входа,
— О, смерть! — воскликнула природа:
— Когда удастся мне опять
Такого олуха создать!..
А вот несколько эпитафий из коллекции великолепного
поэта Игоря Губермана: Придуманные эпитафии
Здесь лежит тот, кто должен был сидеть!
Деньгами, славой и могуществом
пренебрегал сей прах и тлен,
из недвижимого имущества
имел покойник только член.
Подлинные эпитафии
Лежал бы ты. Читал бы я.
Такая-то, купеческая дочь. Прожила на свете восемьдесят
два года, шесть месяцев и четыре дня без перерыва.
Спи спокойно, жена известного певца Токумбаева.
Здесь покоится девица
Анна Львовна Жеребец.
Плач несчастная сестрица,
горько слезы лей, отец.
Ты ж, девица Анна Львовна,
спи в могиле хладнокровно.
Мой миленок, как
Ромео...
Частушка — современный тип народной песни; состоит из
коротких строк и куплетов. Содержание берется из текущей
жизни. Жанр русского словесно-музыкального народного
творчества, короткая (обычно 4-строчная) песенка,
исполняющаяся в быстром темпе. В самостоятельный жанр
оформилась в последней трети 19 века.
Считается, что понятие "частушка" (одно из названий
коротких, "частых" песен, в отличие от протяжных, долгих) в
литературу вошло из очерка Глеба Успенского "Новые народные
стишки" (1889). В этом очерке писатель впервые дал краткий
анализ нового явления в песенной культуре народа.
Согласно этой теории, частушка, как форма народной
поэзии, возникла в 60—70-е годы XIX века, когда деревенский
люд, воспользовавшись плодами реформы Александра II,
потянулся в города и стародавняя сельская община стала
переживать период распада. :
Однако согласиться с тем, что русская частушка так молода,
довольно трудно. Еще в сборнике русских песен Кирши
Данилова (XVIII век) можно найти припевки, по размеру и
настроению совпадающие с частушечной статьей, например в
тексте, озаглавленном "Стать почитать, стать сказывать". Кстати, очень долго нельзя было полностью опубликовать этот
фольклорный памятник из-за предельной откровенности или,
если угодно, непристойности некоторых его фрагментов.
Впрочем, частушка во все времена была жанром "на грани фола".
Постепенно слово "частушка" стало приобретать значение
общего термина для обозначения коротких народных песен. На
первых стадиях бытования этих песен в разных местностях их
называли по-разному: просто песни, короткие песни, коротушки,
припевки, пригудки, прибаски, собирушки, прибрешки и т.д.
Явное частушечное начало ощущается в стилистике и
ритмике народных песен — от знаменитой "Камаринской" до не
менее знаменитой "Вдоль по Питерской":
То не лед трещит, Да не комар пищит — Это кум до кумы
Судака тащит...
Большим знатоком этой фольклорной традиции,
несомненно, был самый скандальный поэт Золотого века — Иван
Семенович Барков, чья муза вдохновляла самого Пушкина,
который, кстати, учился у Баркова свободе мировосприятия,
раскованности и естественности интонации.
Утверждают, кстати, что тот же Пушкин первым записал в
Болдино слова русской частушки. Если взглянуть на его стихи,
особенно "Бесы" — "Мчатся тучи, вьются тучи...", то становится
ясно, что русский гений превосходно знал и чувствовал
стилистику озорной частушки.
Вообще, в поэзии есть жанр — стансы, в которых каждое
четверостишие должно обладать смысловой законченностью и
афористичностью; пожалуй, они наиболее близки к жанру
частушки. Это, несомненно, чувствовал и Сергей Есенин,
вспоминавший, что первые стихи сочинял в подражание
частушкам.
Если крикнет рать святая:
Кинь ты Русь — живи в раю.
Я скажу: не надо рая,
Дайте родину мою...
Трудно назвать тему, которая была бы неподвластна
частушке. В четырех (реже — шести или восьми) коротеньких
строках удается вместить целую жизнь, а то и судьбу своего
народа. Четырехстопный хорей позволяет автору-певцу
передавать любое настроение, любую ситуацию, любой опенок
чувства. Стремительная смена декораций, динамизм действия —
эти качества не позволят расслабиться, уснуть, заскучать.
Не зря к этому мобильному стихотворному размеру очень
часто прибегают поэты, пишущие для детей:
Муха-муха Цокотуха,
Позолоченное брюхо.
Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла...
(К. Чуковский.)
По фамилии Степанов
И по имени — Степан.
Из районных великанов
Самый главный великан...
(С. Михалков.)
Попробуйте напеть эти известные строчки на любой
частушечный мотив, и вы легко убедитесь, что они точно
ложатся на народную музыкальную основу.
Малый объем не мешает частушке стать выразительницей
философского мировоззрения и общественного темперамента:
Рыбка плавает в томате,
Ей в томате хорошо.
А вот я, едрена матерь,
Счастья в жизни не нашел.
Виртуозным образом отражаются в частушке самые
экстравагантные события современной жизни вплоть до НЛО и
негативных событий внутренней политики:
Над селом фигня летала
Серебристого металла.
Очень много в наши дни
Неопознанной фигни.
Но главным настроением остается все же оптимизм, вера во
всепобеждающие силы народа. Как тонко подметил Николай
Константинович Старшинов, поэт-собиратель и сочинитель
частушек, мужской образ из следующей припевки сродни гиганту
славянского фольклора Микуле Селяниновичу:
У моей милашки ляжки —
Тридцать восемь десятин.
Без порток, в одной рубашке
Обрабатывал один.
Предельная откровенность, а порой и скабрезность часто
становятся преградой на пути к публикации частушек в печати.
Вопрос, надо сказать, непростой.
С одной стороны, волны непристойностей, проносящиеся по
нашим телеэкранам и газетно-журнальным страни-
цам, не могут не тревожить. Но с другой, необходимо
отличать стремление к соблюдению приличий от ханжеских
попыток запретить и закрыть целую линию мировой культуры.
Ведь если быть последовательным, на том же основании нам
пришлось бы отказать в публикации и многим античным
памятникам, и книге Ф. Рабле 'Таргантюа и Пантагрюэль", и
"Симплициссимусу" Г. Гриммельсгаузена, и "Гавриилиаде"
Пушкина, и заветным сказкам Афанасьева... Все-таки это —
слишком дорогая цена за покой в ханжеской и чистоплюйной
душе.
Можно, конечно, попытаться сгладить ершистые
частушечные коленца, заменить слова более мягкими
синонимами, но путь этот чреват опасностью: чаще всего стоит
убрать одно слово и весь колорит, вся искренность и свежесть
народного слова пропадают.