В квартире Артема Эмиль, сидя за столом с раскрытой папкой, листает бумаги — ксерокопии. Перекладывает: одну… вторую…

— Ты смотри, — подбадривает Артем, прислонившийся к стене возле окна, скрестив руки на груди. — Ты смотри, смотри… Ты же в этом грамотный… — Видит, что Эмиль задержался взглядом на одной из бумажек. — Ага. Вот это такая фирмочка, «АлМедус»… Такая хитрая фирмочка. Зарегистрирована в городе Рига, Латвия. И знаешь, кто один из трех учредителей? Вон тот листочек посмотри. Ага. Узнаешь? Ну да, Браве Андрей. К слову… Если хочешь, проверь… Двое остальных — подставные. Фирмочка торгует медом. Пчелиным. Только это неправильные пчелы… Они делают неправильный мед… Вон у тебя как раз справка о налоге с оборота… Они этого меда, Эмиль, должны отгружать сотнями тонн. Но его никогда никто не видел. Ни грамма. Объяснить почему? Или есть идеи?

— Есть. Но ты объясняй.

Артем отталкивается спиной от стены:

— А просто через эту фирмочку приходят бабки. И обналичиваются. В у.е. У них в Латвии это просто. Проще, чем на Кайманах. И получает их наш с тобой однокашник… Тебе, наверное, интересно, чьи это бобоны? — подходит к Эмилю, берет у него пачечку копий, находит нужные. — Ну вот это, например, деньги от Фонда гуманитарных исследований, зарегистрирован в городе Женева. Хороший город. Деньги в фонд через две подставные компании приходят от американского Центрального разведывательного управления… Извини за шпионскую пошлость. Ты мне не верь, не надо. Проверь. Там тоже есть бумажки… Вот… И вот… — выкладывает соответствующие копии. — А вот это — деньги от компании «Алико». Ей такой Горбовский владеет, Всеволод Олегович.

Эмиль резко отстраняется и откладывает документы:

— Откуда это у тебя?

— Андрюша очень умный мальчик… — говорит Артем почти с удовольствием. — Но чего ж ему делать в нашем-то свинарнике? Приходится работать со свиньями. И вот он с одними свиньями связался… Есть такая Демократическая ассоциация… Как бы тоже оппозиция… Ты не знаешь, тебе и не надо… Ну он, короче, быстро понял, что они свиньи. И послал их. А они похрюкали — и прибежали ко мне, — ухмыляется — широко, неестественно. — Потому что я тоже — оппозиция… Они прибежали и кой-чего в пятачке принесли… — щелкает пальцами по папочке с бумагами. — А дальше я сам, все сам.

— Зачем это ему?

— Во-первых, потому, что они платят. Деньги. Во-вторых… Потому, что Андрей правда считает себя очень умным. Умнее всех. И думает, что можно работать одновременно на всех… и всех же всем продавать. Только на самом деле зря он это думает. Потому что так не бывает. Так не получается ни у кого никогда. И кончается всегда примерно одинаково, — захлопывает папку. — И в этой связи — мой тебе совет. Держись от Андрея подальше. Его сторона улицы в ближайшее время будет особенно опасна.

Отодвинув занавеску, Артем смотрит в окно — во двор. Отпускает занавеску. Проводит рукой по волосам.

Возвращается к столу. Выдвигает верхний ящик. В ящике — диктофон с отдельно вынесенным микрофоном, мерцает красный огонек записи. Артем протягивает руку, выключает диктофон, выщелкивает кассету… Замечает что-то еще в этом же ящике — снова протягивает руку. Достает, разглядывает. В пальцах у него — пивная пробка с какой-то незнакомой надписью: экзотический сорт. На лице Артема появляется странное, пожалуй, озадаченное и озабоченное выражение.

Эмиль заходит в вестибюль престижного многоквартирного жилого комплекса. Охранники из-за стойки поглядывают на него. Он набирает на мобильном номер — видимо, не в первый раз.

Неживой любезный голос информирует его, что абонент вне зоны или временно недоступен. Эмиль сует мобилу в карман и подходит к стойке:

— Добрый день.

— Здравствуйте.

— Я к Алисе… Алисе Титаренко. Квартира восемьдесят девять.

Пока один охранник что-то набирает на пульте, второй говорит:

— Будьте добры, обождите минуточку.

…Лестничная площадка перед квартирой. У двери стоит Эмиль. Дверь открывается. На пороге — Алиса в домашнем.

— Господи… Я уж думал… Почему у тебя мобила не отвечает?

— Я ее вырубила, — мрачно отвечает Алиса, неподвижно стоя по свою сторону порога.

— Не хочешь общаться ни с кем?.. Мне уйти?

Алиса молчит, потом говорит хмуро:

— Заходи, раз уж пришел…

Разворачивается и, не глядя на Эмиля, движется в глубь квартиры.

Привалившись плечом к краю оконной ниши, Алиса смотрит в окно. Эмиль стоит в другом конце комнаты.

— Алиса, что происходит?

Она поворачивает к нему голову.

— Что мы все делаем?! — Эмиль.

Алиса разворачивается к нему, спиной к стенке, наклоняет голову и обхватывает себя руками за плечи.

— Почему, — не глядя на нее, Эмиль начинает и не заканчивает жесты, — почему, когда нам грозит общая опасность, мы не объединяемся, а начинаем давить друг друга?! Мы?! Из которых когда-то готовили одну команду?!

— Понимаешь теперь? — мрачно-премрачно хмыкает она.

— Ты о чем?

— О Нашем. Чего он хотел? Кого он в нас видел? Понятно, что не просто менеджеров… Может, Горбовскому он и задвинул какое-нибудь фуфло насчет подготовки будущих кадров «Росойла» — чтоб бабок на проект свой педагогический выбить… А может, и нет. Может, они вместе с Горбовским это придумали. Горбовский же тоже был идеалист, если ты помнишь… На свой лад. Он же хотел заниматься цивилизованным бизнесом. Прозрачным. Не сиделось ему на своих бобонах. На своих скважинах. Дернул его черт пытаться менять в этой стране правила игры. Его же потому и сожрали. Потому что ему больше всех было надо. Цивилизовать страну захотел… — фыркает.

— Ученик Нашего — чего ты хочешь…

— Конечно, они вместе это придумали! Потому мы и получились такие разные, что нас выбирали по принципу разности. Самых активных, амбициозных — и при этом ориентированных на разное. И учили — не профессии, не бизнесу, а — технологии успеха. Хорошо учили, согласись. Замечательно! — саркастически. — И при этом, значит, — делали из нас команду…

— …Чтобы мы, ломясь каждый по своей лесенке и забираясь все выше, выше, выше, — оставались вместе… А потом?

— Да не должно было быть никакого «потом»! Они же хреновы идеалисты были. Они же правда думали эту страну изменить! Эту помойку. Эту живодерню. Через нас. Они типа думали, что учат нас работать иначе, мыслить иначе, чем принято здесь. Чем когда-нибудь делалось здесь — со времен святого, блин, Владимира! — ядовито-ядовито. — В интернате поселили, заборчик построили два, на фиг, метра высотой, чтоб дерьмо снаружи не перехлестнуло, — возвели, блин, оранжерейку с микроклиматом… И стали растить из нас цивилизованных людей! Которые в перспективе навяжут свои правила всем остальным. Что ты на меня так смотришь? Не помнишь? Да он же сам об этом говорил не скрываясь!

Эмиль, хмурясь, смотрит на Алису. Та отвечает ему странной, кривенькой, как бы сожалеющей улыбочкой.

Девять лет назад

Из горлышка бутылки шампанского чья-то рука аккуратно вытягивает пробку. Хлопок. Пена чуть-чуть переползает через край.

Школа ЭКРАН. Школьный «банкетный зальчик» — столики, диванчик, телевизор… Музыка из стереосистемы, елка, какие-то серпантины и конфетти — Новый год! В помещении полно учеников-старшеклассников. Все галдят. Пьют шампанское, тягают бутербродики со столов…

На краю одного из столов примостился пожилой, но подтянутый человек.

— Артур Коминтыч! — расплескивая по бокалам шампанское из только что открытой бутылки, обращается к нему старшеклассник.

— Нет, Леш, спасибо, — качает Ненашев головой; извлекает из кармана фляжку — элегантную, в коже. — Издержки больного желудка. Могу пить только крепкое и только прозрачное… — улыбаясь. — У вас ведь наверняка такое же заныкано? Сделаем вид, что я про это не догадываюсь… — отвинтив колпачок, делает глоток; завинчивать обратно не спешит. — Только никогда не мешайте! Никогда-никогда. Учтите, что это правило важней, чем все, чему вас здесь учили и будут учить.