Сельский староста — должность выборная. Однако человек, которого выбирают на это место, должен принадлежать к роду, ведущему своё начало от основателя данной деревни. Выбирают его главы отдельных родов. Если у такого главы рода имеются взрослые сыновья, которые уже сами в свою очередь имеют большие семьи, т. е. являются главами своих собственных семей, то такой человек вправе считаться старейшиной в деревне. Если сельский староста ведёт себя не так, как положено, его можно переизбрать, назначив новые выборы. Ну что ж, это своего рода смешение демократии с феодализмом никак нельзя назвать неразумным!

Потом мы приступаем к еде. Но еда эта превращается в настоящий спектакль для присутствующих. Мы с Михаэлем достаём свои тарелки и приборы, а более сотни внимательных чёрных глаз молча провожают каждый кусок, который мы отправляем в рот. Ужасно неудобное положение — мы чувствуем себя так, словно сели есть в витрине магазина прямо посреди людной площади. Но такая же история повторяется затем во всех без исключения деревнях, которые мы посещаем на своём пути, и, чем дальше от цивилизации, тем больший интерес и удивление вызывают эти «показательные трапезы». Правда, скоро мы перестаём замечать зрителей и смущаться. Ведь морским слонам у нас в зоопарке в конце концов приходится отнюдь не легче: там посетители тоже провожают восхищёнными возгласами каждую рыбёшку, исчезающую у них в глотке, и тем не менее аппетит у животных от этого не портится…

Уже во время ужина до нас издалека начали доноситься звуки барабана. Некоторые африканцы стали подниматься со своих мест и исчезать. И вот, как только мы вытерли платками рты и руки, староста знаками пригласил нас следовать за собой. Он привёл нас на танцплощадку, освещённую беспокойным пламенем костров, расположенных по четырём её углам. На площадке уже выстроились в ряд молоденькие девушки, а напротив них — мужчины; ноги у всех так и подёргиваются в такт звукам барабанов и рожков. Нас снова сажают на почётные места, и представление начинается.

Какая-то устрашающая маска выпрыгивает на середину площадки и начинает скакать по кругу. На ряженом надето нечто вроде рыболовной сети с огромным воротником из мочала и такими же «манжетами» на руках и ногах, а сзади у него болтается мочальный хвост. Маска на его лице изображает лик злого духа. Следом за этим страшилищем пританцовывает молодой парень, держа в руках его хвост, словно шлейф. Этот парень — прямо виртуоз! Вся его стройная, высокая фигура извивается в ритме танца, точно змея, ритмично подёргиваются не только ноги и руки танцора, но и лопатки, даже каждый палец двигается в такт музыке. Что-то потрясающее! Потом выходят двое-трое могучих мужчин, один из которых трубит в рог. Они, щёлкая бичами, заставляют отступать всё дальше и дальше шеренгу молодых людей, приготовившихся для танца. Но затем танцоры под неистовое хоровое пение бросаются вперёд и заполняют всю танцевальную площадку.

«Демон» тем временем сник и опустился на землю. Маску он сдвинул на лоб, а «прислужник» «демона» обмахивает его платком (как это делают тренеры с боксёрами во время передышки между раундами). Я могу себе представить, как этот бедняга вспотел под своей глухой деревянной маской! Потом взрывается внезапная россыпь барабанной дроби, «демон» вскакивает, подбегает ко мне и, приплясывая на месте, протягивает мне руку. А Михаэль тоже вскочил и старательно фотографирует со вспышкой всё происходящее.

Это отнюдь не простое дело — фотографировать в таких условиях. Во-первых, свет от костров слишком слаб, во-вторых, дети, обуреваемые любопытством, подходят вплотную к аппарату и заглядывают в объектив, мешая снимать. Но против этой помехи Михаэль быстро придумал способ защиты: он предложил самым настырным из мальчишек смотреть на зеркало вспышки. А когда они на него уставились, щёлкнул, и яркий свет заставил всех моментально зажмуриться и убежать от страха. Это вызвало взрыв радостного удивления у всех остальных ребят, злорадный смех, а на будущее — желание держаться подальше от этого дьявольского аппарата…

Я решил узнать у убелённого сединами старейшины о значении этого танца и сопровождающего его пения. К своему удивлению, я услышал, что он и сам не очень-то понял, что всё это должно означать. Дело в том, что исполняемый танец не исконный танец бауле, молодёжь переняла его у гуро, какого-то совсем другого племени [13]. Даже маски скопированы с масок гуро, и текст песен поётся не на языке бауле, а на гуро. Это весьма обычно для Африки: понравившиеся танцы и песни повсюду копируются и переходят от одного племени к другому. Впрочем, с нашими европейскими танцами происходит ведь то же самое!

Снова заиграла музыка, и появилась следующая маска. Но на сей раз лицо не чёрное, а розоватого оттенка. Судя по одежде, эта фигура сильно смахивает на европейскую дамочку тридцатых — сороковых годов. Я высказал подозрение, что это, вероятно, пародия на белых, но мои хозяева стали уверять меня, что нет, это не так…

Когда барабаны начинают звучать глуше и слабее, барабанщики держат их некоторое время над огнём, и шкуры снова натягиваются — простой и практичный способ!

Как жаль, что все эти ритмично извивающиеся в танце, блестящие как антрацит тела мы способны зафиксировать лишь на фото, а не на киноплёнке! Снимать ночью фильм, к сожалению, дело совершенно безнадёжное: куда бы мы здесь могли подключить осветительную аппаратуру?

Барабаны и ноги работают без устали. Чего не скажешь о нас — скоро нас окончательно сморило, и мы отправились спать. Нам отвели целый дом, состоящий из трёх маленьких квартир. Хозяин освободил его, а сам вместе с двумя жёнами переселился на это время в какое-то другое помещение.

Дом этот устроен весьма оригинально. Он имеет вид удлинённого прямоугольника, на продольной стороне которого находятся три двери, завешенные циновками. Каждая такая дверь ведёт в просторное помещение (примерно 5X6 метров) с гладким глинобитным полом. Однако переборки между этими тремя комнатами до потолка не доходят, они не выше человеческого роста. Такими же глинобитными стенками в углу каждого помещения отгорожено нечто вроде «спальной кабины». Дверь такой «спальни» запирается па ключ. Так что дом состоит как бы из трёх небольших квартир, и каждая жена имеет, таким образом, свою отдельную квартиру. Мебели мы в доме не обнаружили, только в каждой «квартире» в углу были сложены разные предметы домашней утвари, а в «спальнях» имелся деревянный ларь (тоже под замком). Муж спит в среднем помещении. А по сторонам расположены «апартаменты» его двух жён: каждая ведёт своё собственное хозяйство и владеет своим собственным имуществом. Как видно, и многожёнство должно быть разумно организовано. Ведь давно известно, что «общий суповой котёл» легко ведёт к раздорам…

Я забираюсь в осиротевшую спаленку одной из жён и некоторое время ещё переговариваюсь через переборку с Михаэлем. В спальной кабине устроено нечто похожее на диван, только это ложе из глины. На нём имеется даже возвышение для головы — всё как полагается. Но жёстко. Чертовски жёстко спать! Я кручусь с боку на бок и наконец выясняю, что могу лежать только на спине, не иначе; никоим образом нельзя поворачиваться на бок, иначе начинаешь болезненно ощущать свою анатомию, особенно тазобедренный и плечевой суставы… Кроме того, это ложе рассчитано на субтильную маленькую негритянскую женщину, а не на такого долговязого верзилу, как я; поэтому я вынужден разместиться на нём по диагонали — из угла в угол. Я накрываюсь тонким шерстяным одеялом, какими пользуются здесь, в Африке, и чувствую, что, несмотря па то, что в деревне всё ещё не смолкает барабанный бой, и на все неудобства своего твёрдого ложа, я всё равно скоро усну.

Последнее, о чём я ещё успеваю подумать, это — о замках. Осветив карманным фонарём дверь, я убедился, что она действительно закрывается на ключ. И притом замок — европейский. Но вот что удивительно: в Африке все замки врезаются в двери вверх ногами, то есть так, чтобы ключ вставлялся бородкой кверху. Причём это делается одинаково как у чёрного, так и у белого населения. В этом есть, правда, и преимущество: если дверь захлопывается, ключ не выпадает. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что для того, чтобы отпереть, нужно повернуть ключ в обратную сторону. Ведь автоматизм подобных движений у каждого вырабатывается с детства.