Разумеется, блонди простил. Мы мирились долго и жарко, до рассвета. И попа у меня потом болела — жуть, будто битого стекла в нее насыпали, но до субботы обещала зажить. Рр-р.

Глава 38. Сергей. Субботняя дискотека, или то, что из нее запомнилось

Темноволосый юноша в зеркале шевельнул яркими, чуть припухшими губами, затрепетал роскошными веерами темных ресниц и широко, потрясенно распахнул выразительнейшие, достойные кисти художника, бездонные с поволокой пепельные глазищи. Переступил с ноги на ногу, поднял руку, провел кончиками пальцев по высокой скуле…

— Это ты, — подтвердил Лерка с удовлетворенной усмешкой, — даже не сомневайся.

Я стоял и пялился на собственное отражение. Не может быть… Валера обнял сзади, прижался, потерся носом о щеку.

— Нравится? — спросил, едва слышно мурлыкнув горлом.

Я торопливо закивал, все еще утративший дар речи, потом выдохнул:

— Но как?!

Блонди захихикал, засверкал зубами.

— Немного косметики в нужных местах, — пренебрежительно фыркнул парень, — и все дела. С такой фактурой и напрягаться особо не нужно, ты ж и сам красавец от природы…

Я приблизил лицо к зеркалу, поразглядывал свое преображенное лицо, округлил рот — и отмер, обернулся, послал успевшему отстраниться Лерочке воздушный поцелуй.

— Волшебник, — проговорил, вне себя от удивления и благодарности.

Валера, продолжая улыбаться, поправил мне в челке сбившуюся прядь, подумал и одним движением растрепал волосы, приводя их в живописный беспорядок.

— Чудо до чего хорош, — резюмировал он, отшагивая, — картинка! Блин, даже не верится, что мой…

Я продолжал любоваться собой. Поинтересовался, оглаживая плоский едва прикрытый небесно-голубым шелком рубашки живот, изгибаясь:

— Может, оденешься, или в трусах пойдешь?

Лера хлопнул меня по отставленной попе и заржал.

— Сей момент, — заявил, — мигом.

«Сеймоментный миг» растянулся почти на час, но результат того стоил. И вот перед зеркалом закрутились уже два ослепительных красавца; построили друг другу глазки, чуток нервно пооблизывали просящие поцелуев губы…

— Поехали! — велел блонди. — Да не туда, кусок болвана, в окно — хочешь, чтобы охрана увязалась? У меня ключ от служебной двери есть — у прислуги стащил утром…

Я мысленно поаплодировал изобретательности любимого, но со второго этажа прыгать было боязно.

— Ноги не переломаем? — спросил с сомнением, поднимая раму и свешивая голову с подоконника.

А внизу — сюрприз — стоял Славин и махал мне рукой. Хитрый секьюрити, не зря ему Дима столько бабок платит!

— Ёжа, — позвал, — я поймаю! И Лерку поймаю! Давайте сюда, кузнечики!

За спиной тихо ругнулся блонди — слинять, минуя охрану, не удалось, и ключик от задней двери не помог. Зря Валера напрягался, его воровал.

Пришлось плюнуть и спускаться, как положено — по лестнице через холл, через парадное.

Во дворе с распахнутыми настежь дверками поджидал форд Антона Семеныча — серенький неприметный автомобильчик.

— Сам вас отвезу, — ответил брюнет на мой невысказанный вопрос, — залазьте и помчали.

Я недоверчиво вытаращился — нас отпускают без парочки шкафов-амбалов? — и тут же сник: джип сопровождения помигал фарами из-за угла. Вымолвил с плохо скрытым раздражением, чуть растягивая слова, ловко уворачиваясь от не совсем шутливого подзатыльника:

— Может не надо, а?

Славин молча оскалился.

Надо, Федя, надо. Мы с Лерой — очень ценный груз, не просто мальчики по вызову, самого господина Воронова личные подстилочки. Даже в гей-клуб с телохранителями ездим, будут Антон Семеныча парни нас пасти, провожать до сортира и оберегать — на случай нападения или похищения.

Тьфу. Достало. Слиняем от них в толпе, и делов…

От охраны удалось оторваться на входе — амбалов тормознул фейс-контроль. Пока парниши ругались и трясли корочками документов, мы с блонди проскользнули внутрь.

…А клубешник нежданно разочаровал. Здесь оказалось битком народу, накурено, хоть топор вешай, воняло потом и парфюмом, долбала тяжелая монотонная музыка-транс. Я расстроился и затер виски — сразу, толчком, схватило голову. Лерка же, напротив, разулыбался, заблестел глазюками.

— Подожди, — велел, явно приметив кого-то знакомого, толкая к стене в нескольких шагах от барной стойки, — я скоро.

И исчез, затерялся между танцующими, чтобы возвратиться минут через пятнадцать, с двумя наполненными коричневатой прозрачной жидкостью высокими одноразовыми пластиковыми стаканами, зажимая под мышкой поллитровку воды.

— Пей, — прокричал в ухо, — водка с энергетиком.

Я пил, помаленьку пьянел и морщился — слишком громко, слишком шумно. Захотелось домой, в покойный уют спальни, к Диме и телевизору. Вскоре Валера заметил мои страдания, забеспокоился.

— Голова трещит, — пожаловался я, — давай уйдем, пожалуйста?

Блонди сочувственно покивал, дернул уголком рта и принялся шарить по карманам:

— Сейчас, — забормотал, — сейчас, погодь…

Наконец парень нашел, чего искал, и протянул на раскрытой ладони белую средних размеров таблетку.

— Анальгин, — сообщил.

Смотрел, щурясь, как я закидываю лекарство на язык, как запиваю водой, кривлюсь — горькое.

— Скоро полетишь, — пообещал загадочно.

А я, наивный дурачок, ничегошеньки не понял и продолжал тереть виски, мучимый жестким терзающим мозги ритмом, и испуганно жался к стене, близкий к панике. Лерка обтирался рядом ласковым гибким зверем, успокаивающе оглаживал по спине и плечам, поглядывал сквозь ресницы. Он ждал.

И ОНО пришло. Наползло медленно, сопровождаемое тошнотой, побежало мурашками, будто рой гудящих незлобных теплых пчел; ритм поменялся, перестал казаться мерзким и застучал в груди, словно огромное сердце, тело само собой задвигалось, запросилось в танец, света ожили, засияли, на губы выползла улыбка…

Мне стало хорошо, легко и весело. Безумно хорошо, безумно легко, безумно весело. Я прижался к обнимающему меня восхитительно красивому, безмерно любимому Лерке и — полетел. А как еще назвать этот кайф?

Что было дальше? Замечательный вопросец. Точно не уверен. Смутно, сквозь сверкающий искорками эйфорический туман, помню — мы с Лерой танцевали в огромном зале, в расчеркиваемой огненными вспышками темноте, и пот по вискам струйками, и руки моего парня, шарящие под рубашкой, жар его ладоней на пояснице, на талии, губы на губах, чьи-то прерывистые стоны — мои?.. — острая сушащая рот жажда, и рвущее ширинку бешеное желание. Потом, вроде, Валера трахал меня в узкой туалетной кабинке, уткнув лицом в бачок, а я кричал в волнах острейшего ничем не замутненного наслаждения, не стесняясь, что услышат, под удары кулаками в дверь — другие посетители ломились к «очку». И снова — зал с движущейся толпой, мелькающая круговерть счастливых нетрезвых улыбок, глаз с огромными пульсирующими зрачками, сигареты, тлеющие в пальцах и не имеющие вкуса, холодная — о, да! — вода из пластиковой бутылочки захлебывающимися жадными глотками, незнакомый широкоплечий мужик, тискающий за задницу, с мощным выпирающим через джинсы стояком, и я, отвечающий на его ласки, буквально плавящийся в похоти — Лерка куда-то пропал, а, по хрену — и еще половина таблетки. А после — полный ослепительный провал…

Глава 39. Сергей. Загулена удолбанная, адын штука, цена два тысяча рублей за сутка

Сознание возвращалось вместе с сотрясающими толчками — толчок-сладкий расходящийся по телу волной спазм-мой хриплый, сорванным сухим горлом, стон, толчок-сладкий спазм-вскрик… О Боже, до чего же хорошо… Еще…

Мужика, который меня трахал, уложив на спинку, я не знал вообще: на вид чуток за тридцать, крепко сбитый, с ежиком русых волос, с короткой мощной шеей, не урод и не красавец, вполне стандартной славянской внешности, с конопушками по курносому носу. И, судя по моим ощущениям, обладатель немаленького и нетоненького достоинства, достающего, казалось, аж до желудка. О-о-о-о… Да-а-а…

Орать, изгибаясь с задранными распятыми коленями, было трудновато, а я все равно орал, мотая мутящейся головой по простыням. В кровати — уже здорово, спальня, правда, чужая, но чисто и даже уютно. Занавеска на окне колышется под ветром, обо-о-ои…о-о-ом… светл-ы-ыые-е-е в цвето-о-о-че-е-е-ек…