Глубже-е-е-е… Сильне-е-е-е…

Неизвестный чувак, закусив в старании нижнюю тонкую губу, вколачивался со знанием дела, мощно, размеренно, бил прицельно по простате, заставляя теряться в наслаждении и выть на одной ноте, умоляя о продолжении. Останавливать его? Да ни за что! Аммхх…

А мой пытающийся сфокусироваться взгляд таки заметил!

— Не больно? — спросил, несколько замедляясь.

О, мне было не больно, факт. Ни капельки. И жутко хотелось кончить… А еще — пить, просто пить, много-много прохладной чистой воды, прямо немедленно, чтоб лилась, охладила пылающую липкую от пота кожу…

Мужик, не прекращая двигать бедрами, улыбнулся сверху и резво ускорился, догоняя до столь желанного оргазма. Меня скрутило, разорвало в клочья и швырнуло хрен знает куда. Бля-я-я-ядь… А-а-а-а-а-а-а!!!

Сжимавшие под коленки руки разжались, и я смог распрямиться, распластался, свисая ягодицами с края постели, задыхаясь, ощущая внутри внезапно наступившую пустоту.

— Оохх, — пролепетал, — воды дай…

Заодно и познакомиться бы не помешало. Ебарь — высший класс, даже под Леркой ТАК не кончалось. Или виновато мое непонятное состояние?

Мужик между тем подхватил меня и уложил уже нормально, вдоль койки, помог приподняться, сунул стакан с водой и наблюдал, как пью, посмеивался. Погладил по щеке — ладонь горячая, шершавая — скривил уголок рта.

— Что ж ты, маленький, так ужрался-то? — поинтересовался сочувственно.

Вопрос следовало обдумать, и я «завис», хлопая ресницами.

— Ясно, — буркнул мой неизвестный любовник, — мозги еще тютю. Эх, наркомания.

А я, бля, продолжал «висеть» — и опять куда-то полетел. Ааххх…

Мужик чего-то говорил, сам хлебал из стакана, чесал живот, потом приподнялся, навалился боком, пошарил на тумбочке и нашел мятую пачку сигарет. Выбил одну, прикурил от зажигалки, приложил к губам, дал затянуться.

— Хорошо? — мурлыкнул, припадая к фильтру сам.

Мне, безусловно, было хорошо. А вот протянутое зеркальце с белой дорожкой я оттолкнул, выныривая из неги.

— Что это? — вякнул в испуге.

И получил короткий исчерпывающий ответ:

— Кокс.

Наркотики?! Ой, мама!

— Убери, — потребовал, закрываясь предплечьем, — я не принимаю наркотиков.

Незнакомец некоторое время пялился, и вдруг заржал конем.

— Не принимаешь? — выдавил сквозь хохот. — Совсем-совсем? Не рассказывай мне сказки, деточка, ненавижу врунов!

Я малость обиделся и на вруна, и на деточку, затрепыхался и возразил, смелея, гордо:

— Да, не принимаю!

И мужик прекратил смеяться. Резко. Прищурил изучающе темно-зеленый в коротких светлых ресницах глаз. Почесал в паху. Стряхнул с сигареты пепел в керамическую кружку, служившую пепельницей.

— Чего зыришь? — тихо возмутился я.

— Ничего, — мужик вздохнул и отодвинулся, помолчал, кивнул и сообщил: — Я тебя, родной, на полу в углу нашел. Ты сидел и лыбился в потолок, укушанный в драбадан колесами, во-о-о-от с такенными зрачками, — показал кружочки из пальцев, — вообще без радужки, уже лет пять подобного обдолбыша не встречал, чесслово. Оправдываться станешь?

Я мотнул головой и вновь «завис», а незнакомец не отставал, затряс за плечо, позвал:

— Пацан… Да пацан же!

— А? — вяло откликнулся я из глубин «зависа».

— Посмотри на меня!

— Смотрю… — мне не жалко…

— Тебе кто-нибудь из друзей, ну, с кем ты в клуб пришел, таблетки какие давал? Или, может, ты воду у чужих брал?

Ага. Лерка анальгин давал. И воду тоже совали пить, кто, и не вспомню — вливал в пересохшее горло ото всех добрых людей без разбору… И?..

…Я лежал, словно пыльным мешком из-за угла ударенный, ошарашенный догадкой.

Вот тебе, Ёжа, и «и». Дураком имею право быть. Но Лера?! Только ведь с его анальгина все и началось. Не со стаканчика же водочного коктейля, который мне, кстати, тоже Лера приволок.

— Понятно, — нахмурился мужик. — Ну что ж, с почином тебя, малыш — теперь можешь спокойно всем говорить, что пробовал экстази, и тебе зашибись понравилось. В последний раз спрашиваю — кокс будешь?

И я принял на ладонь зеркальце и обрезок трубочки. Понятия не имею, как это вышло, не лгу. Зажал ноздрю, подражая предателю-блонди, втянул белый порошок. Оо-о-о-о…

Сверкающий холод охватил череп изнутри.

— Молодец! — похвалил мой искуситель, отбирая опустевшее зеркальце и сооружая на нем новую дорожку, уже для себя.

И мы с ним помчали. Так помчали…

Трахаться на коксе оказалось охуенно здорово!

Позже мы с Вадей — русого звали Вадей — пили водку, курили косяк на двоих и вдыхали из коричневого стеклянного флакончика вонючую выносящую башку дрянь, и опять трахались, трахались… До темноты.

А потом упали и вырубились обляпанными спермой, потными, обкончавшимися, выжатыми досуха амебами. И всё. Провал.

На следующее утро Вадик меня растолкал, наскоро ополоснул в душе, кое-как одел и выставил из квартиры вон, сунув на прощание в кулак две мятые тысячные бумажки на такси.

— Прощай, чудо, — сказал, — было сладко. Постарайся больше так не ужираться — может плохо кончиться.

И захлопнул перед носом дверь.

Я стоял в незнакомом обшарпанном подъезде, тупо хлопал глазюками на украшающие его стены похабные надписи, комкал в ладони деньги — и ничего вообще не соображал, кроме того, что меня послали, как распоследнюю шлюху.

Не просто хреново — ужасно.

Аж до слез.

Я потоптался на лестничной клетке, вытер мокрые щеки рукавом нечистой рубашки, сплюнул — во рту до сих пор царил привкус водки и спермы — вышел в раскоряку на улицу — дико болела растраханная задница — тормознул не имею понятия с какой попытки машинку с шашечками и поехал домой, к Диме. О Лерке даже вспоминать не хотелось.

Глава 40. Просто сторонний наблюдатель. Живы загуленочки, дома, и ладно, и слава тебе, Господи. И вообще Дима чувак незлой совсем.

Сережку обнаружил с поста охранник Алекс — пацаненок материализовался на камерах внешнего наблюдения: выполз из подкатившего такси, пошатался, словно бы раздумывая, в какую сторону грохонуться, но удержался на ногах и, странно кренясь набок, поплелся к дому. Добрел до ворот, зачем-то потрогал железные створки ладошками и замер, привалился ссутуленным плечом… Растрепанный, глаза полузакрытые, бледный до синевы, светлая рубашка в пятнах грязи — то ли привидение, то ли зомби на выгуле.

— Ох ты, бля, — сказал сам себе Алекс и немедленно вызвал по рации как раз делавшего обход территории напарника, велел: — Коль, рви к главным, там Ёж!

Шустрый — даром что уже за сороковник, спортсмен, мать его за ухи, не пьет и не курит, по десять километров каждое утро трусцой в любую погоду — Коля побежал, куда велели, и уже через минуту ввалился через парадное, таща в охапке Сергея — пропавшего более суток назад из клуба и, наконец, вернувшегося — счастье невыразимое, живым; юнец вяло трепыхался и бормотал нечто невразумительное.

— Вроде целый, — сообщил мужчина вылетевшему встречать Лехе, устраивая загулену на диванчик в холле, — но, по-моему, он под химией, глянь, зрачки какие…

Леха посмотрел, согласно кивнул и позвонил сначала пребывающему на втором этаже Дмитрию Константинычу, потом, сразу без перерыва — непосредственному начальству, Славину. Доложился, заодно попросил подогнать врача.

— Не знаю, — вякнул в трубку, — внешне повреждений вроде незаметно, только весь в засосах и обдолбанный в дрова, еле лепечет.

Господин Воронов спустился быстро и сразу же захлопотал вокруг пластающейся по дивану драгоценной потеряшки, сам небритый, серый, осунувшийся — издергался напрочь человек, всю ночь ведь не спал — запричитал совсем по-бабьи, с подвываниями, заломал руки.

— Ёжинька! — взывал. — Ёжа, маленький, да что с тобой! Серёж…

— Ничего особенного, — вздохнул приковылявший раскорякой следом бледно-зеленый Лерка (под глазом свежий синячище, шея в темных кровоподтеках, губы разбиты и опухли), тщетно пытаясь сдвинуть сходящего с ума от беспокойства мужа в сторонку, — ну, ужратый он, Дим, просто элементарно ужратый, чего тут непонятного? Полежит — и к вечеру малость оклемается…