— Тогда вы совершили большую ошибку, забрав его с собой. Вам совершенно не стоило с ним возиться, надо было просто оставить его сидеть в Гуаймасе.

— Я бы и сделал это, если бы хозяин гостиницы, дон Херонимо, не был таким болтливым и не рассказал ему о корабле, которого я жду. Я, правда, предупредил Олд Шеттерхэнда, что без меня он не попадет на борт, однако в душе был убежден, что капитан, честный и глупый парень, ничего не знающий о нашем предприятии, заберет его. И даже если бы он не ушел с нами, он сел бы на следующий корабль, шедший до Лобоса, а оттуда погнался бы за нами. Тогда бы мы ни на одно мгновение не чувствовали бы себя в безопасности.

— Но нас же много, мастер, а он один. Вы преувеличиваете, хотя он и Олд Шеттерхэнд. Одна пуля могла бы освободить нас от него.

— Если бы он подставил себя под пулю, то — конечно, однако это маловероятно. Самым умным было то, что я сделал. Если он известен как хитрый лис, то я покажу ему, что другие могут быть проворнее. Именно потому, что он хотел перехитрить меня, нужно его объегорить. Итак, я притворился и действовал так, словно на самом деле принимаю его за опустившегося, жалкого иностранца. Я предложил ему выгодное местечко, чтобы заманить его. Таким образом я могу наблюдать за ним и смогу обезвредить его, когда это мне захочется, то есть всадить ему пулю в любой момент. И, разумеется, он получит пулю, потому что я буду мстить за своего брата, которого он преследовал и выгнал из родной страны как убийцу. Это должно быть отомщено и будет отомщено, а поскольку парень настолько глуп или настолько смел, что сам отдался в мои руки, то я уж не пройду мимо возможности выполнить то, что я считаю своим долгом, своим кровавым долгом.

Он высказал это таким мрачным и притом таким торжественно-решительным тоном, что я нисколько не сомневался в его непреклонной решимости сдержать свое обещание. Стюард медленно и задумчиво протянул:

— Будем надеяться, что так и произойдет! Но этот человек не так прост; он как бы состоит в союзе с сатаной. Чем глубже он окунается в опасность, тем быстрее он оттуда выныривает.

— На этот раз такого не произойдет. На корабле мы ничего с ним не сможем сделать, иначе это может вызвать подозрения, но как только мы попадем на асиенду — там уж мы с ним посчитаемся. Мне даже не надо будет поднимать на него руку: все возьмут на себя индейцы-юма.

— А если он от них улизнет? Как часто он оказывался в руках кровожадных краснокожих и всегда уходил или же поворачивал дело таким непостижимым образом, что они из лютых врагов превращались в его лучших друзей. Разве не бились они в смертельной схватке с Виннету? А теперь любой из них готов отдать свою жизнь за другого!

— То были другие люди, иные обстоятельства. Но теперь его горло обхвачено моими руками, и я сожму их, когда захочу. Клясться бессмысленно. Но погляди на звезды. Клянусь тебе: вот так же, как уверенно следуют они по своему пути, не в силах отклониться, так же точно этот человек идет навстречу своей смерти, потому что я так хочу…

Он прервал свою горячую речь, и причина этому была достаточно основательная: при последних словах палатка обрушилась на него. Пытаясь взглянуть на звезды, он оттянул назад верх парусины и сделал это неосторожно. Жерди, поддерживавшие ткань, не были закреплены, они просто стояли на палубе, а поэтому они поддались силе и свалились; тяжелый парус накрыл собой и мормона, и стюарда, и… меня.

Минута промедления, и меня бы обнаружили. Я ловко вывернулся из складок паруса и поспешил к люку. Немного спустившись по трапу, я остановился и стал смотреть, как выбираются те двое, не догадываясь о том, что их обрушившийся дом задел еще одного человека. Теперь уже нечего было и думать о подслушивании, и я быстро отыскал свою каюту. Геркулес спал, как медведь, а так как я постарался не шуметь, то он и не проснулся, не расслышав моего возвращения.

Это было мне на руку, потому что я просто не знал в этот момент, что ответить на его расспросы. Одно было ясно: правду от него я пока должен скрывать, иначе следует ожидать, что он может сильно навредить мне. Я улегся на койку — не для того, чтобы заснуть, а для того, чтобы обдумать услышанное. Когда я наконец закрыл глаза, в маленький иллюминатор уже пробивался рассвет.

Итак, на мою жизнь покушаются! Это звучало грозно, но я ничуть не беспокоился. Теперь я знал, каков расклад сил, и мог себя обезопасить во всех случаях. По-иному обстояло дело с переселенцами, которым грозила опасность, и я был убежден теперь, что она реальна. И опасность эта была тем серьезнее, чем меньше я знал о том, в чем она заключается, какого она рода, где и когда проявится.

В пути, то есть до самой асиенды, ничего произойти не должно. Об этом я знал. Мормон сказал, что до тех пор он ничего против меня предпринять не сможет, потому что иначе у остальных могут появиться подозрения; значит, и с пассажирами ничего не должно произойти. Что-то должно случиться на асиенде! Что же и как? Мормон упомянул об индейцах-юма, которые должны отомстить мне. В любом случае переселенцам и от них грозила опасность. Нападение краснокожих? Это мне представлялось не слишком эффективным. Для чего нападать на польских работников? Они были настолько бедными, исключая еврея, что взять с них просто ничего нельзя. Значит, должны быть другие обстоятельства, предвидеть которые пока нельзя вследствие недостатка фактов. Но я надеялся достаточно увидеть и услышать в пути, чтобы найти верный след.

А надо ли мне идти с ними до конца? Собственно говоря, нет. Я мог бы сойти на берег в Лобосе и замести свои следы. Но в этом случае переселенцы были бы предоставлены своей злой судьбе, и если с ними случится беда, это ляжет тяжелым грузом на мою совесть. Стало быть, последнее обстоятельство предписывало мне остаться с ними, а кроме того, жила еще во мне неизбывная жажда деятельности, проявлявшаяся именно как стремление узнать планы мормона и разрушить их. Он сказал: «Олд Шеттерхэнд хотел перехитрить меня, значит, надо объегорить его самого». Ну, хорошо! Стало быть, хитрость против хитрости, сверххитрость против сверххитрости!

Когда я проснулся, атлет уже встал; он спросил меня:

— Я крепко спал и не слышал, когда вы вернулись. Может быть, вас застукали?

— Нет.

— Но вы что-нибудь узнали?

— Ничего особенного, — ответил я равнодушно.

— Это можно было предположить, — засмеялся он. — Я же вам предсказывал. Вас стоило бы хорошенько высмеять.

— Пожалуйста, но все же будьте добры помолчать, чтобы меня не осмеяли и другие.

— Вы считаете меня болтуном? — спросил он в обычной для себя капризной манере. — Никогда им не был и не хочу из-за вас им становиться. Ладно, я вас не выдам, и прежде всего — тем двум мошенникам, которых я терпеть не могу. У меня теперь такое чувство, что надо по меньшей мере хотя бы раз основательно поговорить с мормоном…

Лобос давно остался позади; мы миновали уже Сан-Мигель-де-Оркаситас, а теперь ехали по дороге в Урес, центр одноименного округа. Мы скакали, а женщины ехали в фургонах. О нас позаботились: ни один из переселенцев не должен был передвигаться пешком. Сеньор Тимотео Пручильо, наш асьендеро, послал нам навстречу индейцев с фургонами, а также верховых лошадей; они ожидали нас в Лобосе. Вся эта операция была так тщательно подготовлена, что ход ее можно было сравнить с работой часовщика, механически, но с изумительной точностью подгоняющего одно колесико к другому.

Фургоны представляли собой бесформенные сооружения, сходные с теми, в которых пересекали прерии пионеры Североамериканских Соединенных Штатов. Предназначенные для женщин и детей, они, кроме того, были забиты жалким скарбом переселенцев, а также различными товарами, купленными в Лобосе по заданию асьендеро. Верховые лошади оставляли желать лучшего, однако вполне годились для такой недолгой поездки. Проводник, старый, искушенный бакеро [41]или старший слуга, угрюмый и неприветливый, ни с кем не общался и оказывал уважение разве что мормону. Оба они постоянно находились во главе каравана. Я присоединился к циркачу и внешне мало беспокоился о других, хотя про себя подмечал малейшие детали, чтобы по возможности соответствовать той задаче, которую я себе поставил. Геркулес был очень хорошим наездником; видимо, он успел приобрести опыт в различных цирковых труппах.