— Почему?

— Я не могу бросить детей дольше, чем на уик-энд.

— Конечно, можешь, дорогая. Близнецы будут в порядке — у них есть Дженни, твоя мать и Сэра.

— Сэра работает на неделе, — ответила я.

— Твоя мать не работает, и Дженни — очень надежная няня. С ней они, как за каменной стеной.

— Но мы же договорились, что я прилетела сюда только на уик-энд, — напомнила я ему. Потом пристально глядя на него, добавила: — Я не должна была с тобой начинать эту торговлю, и мне не следовало тебя дразнить, говоря, что останусь надолго. Честно говоря, это невозможно. Я буду чувствовать себя неспокойно, Эндрю.

Лицо его приняло угрюмое выражение, но он молчал. Мы продолжали идти, не говоря ни слова.

Внезапно приняв решение, я снова остановилась, повернулась к нему и сказала:

— Послушай, я останусь до вторника, дорогой. Я думаю, там все обойдется. Ладно? Ты на это согласен?

Улыбнувшись, он кивнул и воскликнул:

— Мэл, это великолепно, просто великолепно!

Затем, крепко взяв меня за локоть, он повел меня к выходу.

Мы вышли через стеклянную дверь аэровокзала, пересекли улицу и пошли на стоянку, где нас уже ждал носильщик с моими чемоданами на тележке.

Я вздрогнула. Стояла туманная ноябрьская ночь, и была холодная, типичная для поздней английской осени погода.

Темно-зеленый «роллс-ройс» медленно тронулся навстречу нам и затормозил. Шофер в униформе выскочил из машины, кивнул мне и сказал:

— Добрый вечер, мадам.

Он пошел помогать носильщику засунуть чемоданы в багажник, прежде чем я успела ответить.

Повернувшись к носильщику, я поблагодарила его за помощь и направилась к машине. Эндрю дал ему на чай и последовал за мной. Усадив меня, Эндрю залез в автомобиль следом за мной и закрыл дверцу. Он немедленно заключил меня в объятия и поцеловал долгим поцелуем, затем отодвинулся и сказал:

— Так хорошо, что ты здесь, Мэл.

— Я знаю. Я чувствую то же самое, — ответила я. — Замечательно оказаться здесь, рядом с тобой.

Шофер сел за руль и включил зажигание. Несколько секунд спустя мы оставили здание аэропорта позади и направились в сторону магистрали, ведущей в Лондон.

Я взглянула на мужа. Задержав взгляд на его лице, я обнаружила, что он выглядит намного более усталым, чем мне показалось при встрече. Под глазами у него залегли тени, и в спокойном состоянии его лицо показалось необыкновенно утомленным. Он выглядел крайне усталым.

Нахмурившись, я спросила:

— У тебя были намного более напряженные дни, чем ты мне сказал, не правда ли?

Эндрю быстро кивнул, сжал мою руку и указал глазами на шофера, давая понять, что не желает говорить при нем. Он пробормотал вполголоса:

— Потом.

— Хорошо.

Открыв сумку, я достала два конверта, подписанные печатными буквами неровным детским почерком: «Папе». Я передала их Эндрю.

— Лисса и Джейми написали тебе по открытке.

Он достал очки в роговой оправе, распечатал письма и с видимым удовольствием принялся их читать.

Я откинулась на мягкую кремового цвета кожаную обивку сиденья и стала смотреть в окно. Было уже шесть тридцать утра, но еще не рассвело, так что ничего за окном не было видно. Дорога блестела от дождя, и движение в этот час было напряженным. Но «роллс-ройс» спокойно двигался вперед с немалой скоростью, и я знала, что, несмотря на дождь, который теперь превратился в ливень, мы приедем в «Клеридж» через час или около того.

Позже, тем же вечером, после того как я позвонила Дженни в Нью-Йорк, распаковалась, приняла душ, снова сделала макияж и переоделась, Эндрю повел меня обедать в «Коннот Отель».

— По сентиментальным причинам, дорогая Мэл, — сказал он, когда мы шли из «Клериджа» в другую гостиницу» расположенную на Карлос-Плейс.

Было по-прежнему холодно и сыро, но сильный ливень давно уже прекратился, и я была рада немного подышать воздухом после перелета в душном салоне самолета. В любом случае, я любила ходить пешком по Лондону, особенно в районе Майфер в околообеденное время.

Движение транспорта становилось гораздо менее напряженным, и на улицах было меньше народа; в действительности они были почти пустыми в это время дня. Есть что-то очаровательное в этой старой красивой части Лондона. На некоторых улицах Майфера дома все еще жилые, хотя часть элегантных особняков в георгианском стиле заняты под офисы; но, независимо от этого, Майфер имеет для меня особый смысл и хранит в себе множество дорогих воспоминаний о том времени, когда Эндрю ухаживал за мной.

Как только мы сели за наш столик в ресторане «Кон-нота», Эндрю заказал бокал белого вина для меня и очень сухой мартини для себя. Пока мы ждали, когда принесут вино, он начал рассказывать о лондонском отделении «Блоу, Эймса, Бреддока и Заскинда» даже без какой бы то ни было просьбы с моей стороны.

— Я думаю, что довольно скоро покончу здесь с делами, — объяснил он, наклонившись ко мне через стол и пристально глядя на меня. — Здесь такая неразбериха, как я тебе вроде бы уже говорил по телефону. Последние несколько лет руководства здесь никуда не годится. Зять Джо Бреддока не может отличить свою задницу от локтя, и нам с Джеком Андервудом приходится вертеться, чтобы удержать лондонское отделение на плаву.

Я слушала с недоверием. Это предприятие всегда было очень выгодно в финансовом отношении. По-видимому, до недавнего времени. Пораженная, я воскликнула:

— Ты хочешь сказать, что вам, возможно, придется закрыть лондонское отделение?

Он энергично закивал головой:

— Да, безусловно, я буду вынужден. Малколм Стенли — один из величайших дураков, которых я когда-либо встречал. Я не знаю, что случилось с Джо? Доверить управление ему европейскими делами фирмы — это больше, чем простая глупость, это преступление. И это затрагивает все европейские дела, не только лондонское отделение, поскольку большинство наших французских, немецких и континентальных дел затевается и управляется отсюда.

— Да это самый настоящий непотизм, — согласилась я. — Вот почему Малколм занимает эту должность. — Потом спросила: — Но что конкретно такого он сделал, Эндрю?

— Он устроил чертовскую неразбериху, это совершенно точно, — пробормотал Эндрю, замолчав, как только официант подошел к столику, неся напитки.

После того, как мы чокнулись бокалами, Эндрю продолжал:

— Недостаток Малколма Стенли заключается в том, что он не смог найти общего языка со своим персоналом. Одним словом, он не может им управлять, и, по моему мнению, это из-за того, что он натравливает своих сотрудников друг на друга. Во всяком случае, моральное состояние коллектива ужасающее, и все его ненавидят. Кроме того, он жуткий крохобор и все время старается сэкономить деньги, причем самыми дурацкими путями. Например, он нанимает не слишком талантливых исполнителей, вместо того чтобы найти лучших и способнейших. В результате мы теряем на многих проектах, которые мы делаем для наших клиентов, потому что качество исполнения посредственное. — Эндрю покачал головой. — Он допустил множество ошибочных действий на самых различных уровнях.

— Но что можно с этим поделать? В конце концов, Малколм Стенли женат на дочери Джо, Эллен, а ей нравится жить в Лондоне. Поэтому я готова держать пари, что Джо не переведет или не уволит ее мужа, как я понимаю.

Эндрю задумался и молча потягивал свой мартини.

Наконец он произнес:

— Да, я тоже не думаю, чтобы Джо что-нибудь такое сделал с Малколмом, поэтому Джеку и мне придется устроить так, чтобы мерзавец стал безвредным, а для этого надо лишить его власти.

— И как же вы планируете это сделать? — Я вопросительно подняла брови.

— Назначим кого-нибудь еще управляющим лондонским отделением, добьемся этого прямым путем.

— Но Джо может с этим не согласиться. И Малколм, бесспорно, тоже, — вставила я.

Эндрю понимающе улыбнулся:

— Джо согласится с некоторыми вещами, Мэл. Джек, Харви и я говорили с ним недавно об уходе на пенсию, и не абстрактно, и поэтому он согласится на наше предложение, для того чтобы самому остаться в агентстве. Он боится самой мысли об уходе от дел, как ты понимаешь.