Что касается штабного состава, то здесь нужно было добиться абсолютной исполнительской дисциплины и высокого уровня профессионализма. Вообще во всей британской армии определенно чувствовалась необходимость повысить физическую и моральную подготовку личного состава и профессионализм в деле управления боем.

Прежде всего требовалось иметь на всех уровнях командиров, которые знают свое дело и, несмотря на все сложности, проявляют решимость добиться поставленной цели в условиях тех очень трудных дней. Если говорить обо мне, то я придавал большое значение поощрению молодежи на всех уровнях.

Конечно, приходилось принимать меры к тому, чтобы избежать возникновения ряда опасных ситуаций. Существовала известная опасность, что штабные офицеры вновь станут противопоставлять себя строевым, как уже случалось в войне 1914–1918 годов. Могла возникнуть опасность того, что тыловые органы и части службы [74] тыла сочтут себя за «слабый пол» и решат, что боевые действия не их дело. Я же считал, что сражение — дело общее, и всем нужно проходить к нему подготовку. Такова была моя философия, и я неустанно проповедовал ее.

Существовала опасность, что те немногие боевые части, которые имелись в армии на территории Англии, могли подумать, что и страна, и британская армия «отвоевались» (выражение, которое, насколько я понимаю, пошло именно с того времени) и немцы непобедимы.

Наконец, была угроза, что, пройдя через чистилище сравнительно суровой Дюнкеркской кампании, ее участники вернутся в лоно своих семей и будут уделять слишком много внимания личным удобствам и удовольствиям. В связи с этим я установил, что жены и семьи офицеров и солдат не могут пребывать вместе с ними и что военнослужащие будут получать увольнительные в установленном порядке и посещать своих близких так часто, как это будет возможно. И что тренировки должны быть напряженными и трудными, а по их окончании личный состав должны ждать хорошее жилье и хорошая еда, удобные постели и возможность вымыться горячей водой.

Пусть медленно, но неуклонно в находившейся в Англии армии крепло чувство долга, солдаты и офицеры начали осознавать положение и понимать, для чего предпринимаются такие усилия. Постепенно мы восстанавливали утраченную после Дюнкерка боеспособность.

Некоторые из организованных и проведенных мною учений были сложнее и труднее тех, что ранее проводились в Англии. Учения эти проходили и в зимние холода, и в летнюю жару. Когда офицеры и солдаты выбивались из сил, а командиры и штабисты уставали, им вдруг ставились новые оперативные задачи, вытекающие из переменившейся ситуации в направлениях, которые они меньше всего ожидали. Мне особенно хорошо помнятся одни учения, которые проводились в Юго-Восточной армии весной 1942 года. Они назывались «Операция «Тигр» и были последними, которые я провел перед отъездом в Африку в том же году. В ходе тех учений я впервые встретился с генералом Эйзенхауэром (он был в чине генерал-майора), которого вместе с несколькими другими генералами прислали из США, [75] чтобы посмотреть, как у нас идут дела. Он расписался в моей книге автографов. И поставил дату: 27 мая 1942 года.

Я не мог согласиться с общепринятым подходом к проблеме обороны Англии и отказывался опираться на него в секторе моего корпуса, а потом и в Юго-Восточной армии. Общепринятая доктрина предполагала жесткую борьбу за каждый дюйм побережья, а основу обороны составляли бетонные доты и протянувшаяся вдоль берега линия траншеи.

Такая оборона не имела глубины и предполагала мало войск для контратаки. Оборонительные рубежи строили и по всей территории Англии, но мой вопрос, имеются ли войска для их защиты, внятного ответа не получал. Таких войск не было.

Я придерживался другого подхода. Оттянув войска от побережья, я держал их в тылу компактными группами, готовыми в любой момент атаковать высадившегося противника. Морская переправа не может не сказаться на боеспособности его войск. Непосредственно после высадки они еще не сразу обретут нужную физическую форму. Именно в этот момент нам следовало нанести удар и сбросить противника в море.

На самом побережье я оставлял лишь заслон из легковооруженных подразделений, обеспеченных хорошей связью и достаточной огневой мощью, чтобы замедлить высадку противника.

Всей душой я противился тому, чтобы армия зарывалась в землю и у солдат и офицеров вырабатывалась психология линии Мажино. В этом варианте ни о каких наступательных действиях не могло быть и речи, а прорыв линейной обороны в одном месте заканчивался ее полным развалом. Моя же идея обороны заключалась в том, что она должна походить на паутину. Где бы немцы ни высадились, везде их встречали бы свежие, обученные, готовые к бою войска, которые сначала накрыли бы их мощным артиллерийским огнем, а потом атаковали.

Я возражал и против политики «выжженной земли», которую придумали в Уайтхолле. Если немцы, говорили там, начнут продвигаться в глубь острова к Лондону, мы, отступая, будем все за собой сжигать и поднимать на воздух. Я говорил, что и мы не будем отступать, и немцы не будут продвигаться в глубь острова. И уверенность в нашей способности победить немцев крепла, [76] во всяком случае, в той части Англии, которую защищали вверенные мне войска.

По существу, я задался целью создать войска, проникнутые наступательным боевым духом и заразительным оптимизмом, которые свойственны физически здоровым условиям жизни. Инспектируя ту или иную часть, я обычно приказывал солдатам снять каски. Не для того, как думали иные, чтобы посмотреть, должным ли образом они подстрижены. Я хотел убедиться, горят ли их глаза боевым задором.

В 1942 году организация рейдов на береговую часть материка, занятую врагом, входила в задачи Объединенного оперативного штаба, который возглавлял адмирал Маунтбэттен. В апреле 1942 года его штаб начал разрабатывать план рейда на Дьеп. Меня назначили ответственным за армейскую часть операции, поскольку тогда я командовал Юго-Восточной армией, части которой и должны были высадиться в Дьепе. Приказ готовиться к высадке получила 2-я канадская дивизия, после чего начались интенсивные учения. Войска погрузили на корабли 2 и 3 июля, высадку на территорию Франции наметили на 4-е или на один из последующих дней. Поднявшиеся на борт кораблей войска получили полный инструктаж, после чего доступ на корабли закрыли для всех. Погодные условия не позволили провести операцию в ночь на 4 июля и оставались неблагоприятными до 8 июля, последнего срока для ее начала. Войскам было приказано покинуть корабли и разъехаться по лагерям и квартирам. Все участники готовящейся операции знали задачи рейда и связанные с ним детали, и резонно было считать, что все это стало предметом пересудов по их квартирам и во всех пабах на юге Англии. В подготовке операции участвовали почти пять тысяч канадских солдат и много моряков и летчиков. Как только вся группировка покинула корабли и рассредоточилась, я посчитал, что операция отменяется и занялся другими делами.

Однако Объединенный оперативный штаб придерживался иной точки зрения. Они решили вернуться к этому плану и провести операцию в более поздние сроки и в конце июля получили одобрение Британского комитета начальников штабов. Известие об этом меня очень огорчило, я полагал, что в сложившейся ситуации будет невозможно обеспечить секретность операции. [77]

Я написал генералу Пейджету, командующему вооруженными силами метрополии, выразив свою озабоченность и предложил «раз и навсегда» отказаться от рейда на Дьеп. А высадку десанта на материке, если уж в этом оставалась необходимость, провести в другом месте. Моим советом пренебрегли. 10 августа я покинул Англию, чтобы принять командование 8-й армией в африканской пустыне.

Рейд провели 19 августа, а мы узнали об этом ночью, когда премьер-министр находился вместе со мной в штабе 8-й армии.

Канадцы и участвовавшие в операции коммандос сражались великолепно. Так же, как и флот. Но канадцы понесли большие потери. В официальной истории канадской армии об этой операции написано следующее: