Затем мне сказали, что захватить нужно будет не Азорские острова, а острова Зеленого Мыса. После того как немало сил было вложено в подготовку этой операции, мне предложили готовить планы по захвату городов Корк и Куинстаун в Южной Ирландии [10][70] тем, чтобы использовать бухту в качестве военно-морской базы для борьбы с подлодками противника в Атлантике. Я уже однажды воевал в Южной Ирландии, в 1921 и 1922 годах, и хорошо понимал, что повторная попытка взять эти города отнюдь не увеселительная прогулка, да еще предпринятая силами всего одной дивизии.

Ни один из этих планов не дошел до стадии реализации, и я был уверен, что все бумаги, появившиеся на свет в результате нашей работы, легли в один из шкафов военного министерства с грифом «Дети войны». Я видел этот сейф. И не мог понять, как люди в здравом уме могли предположить, что в тот момент, когда Англия была почти беззащитной, премьер-министр позволит отправить за море единственную полностью экипированную и готовую к бою дивизию.

В июле 1940 года меня назначили командиром 5-го корпуса, и с этого момента я начал оказывать реальное влияние на подготовку армии к грядущим боям. Под этим я подразумеваю, что методы, отработанные в 5-м корпусе, потом распространялись и на другие воинские соединения, расквартированные за пределами Гэмпшира и Дорсета, где стояли его дивизии. В апреле 1941 года меня перевели командиром 12-го корпуса в Кент, где ожидалось вторжение немцев. В декабре 1941 года я получил повышение и стал командиром Юго-Восточной армии, расквартированной в графствах Кент, Сюррей и Суссекс. Вот так идеи и доктрина войны и методы подготовки к ней, разработанные на западе, в Дорсете, постепенно распространились по югу Англии до устья Темзы.

Давайте рассмотрим эти идеи. Это важно, потому что эту же доктрину я проводил в жизнь и в Африке в 1942 году, на Сицилии и в Италии в 1943 году, в Нормандии в 1944 году. В сущности, сделанное мной на различных должностях в Англии за два года после Дюнкерка и стало основой наших успехов на долгом пути из Аламейна в Берлин.

По мере того как шло время и накапливался мой командный опыт, я получал возможность реализовывать на учениях и подтверждать свои идеи, а потому оказался готов к тому, чтобы в августе 1942 году принять командование 8-й армией. Эти два года я служил под командованием превосходных офицеров, которые [71] многому меня научили. Став командиром 5-го корпуса, я оказался в непосредственном подчинении у генерала Окинлека, который руководил Южным сектором. Не помню, чтобы мы хоть в чем-то приходили к единому мнению. Но его вскорости отправили главнокомандующим в Индию, и далее я служил под началом сначала Александера, а потом Пейджета, при этом Брук командовал войсками метрополии или возглавлял Генеральный штаб. Эти трое были близкими друзьями, и я высоко ставил их и как мужчин, и как солдат.

Прежде всего я занялся подготовкой солдат и офицеров, физической и моральной. Армия в Англии находилась в плохой боевой форме, и надлежало привести ее в должное состояние. Я часто вспоминал «Сказки земли и моря» Киплинга.

Я отдал приказ по 5-му корпусу о проведении усиленной подготовки солдат и офицеров к будущим боевым действиям. Занятия должны были проводиться невзирая на погодные климатические условия: в дождь, снег, лед или грязь, при ярком солнце и под обложными облаками, в любое время дня и ночи, с тем чтобы воевать лучше немцев. Если они хорошо воевали только в хорошую погоду и в дневное время, а мы сумели бы воевать с одинаковым успехом при любой погоде и в любое время суток, тогда мы смогли бы побить их. Все занятия в каждом отдельном подразделении рассматривались как подготовка к масштабным учениям, которые проводились в обстановке, максимально приближенной к боевой. Учения на уровне дивизии и выше должны были подготовить командиров, штабы и войска к ведению боевых действий непрерывно и с одинаковым напряжением в течение длительного времени, и все службы обеспечения хорошо представляли себе, что должны делать в любое время суток, чтобы вся «машина» работала как часы.

Командиры и штабные офицеры всех уровней, которые не выдерживали такого напряжения или уставали, выпалывались, как сорняки, и заменялись без всякой жалости.

Тотальная война требовала тотальной готовности на всех уровнях, от высокого до самого низкого. Как оно всегда случается, по завершении боевых действий растет объем бумаг, и штабные офицеры и писари основное время проводили за столами. [72]

Я отдал приказ, согласно которому в каждом штабе весь личный состав, офицеры и рядовые, раз в неделю прекращали работу и совершали семимильную пробежку. Приказ распространялся на всех военнослужащих моложе сорока лет, без исключения. Те, кто не хотел бежать все семь миль, могли часть дистанции пройти быстрым шагом, но должны были преодолеть всю дистанцию. Конечно, были недовольные, но приказ выполняли все, даже те, кому перевалило за сорок. В конце концов некоторым даже понравилось. Помню, как один пожилой полный полковник обратился к врачу и сказал, что семимильная пробежка просто его убьет. Врач привел его ко мне и порекомендовал сделать для полковника исключение. Я спросил, действительно ли он думает, что умрет, пробежав или пройдя семь миль. Он ответил, что да, и я увидел в его глазах искорку надежды. Я сказал ему, если он думает о смерти, то будет лучше, если он умрет, готовясь к бою, пока не составит труда подобрать замену, потому что ситуация значительно осложняется, если офицер умирает после начала боя, когда наваливается масса других проблем. Поскольку он действительно не блещет здоровьем, я бы предпочел, чтобы он все-таки отправился на пробежку и умер на дистанции. Он начал бегать и, насколько мне известно, по сей день жив и здоров.

Настоятельно необходимо было освободиться от «мертвого балласта», который сковывал инициативу способных и знающих свое дело молодых офицеров. У нас были пожилые отставные офицеры, призванные из запаса; хватало и некомпетентных кадровых офицеров от майора и выше, которые в жизни не нюхали пороха и не хотели нюхать. От них следовало отделаться, и этот труд я взял на себя. Я побывал в каждой части и познакомился со всеми старшими офицерами и со многими младшими. Один за другим некомпетентные и ленивые были отсеяны.

Борьба разгорелась по поводу жен. По традиции жены и семьи офицеров следовали за частями, а потому жили в городах и деревнях на побережье, то есть там, где в любой момент могло начаться вторжение. Я приказал всем женам и членам семей немедленно уехать. Им не разрешалось жить в зоне оперативных действий дивизий, которые готовились к отражению вторжения. Я объяснил мои требования следующими соображениями. [73]

Вторжение считается вероятным, и мы все готовимся к тому, чтобы встретить врага и нанести ему поражение. Если жена офицера или его семья будут находиться с ним или рядом с расположением его части, то после начала боя у офицера возникнет искушение сначала позаботиться о своих близких, а уж потом выполнять боевую задачу. Под артобстрелом и бомбардировкой он будет постоянно тревожиться за их безопасность, и эти мысли будут отвлекать его от главной задачи разбить немцев. Мне говорили, что хорошему офицеру в такой ситуации и в голову не придет вспоминать о жене и детях: все его мысли будут на поле боя. Я ответил, что не верю в это. Что бы там ни говорили, человек по природе своей слаб, и я не хочу позволить офицеру поддаться соблазну и пренебречь своим долгом. На карте — будущее Англии, более того, всей цивилизации. Я устраню соблазн, и тогда не останется сомнений. Кроме того, поскольку солдаты не могут иметь при себе семей, офицерам также следует обходиться без них. Жены должны уехать. И они уехали.

Особенно важно было разобраться с составом. Офицерам и солдатам предстояло привить чувство ответственности, а потому среди командиров всех уровней не было места для слабых офицеров, неподготовленных для этого, и некомпетентных необходимо было заменить.