Кирмита, получив статус царицы, с еще большим рвением пустилась в развлечения. Даже если бы Камисса была ее собственной дочерью, она все равно не уделяла бы ей ни малейшего внимания. Тетушка со своими служанками вскармливали девочку козьим молоком, меняли пеленки, качали в колыбели. Кирмита же каждый вечер до глубокой ночи проводила за азартными играми, а днем брала в царской конюшне какую ни будь кобылицу и выезжала, якобы, на прогулку. Но выехав за пределы города, она безжалостно била в бока лошади острыми шпорами и хлестала ее плетью. От нестерпимой боли лошадь пускалась вскачь бешеным галопом, а Кирмита надменно хохотала и продолжала подхлестывать животное. Однажды конюх сообщил Кирмите, что после прогулки с ней лошадь умерла. Однако, Кирмита лишь рассмеялась и приказала выдать ей более выносливое животное. Конюх вывел другую кобылицу и попросил Кирмиту бережнее обращаться с царскими лошадями. В ответ Кирмита с размаху ударила конюха плетью по лицу, затем вскочила на лошадь и с силой ударила по бокам лошади шпорами. Лошадь заржала от дикой боли и с места пустилась в галоп. Горожане в страхе разбегались в стороны, чтобы не угодить под копыта неистово мчащейся, словно обезумевшей от боли лошади. Кирмита ликовала от того, что наводила страх на людей и повелевала таким сильным существом как лошадь причиняя ей боль и при этом никто не смел ее остановить, потому что она была царицей. Выехав за пределы города, она ощутила, что уже никто не страшится ее скачки. Деревья стояли на своих местах, и лишь от лёгкого дуновения ветерка их ветви шевелились, едва слышно шелестя листьями. Птицы щебетали и выводили трели, занимаясь своими делами. Пчелы и бабочки неторопливо перелетали от цветка к цветку, собирая нектар. Кирмита пришла в ярость от того, что все эти безмозглые твари не оказывают ей, царице, должного почтения. Проезжая мимо одного дерева, которое росло около дороги, Кирмита решила наказать его, за то, что это дерево выглядело, по ее мнению, независимо, и даже гордо. Она, по обыкновению, хлестнула по дереву своей плетью. Конец плети при ударе о ствол дерева несколько раз обвился вокруг ствола и Кирмита оказалась привязанной к дереву своей же плетью. А лошадь скакала дальше. Кирмита, на запястье которой была накинута ременная петля от плети, была выдернута из седла. Но нога ее застряла в стремени и Кирмита повисла, привязанная за руку к дереву, а за ногу к лошади. Лошадь, почувствовав это и будучи благоразумным существом, остановилась. Кирмита, побарахтавшись несколько минут, плюхнулась на землю, получив вывих лодыжки и повредив локтевой сустав. Она задыхалась от гнева. Вся перепачканная в дорожной пыли, она едва поднялась на ноги и стала громко орать. Она обвиняла лес и всех его обитателей в неподчинении и нанесении увечий самой царице. Она клялась, что через час вернется сюда с горящими факелами и сожжет тут все живое. Затем она, вскочила в седло и пришпорила лошадь с такой злобой, что та вместо того, чтобы пуститься вскачь, от резкой боли взбрыкнула и Кирмита, словно тряпка, вылетела из седла, и перевернувшись в воздухе, шмякнулась о то самое дерево, которое она пыталась отхлестать. Она попыталась поднятся, но не смогла. Она получила ушибов и переломов не меньше, чем та фаворитка, которую она столкнула с лестницы. Лошадь, словно избавившись от чего-то мерзкого, встряхнулась, и неторопливой рысцой направилась в конюшню. Кирмита осталась лежать без движения, с искаженным от злобы и боли лицом.

Когда конюх увидел возвращающуюся лошадь без всадницы, солнце уже скрылось за горизонтом. Конюх вызвал стражников и объяснил, что царица Кирмита в три часа после полудня взяла лошадь для верховой прогулки и вот в десятом часу лошадь возвратилась без царицы. Хотя стражники и были неоднократно обижены, и унижены Кирмитой, они оседлали коней и поскакали на поиски надменной царицы.

Ее нашли только под утро. Ее тело было покусано москитами и обглодано грызунами. По ней ползали муравьи и мухи. Стражники положили Кирмиту на круп одной из лошадей и доставили в дворцовый лазарет. Разумеется, для лечения Кирмиты был назначен муж ее тетушки. Через несколько часов лекарь вышел из лазарета и попросился на прием к царю. Царь принял его, и лекарь доложил, что, не смотря на все усилия спасти Кирмиту не удалось. Надо сказать, что никаких усилий для спасения Кирмиты лекарь и не предпринимал. Более того, если бы Кирмита пошла на поправку приложил бы усилия, чтобы этого не произошло. Поскольку смерть Кирмиты была для него весьма выгодна, ведь его жену назначат воспитательницей принцессы Камиссы и выделят на это весьма немалое пособие. Царь, услышав сообщение о смерти Кирмиты, заметно опечалился. Но, вовсе, не смерть Кирмиты его опечалила, а необходимость принимать участие в скучной церемонии похорон. Ведь царь Ласфадии, как и большинство царей, был самодовольным, глупым и ленивым. Он не любил думать и заниматься делами. Государственные дела он полностью переложил на визирей, а сам проводил время в различных бестолковых развлечениях. Царь попросил лекаря придумать что-нибудь, чтобы только избежать похоронной церемонии. Лекарь предложил объявить, что Кирмита умерла от страшной и очень заразной болезни, и поэтому ее следовало похоронить незамедлительно и тайно. Царь, услышав, что он с такой легкостью сможет отделаться от своей взбалмошной жены, пришел в восторг и на радостях пообещал наградить лекаря орденом.

Лекарь позвал двух своих санитаров и распорядился засунуть тело Кирмиты в холщовый мешок, отвезти в западный заповедник и там закопать.

В то время, когда санитары копали могилу, мимо проезжал Торус, который был смотрителем западного заповедника. Он поинтересовался, чем занимаются санитары. Санитары сказали, что по приказу лекаря они хоронят какую-то госпожу, которая умерла от страшной и очень заразной болезни. Торус с волнением вспомнил, что год назад, возможно эти же санитары, похоронили его маленькую дочурку. Он спросил санитаров, не известно ли им место, где год назад была захоронена новорожденная девочка. Но те заверили, что не хоронили никакой девочки ни год назад, ни два, ни три. И даже если бы это делали другие санитары, то они об этом знали бы наверняка. Торус спросил санитаров, не известно ли им о судьбе больной девочки, которую доставили к придворному лекарю год назад. Но снова санитары заверили, что не было никакой больной девочки. Торус поблагодарил санитаров за сведения и, в глубокой задумчивости, поехал дальше по своим служебным делам. Весь день он пытался понять, как получилось так, что им с женой сообщили, что их маленькая Длама умерла, а санитары сообщили, что никакая девочка не умирала. Что-то тут не так. Кто-то врет! Но зачем врать санитарам? И зачем врать жене придворного лекаря? Как ни силился думать Торус, никакого вразумительного объяснения придумать не удалось. Но у него появилась, пусть и весьма слабая, но все-таки надежда, что Длама жива. Но как сказать об этом Эдире? Бедная женщина и так настрадалась, оплакивая свою дочь, и сейчас бередить едва зажившие раны, не имея достоверных доказательств, пожалуй, не стоило. Особенно, если учесть тот факт, что Эдира снова вынашивает под сердцем ребенка, лишние волнения ей будут ни к чему. И Торус решил, что ничего не скажет Эдире, по крайней мере, пока. Пока не узнает достоверно о судьбе их Дламы.

А Длама, которую теперь звали Камиссой росла и воспитывалась во дворце как принцесса. И про то, что Камисса, на самом деле не является дочерью царя, теперь, знала только жена придворного лекаря. А она намеревалась хранить эту тайну до могилы. Камисса была источником немалого дохода для лекаря и его жены. Поэтому они заботились о ней. Камисса получала все необходимое, кроме любви и ласки. Даже ее мнимый отец ни разу не удосужился навестить Камиссу. Царь Ласфадии проводил время в увеселительных мероприятиях, охоте и войсковых смотрах. Хотя Ласфадия и Тамерия много лет соблюдали мирный договор, царь Ласфадии мечтал к совершеннолетию своего сына собрать и вооружить многочисленное войско и, назначив своего сына главнокомандующим, послать его на захват Тамерии. Тамерия представлялась царю Ласфадии лакомым кусочком, ведь купцы из Тамерии привозили товары, качество которых значительно превосходило качество товаров Ласфадии. И царь надеялся, что, захватив Тамерию он получит власть над изготовителями этих прекрасных товаров. Ему было невдомек, что качество товаров зависит не от национальности, а от условий и заинтересованности работников. Если из хорошего сырья, на хорошем оборудовании, хорошо обученные специалисты будут стремится произвести хорошее изделие, то изделие получится, действительно, хорошим. Нарушение хотя бы одного из звеньев приведет к разрыву всей цепочки.