Без предупреждения, я толкнул Джексона к дереву и накрыл его губы своими раньше, чем он смог возразить. А затем я испытал шок всей своей жизни, когда он поцеловал меня в ответ. Я думал, что он оттолкнёт меня, ударит, скажет мне, что мы больше не сможем быть друзьями. Вместо этого, следующей ночью он поцеловал меня снова, на пляже неподалёку от того места, где мы сидели сейчас. Скрытый одной из песчаных дюн, Джексон был тем, кто инициировал действия той ночью, и мы зашли намного дальше простых поцелуев.

Мой член набух, когда я вспомнил первый раз, когда он коснулся меня, как дрожали его руки, когда он расстегнул мои штаны, но его взгляд оставался ровным и уверенным, не отрываясь от моего. Боже, успокойся к чёртовой матери.

— Ты помнишь? — тихо произнёс Джексон, его взгляд сосредоточился на том же месте, что и мой, будто он тоже переживал воспоминание.

— Да.

— Это… была хорошая ночь.

Каждая ночь с тобой была хорошей ночью. И каждый чёртов день.

— Это точно. Лукас… я…

Внезапно в небе над головой раздался взрыв света, ошеломляя нас до чёртиков, и, подняв взгляд, мы увидели фейерверки, которые запускали со стороны кампуса, отмечая окончание семестра. От костра доносились неистовый смех и голоса, пока ночь зажигалась потоками разных цветов.

Джексон слегка улыбнулся мне, ложась на спину на песок, чтобы посмотреть салют, и я сделал то же самое, будучи одновременно благодарным и раздражённым из-за того, что наш разговор прервали. Что он собирался сказать?

Я наполовину наблюдал за пиротехникой над нашими головами, наполовину наблюдал за Джексоном, думая, как за пару часов он смог снова сделать меня Лукасом, чья жизнь крутилась вокруг него. Если бы не вмешался его отец, я по-прежнему был бы тем же? Я по-прежнему был бы счастливым влюблённым дураком, или один из нас устал бы от другого и захотел бы почувствовать свободу? Может, хорошо, что он ушёл, когда ушёл, если бы в любом случае моё сердце осталось бы разбитым. Или, может быть, я просто стал циничным и пресыщенным за то время, пока мы были вдали друг от друга.

Боже, было так много парней. Больше, чем я мог сосчитать, и прямо сейчас я не мог вспомнить из них ни одного хорошего, чёрт возьми. Но я помнил точные звуки, которые издавал Джексон, когда я целовал его в лесу, и я по-прежнему видел его растрёпанные после секса волосы, с какими он уходил из моего общежития, когда я видел его в последний раз. Это воспоминание всплывало в моей голове каждую ночь, когда я засыпал… пока он не появился в «Аргосе».

Раздавались громкие возгласы и хлопки, когда салют закончился ошеломляющими цветами, снова захватывая моё внимание, и когда всё закончилось, Джексон выпалил:

— Я скучаю по тебе, — повернув голову в его сторону, я увидел, как он сглотнул, его взгляд по-прежнему не отрывался от исчезающего дыма над головой. — Я скучаю по своему лучшему другу.

И вот так я всё понял. Раньше ради этого мужчины я пошёл бы на край земли, и самым страшным в этом осознании был страх, что я всё ещё сделал бы это.

— Я всегда чувствовал себя таким чертовски одиноким, а затем встретил тебя, и это чувство исчезло. Ты будто всегда должен был быть рядом. Будто я всегда знал тебя. И когда у меня забрали это… — Джексон тяжело выдохнул. — У меня никого нет. Не с кем поговорить, не с кем поиграть в футбол на пляже. Я работаю. И у меня есть предполагаемые друзья, люди, которых я вижу на работе, но они не знают ничего обо мне, не совсем. Будто… Боже, будто мне не по себе в своей шкуре. Ты понимаешь? Я не чувствую себя собой. В этом вообще есть смысл? — он снова вздохнул, и его рука поднялась к его закрытым глазам. — В этом нет смысла. И я не знаю, почему говорю всё это, и тебе, наверное, плевать, но я просто… Для меня это что-то значило. Наша дружба. Ты в моей жизни. Это значило всё. И я скучаю по тебе каждый чёртов день, Лукас.

Я не мог дышать, когда в моих глазах защипали горячие слёзы, а в груди стало тесно. Без слов, я потянулся за его рукой, нуждаясь в том, чтобы заверить его, что я чувствовал то же самое, но не в силах найти никаких слов — чёртова редкость, если было хоть одно. Я переплёл наши пальцы и на мгновение подумал, что мои грубее и мозолистее, но если это его и беспокоило, он не показывал этого. Его сильная рука сжала мою, отвечая на то, что я не мог сказать.

Мы лежали в уютной тишине, по-прежнему соединённые, пока плыли облака, и на небе появлялись звёзды. В конце концов, я разрушил лёд, указывая на своё любимое созвездие, Большую медведицу, а затем рассказал истории о некоторых других, когда Джексон признался, что не знает их. Он спросил о моих скульптурах, как я строил свой бизнес по обработке металла, и за его вопросами таился искренний интерес. Казалось, у него развилась любовь к искусству, о чём я мог догадаться по скульптуре, которая всё ещё стояла у меня в магазине. Затем я рассказал ему, как нашёл его адрес — украв журнал нашего учителя — и это вызвало у него смех.

Мы делились историями о том, что делали в некоторые отрывки нашей раздельной жизни — за минусом очевидных похождений с моей стороны — и так как разговоры о его работе или семейной жизни были камнями преткновения, а поэтому под запретом, вместо этого Джексон болтал о местах, в которых побывал. Он ездил по всей Северной Америке, объездил Европу и Азию, казалось, в одиночестве. Он рассказал мне, как ходил в Лувр в Париже, ел суши в Японии, ходил по Китайской стене, и я почувствовал укол ревности от того, что не испытал эти первые разы с ним.

И хоть эти рассказы о путешествиях звучали потрясающе, у меня сложилось впечатление, что есть что-то ещё, что Джексон мне не рассказывает. Я чувствовал груз на его плечах, и в чём бы ни была причина этого, он не говорил. Я не хотел толкать его делиться этой информацией, не сейчас, и особенно не тогда, когда это могло быть что-то, чего я мог не хотеть слышать. Впервые за долгое время мне было уютно просто находиться здесь, лежать с ним под одним небом, пока дул летний бриз и плескали волны — даже если эта мирная интерлюдия была кратковременной иллюзией. Не смотря на то, какие чувства он пробуждал, и на тот факт, что Джексон скоро снова уедет, по крайней мере, на этот раз я предвидел это.

Большой палец Джексона гладил мою кожу там, где мы всё ещё были соединены.

— Тебя не волнует, что кто-нибудь тебя увидит?

— Увидит меня во время чего?

— Ты знаешь. Что ты здесь. С парнем.

По какой-то причине, это заставило меня хохотнуть. Было легко забыть, каким практически невинным был Джексон, когда он выглядел вот так. Что он пришёл из совершенно другого мира, и что, наверное, со своей ориентацией он годами ни с кем рядом не чувствовал себя комфортно.

— Я вполне уверен, что это не секрет, — сказал я. — Я видел, как некоторые из этих ребят сбегали в клубы, и если они делали это, то знают обо мне достаточно. Слухи быстро расходятся, помнишь?

— О, я помню. Но им, кажется, было плевать.

Я знал, о чём он думает. Когда мы были в школе, казалось, что каждый до единого из них был осуждающим придурком, и как минимум один из них сдал Джексона его отцу, только если это не был учитель.

— Сейчас всё иначе. Уверен, в компании всё ещё есть несколько засранцев, которые трахаются со своими сверстниками, но что они мне скажут?

— «Мистер Салливан гомик»?

Фыркнув, я покачал головой.

— Сначала я утоплю их в океане. Или, может быть, брошу их в костёр вместе с чёртовым зефиром.

Джексон посмотрел на меня и улыбнулся.

— Тебя никогда не волновало, кто что о тебе думает. Я всегда восхищался этим.

— Это не так. Меня волновало, что думала бабушка, — мне пришлось заставить себя произнести следующие слова. — И ты.

Хоть это, казалось, не удивило его, Джексон некоторое время молчал, будто спорил с самим собой. А затем он спросил:

— Почему я?

Тот же чёртов вопрос я задавал себе по отношению к нему, только на этот раз слова несли с собой вес, потому что он не просто спрашивал меня, почему я уважал его мнение обо мне. Он спрашивал намного больше этого, и я сдерживал все причины, которые он хотел от меня услышать. Что он тогда был единственным, кто не осуждал меня, грустного новичка с чувством обиды. Кто видел настоящего меня и заботился достаточно, чтобы это видеть. Как сказать ему, что он стал казаться родным с самого первого раза, как я сел рядом с ним на биохимии, а он улыбнулся мне, и когда позже в тот же день он предложил мне сесть за его столик за ланчем, он ненамеренно предложил мне намного больше этого.