Огонь желания требовал, чтобы она согласилась. Гордость, а еще больше осторожность призывали отказаться. Оливия пошла на компромисс.

— Извините, мистер Картрайт, но сегодняшний вечер у меня занят. Возможно, как-нибудь в другой раз…

Неоконченная фраза повисла в воздухе таким тяжелым и влажным облаком, что стало трудно дышать. По крайней мере, Оливии. Что, если ей это только показалось, а он воспримет ее неопределенный ответ, как признак чванства и высокомерия? Ишь ты, известная художница…

— Что ж, как вам угодно, — вежливо отозвался Картрайт. Очень вежливо, но ей показалось, что в голосе его прозвучала холодная нотка. — В таком случае я свяжусь с вами, как только у меня появятся новости. Всего доброго, мисс Брэдли. — И он распахнул перед ней дверь.

— До свидания, — негромко ответила она и вышла.

Оливия бродила по дому безразличная, безучастная, бессильная, без определенных мыслей и желаний, полная какого-то глухого отчаяния. Все вдруг потеряло смысл и прежнюю значимость. Даже предстоящее расставание с ранчо и то перестало терзать ее сердце.

Потому, что настоящая утрата была куда больше, куда важнее. Она лишилась любимого человека, второго за неделю. Только от этого отказалась сама. Как, почему? Что заставило ее поступить так? Чего она испугалась? Человеческого чувства, близости? Или боли, которая неизменно следует за близостью?

Снова и снова Оливия возвращалась к одному и тому же вопросу: почему же все-таки она отвергла приглашение Картрайта? Испугалась собственной неожиданной реакции на него? Странного, горячечного прилива почти животной страсти, испытанного тогда, когда ждала этого меньше всего? Что вообще значил тот приступ?

Да ты попросту влюбилась, детка, ответил ей тихий внутренний голос. По-настоящему влюбилась, вот и все. С первого взгляда. И ничего тут нет ни странного, ни трагичного. Может, этот мужчина — твоя судьба?

Вполне возможно, только мне не хватило ума понять это с самого начала. И я повела себя как последняя идиотка и оттолкнула его.

Ну и что? Если он мужчина, то повторит попытку.

О нет… И дело не в том, что он не мужчина. Вовсе нет… Дело во мне. Я держалась так высокомерно, что никакой нормальный человек не захочет приблизиться ко мне во второй раз. Он выразил восхищение моими работами, а я… «Сегодняшний вечер у меня занят. Возможно, как-нибудь в другой раз…» Какая же я дура!

Оливия застонала вслух от нестерпимой боли, почти мечтая о возвращении тупого безразличия, в котором провела большую часть последних четырех дней. Проклятье! Ну почему она сделала такую глупость?

Ей снова и снова слышался свой ответ: «Извините, мистер Картрайт, но сегодняшний вечер у меня занят. Возможно, как-нибудь в другой раз…»

Что ж, вот и жди другого раза. Только не дождешься. Потому что такой мужчина наверняка не привык, чтобы на его приглашения реагировали со столь откровенным пренебрежением. Знаменитая художница, ха! Вот и сиди теперь со своей славой, художница! Без единого близкого человека, без дома, без любви… без сил даже взять в руки кисть…

— Мисс Олли, ланч готов. Я накрыла в кухне. Поешьте хоть чего-нибудь, а то аж щеки ввалились… Что только с вами сделали в этом Сиэтле? Сами на себя не похожи, как вернулись, — послышался нарочито ворчливый голос миссис Грейнджер.

Ну вот уже и она заметила, смутно подумала Оливия и, не споря, побрела в кухню, лишь бы не вызывать лишних вопросов. Молча, опустилась на стул и невидящим взглядом уставилась в окно, выходящее на дорогу. Ту самую, по которой всего четыре дня назад Бекки везла ее навстречу судьбе. Той судьбе, которую она не узнала, которой устрашилась…

Проклятый Эндрю! Это все его вина. Это из-за его вечных измен и предательств она стала бояться обычных человеческих чувств, скрывать их. Поэтому-то так и ответила на предложение Картрайта. О чем жалела каждую минуту, каждую секунду на протяжении этих долгих дней…

Шум приближающегося автомобиля привлек ее внимание. Оливия присмотрелась и увидела незнакомый ей белый «крайслер». Машина остановилась у ее дома, дверь открылась, и…

— Боже мой! — воскликнула она, прижав пальцы к моментально вспыхнувшим щекам. Потому что сразу узнала вспыхнувшую на солнце ярко-рыжую шевелюру, разделенную аккуратным пробором.

Дуэйн Картрайт в два шага преодолел оставшееся расстояние и постучал. Немного подождал и постучал еще. Не дождавшись ответа, пожал плечами и повернулся, собираясь уйти, как дверь распахнулась и на пороге появилась Оливия.

— Вы?.. Что вы здесь делаете? — задыхаясь, спросила она, глядя в улыбающиеся зеленые глаза — огромные и бездонные, как Тихий океан.

Он внимательно посмотрел на нее и ответил:

— Я же обещал сообщить, когда у меня появятся новости. Вот и приехал. — А про себя подумал: «Ты такая красивая сегодня… Лучше, чем тогда. Я не мог не увидеть тебя. Просто не мог».

— П-проходите, мистер Картрайт, — неуверенно пригласила Оливия.

— Дуэйн, если не возражаете. Меня зовут Дуэйн.

Она улыбнулась — сначала немного вымученно, потом расслабилась под его взглядом и протянула руку.

— А меня Оливия. Проходите. Я как раз собиралась перекусить. — И она потянула, его в дом, оживленно болтая: — Вот сюда, прошу, в гостиную. Надеюсь, вы составите мне компанию.

— О, прошу вас, Оливия, — он с наслаждением произнес ее имя, — не беспокойтесь. Вы ведь…

— Нет-нет-нет, — перебила она. — Пожалуйста, сюда. Садитесь и отдыхайте. Я вернусь через минуту.

Оливия выскочила из гостиной с полыхающими щеками, влетела в кухню и прислонилась к стене. Господи! Он приехал! Дуэйн приехал! К ней! Она выдохнула, прижала руку к груди, пытаясь успокоить скачущее галопом сердце. Значит, он не обиделся. Может быть, даже… она немного понравилась ему? Конечно, он должен сообщить ей какие-то новости, но… Ведь он мог позвонить или прислать телеграмму. Так нет, Дуэйн — какое, между прочим, удивительно интересное имя — не почел за труд сесть на самолет и прибыть лично.

Боже мой, что же это я? Что Дуэйн подумает обо мне? Ничего себе хозяйка. Стою тут и мечтаю вместо того, чтобы заняться гостем. Он ведь вылетел с утра пораньше. Наверное, голодный… А до чего хорош! Эти глаза… О, эти изумительные глаза цвета океана! Я могла бы смотреть в них целый день и не устать. Такие же зеленые, как луга там, наверху, на летних пастбищах, где еще не так давно лежал снег. И волосы… густые, своевольные.

Кухарка только взглянула на нее — раскрасневшуюся, с сияющими глазами и глупой улыбкой, растянувшей красивый рот почти до ушей, — и сразу поняла, что же такое с ней произошло в Сиэтле.

Ну, наконец-то! — мысленно воскликнула миссис Грейнджер. А то я уж боялась, что она ни на одного мужчину не взглянет. Негоже молодой женщине жить как монахине. Пора и ей немного простого бабьего счастья отведать. Да и о детишках подумать…

Эмма Грейнджер все знала и о неудачном браке Оливии, и о том, чем он закончился. Она внимательно наблюдала за ней и неоднократно видела, как местные мужчины оказывают ей разные знаки внимания. А Оливия ничего не замечала. На самом деле не замечала, а не делала вид из пустого кокетства или желания разжечь пыл незадачливого поклонника.

Боже, дай ей немножечко счастья, помолилась она про себя, а вслух сказала:

— Похоже, ваш гость проголодался с дороги. Сейчас я соберу поднос и подам вам в гостиную. Или сами отнесете, мисс Олли?

— Да-да, — пришла в себя Оливия, — конечно. Спасибо, миссис Грейнджер. — Немного помолчала и смущенно спросила: — А ваш фирменный пирог еще не готов? Вы ведь собирались… Я подумала, что неплохо было бы…

— Конечно, мисс Олли! Не волнуйтесь, голубушка. Вы лучше пока причешитесь, а я все приготовлю. Идет? — Она подмигнула и усмехнулась, заметив, что молодая хозяйка ранчо покраснела еще больше. — Да поторопитесь, а то он сбежит в город, не дождавшись ланча.

— Ладно вам, миссис Грейнджер, все только шутите, — улыбнулась Оливия, поняв, что пожилая кухарка подметила ее смятение.