Нищий весело засмеялся, ничуть не обиженный этими словами.

Потом, потянув носом, градоправитель поклялся, что рыба на ближайшей сковороде — лучшая во всех Фивах, а кому знать это лучше, чем ему, отпрыску торговцев рыбой? То был намек для Ненри, который бросил в толпу маленькие медные кольца. Пасер пригласил всех попробовать самим и убедиться, что он не лжет.

Благодарный продавец рыбы передал кусок жирного речного окуня, сдобренного тмином, и чиновник быстро умял его, издавая восхищенные возгласы и сыпля похвалами. К тому времени, как паланкин перенесли на узкую улицу у реки, толпа воспевала Песеру гимны, как будто он был самим фараоном.

Ненри трусил рядом с паланкином, пытаясь отвечать на быстрые вопросы, которыми забрасывал его Пасер.

— Старый Кошмар тоже придет, Ненри?

Так Пасер называл своего коллегу Паверо, градоправителя Западных Фив, Города Мертвых.

— Да, господин, вызов послали и Старому… и правителю Западного города.

— А каков был тон?

— Простите, господин?

— Брось, Ненри, брось! Как был написан вызов? Злобно, угрожающе, бесстрастно? Как?

— Нет, господин! Послание было полно обычных комплиментов.

— Ничего, указывающего на неудовольствие?

— Ничего, господин.

Градоправитель насупился, размышляя.

— И все-таки мне это не нравится. Зачем надо было приглашать и Старого Кошмара? Преступление, в конце концов, случилось в моей части города. Какое он имеет к этому отношение?

Пасер впал в несвойственную ему угрюмость, и оставшееся расстояние до храма Маат он и его писец проделали в молчании.

И надо же было такому случиться, что речная барка Паверо подошла к каменному причалу как раз тогда, когда Пасер и Ненри приблизились к широкому скату, ведущему в храм. Судно стукнулось о тюки соломы, ограждавшие пристань.

Паверо сидел под деревянным балдахином барки неподвижно, как статуя божества. Как только канаты были закреплены, он встал. Чиновник выглядел величественным в своей накрахмаленной белой накидке.

В то время как Пасер правил живой частью Фив, в подчинение Паверо входили могилы и погребальные храмы на другой стороне Нила, на западе. Он управлял Местом Правды, где жили строители могил фараона, Великим Местом, где покоились фараоны, Местом Красоты, где были похоронены царицы, и храмом-крепостыо Диамет, южной резиденцией повелителя.

Паверо был сорокатрехлетним человеком, склонным к благочестивым беседам и многоречивым молитвам. Ни жена, ни служанка не согревали его постель. Чиновник тяготел к постной и трудной жизни самого сурового жречества. По сути, он был фанатиком, который втайне не одобрял все более небрежное в последние годы исполнение фараоном своего религиозного долга. Западный градоправитель мечтал о том дне, когда будет править более богобоязненный фараон. Может (да будет на то воля Амона!), им станет кто-то из его собственной семьи, более древней, чем род самого Рамзеса. И такое чудо возможно, ведь сестра Паверо Тийя была второй женой великого фараона и родила ему четырех сыновей.

Один из ее сыновей, Пентаура, племянник Паверо, стал начальником отборной кавалерии и великим героем Фив. Он сделался бы и великим фараоном. Но даже вообразить себе смерть повелителя было предательством, и западный градоправитель сурово гнал такие мысли.

Когда Паверо спустился из барки, высоко держа голову, рабы и храмовые стражники поклонились ему, и он в молчании прошел на мол. Эффект, вообще-то, оказался бы большим, если бы жрец не ступил обутой в сандалию ногой в свежий конский навоз, оставшийся после проехавшей мимо колесницы. Резко остановившись и посмотрев вниз, немолодой чиновник пробормотал не самое богомольное слово.

Над причалом разнесся смех Пасера.

— Это должно научить вас не заноситься, Паверо. Вы кончите тем, что вляпаетесь в дерьмо.

Глаза западного градоправителя стали плоскими и угрожающими, как глаза кобры.

— Тогда я должен опасаться своего уважаемого собрата. Ведь он сам вышел из дерьма, — сказал Паверо, когда слуга его ринулся, чтобы отчистить сандалию господина.

Во всеобщем неловком молчании Пасер снова громко рассмеялся, как будто оценив прекрасную шутку. Только Ненри распознал в этом смехе холодный, едва уловимый гнев.

— Я никогда не скрывал отсутствия у меня родословной, господии градоправитель, — произнес Пасер. — Все знают, что вы благородного происхождения, в то время как я едва сводил концы с концами. Но вот здесь мы на равных, на одинаковых должностях.

— На равных? — задумчиво повторил Паверо. — Да. И все мы находимся пред лицом богов. Даже сам великий…

— Что ж, мой собрат сам должен сказать об этом фараону. У меня на такое не хватит смелости.

Пасер приказал слугам поставить носилки на землю. После нескольких неудачных попыток ему, наконец, удалось встать с сиденья и устремиться туда, где стоял Паверо.

Контраст между ними никогда еще не был так очевиден, как в этот миг. Худой и тучный, надменный и простой, высокий, как тростник — и крепко сбитый, как борец. Однако их связывало нечто более важное: чистая и неизбывная ненависть друг к другу.

Пасер протянул руку, чтобы Паверо на нее оперся. Вместе они поднялись по длинному скату, который вел в Храм Правосудия Маат. Каждый сжимал одинаковый официальный жезл. Всем, кто видел их издалека, градоправители могли показаться самыми сердечными друзьями. Но Ненри втайне вспоминал напыщенный и осторожный танец ухаживания, который выполняли некоторые пауки в пустыне. Вслед за этой грациозной работой ног часто следовала смерть, а не спаривание.

Министр принял двух чиновников в обычной храмовой передней, предназначенной для таких встреч. Снаружи ждала длинная очередь просителей и тяжущихся. Криками и мольбами они всеми силами пытались привлечь внимание начальника, ведь Тох в последнее время нечасто бывал в Фивах. Вместо этого он оставался в Пер-Рамзесе — северной столице, где жил фараон. Если просителям не удавалось донести свои мольбы до ушей министра или его подкупить, могли пройти недели или месяцы, прежде чем Тох снова появится на юге.

Министр был сморщенным стариком лет семидесяти, даже старше своего друга фараона. Он медленно подковылял к креслу, махнув рукой в сторону тяжущихся, и обменялся приветствиями с градоправителями. Потом слабым голосом Тох приказал рабу подать чашу с вялеными финиками и другими лакомствами. После было подано пиво, смешанное с пальмовым вином — самым крепким напитком.

Старик сделал щедрый глоток, чтобы укрепить свою печень. Приказав всем тяжущимся ждать снаружи, он вытер рукой беззубый рот и приготовился заняться делами.

Когда комната опустела, в ней остались только градоправители и их свита. Тох прокричал слабым, дрожащим, старческим голосом:

— Ради маленьких медных яиц Гора, я хочу знать, что происходит!

Он со стуком опустил бокал на подлокотник кресла и уставился на двух чиновников.

— Жрица убита. Такого бесчестья в Фивах не бывало с тех пор, как ушли захватчики-гиксосы Я хочу получить ответы на вопросы. И быстро!

— Умоляю не забывать, великий господин, — с широкой улыбкой начал Пасер, — что мы никоим образом не можем знать, было ли это убийством. И я прошу ответить, почему это происшествие требует присутствия двух градоправителей Фив?

Тох сплюнул в чашу, стоящую у его ног.

— Потому что преступление подпадает в ведение обоих градоправителей.

Стоя в дальнем конце комнаты, Ненри старался ничего не упустить.

Министр поднял связку восковых табличек.

— Мы выяснили из донесения начальника меджаев Ментмоса, что погибшую женщину опознали. Она пришла из твоей, Паверо, деревни строителей гробниц — из Места Правды.

Он протянул таблички рабу, который отнес их Пасеру.

— Но ее тело найдено на той стороне города, что подчиняется Пасеру. Вы понимаете, в чем дело?

Пасер, быстро просматривая рапорт, совершил тактическую ошибку.

— Конечно, господин Тох, это достойное сожаления, но незначительное происшествие. Здесь говорится, что Хетефра заботилась только о маленьких святилищах в пустынных холмах.