— Лестер Крэнстон обещал завтра взять меня с собой на лодке, — сказал Эрик. — Я уйду очень рано, постараюсь тебя не разбудить.

— Я уже привыкла, что ты встаешь рано, — ответила Жюли. — Да меня все равно обычно будит солнце.

— Ничего удивительного, ведь у тебя в комнате столько окон. Почему ты не закажешь занавески?

Жюли посмотрела на него.

— А когда ты жил в башне, разве тебе нужны были занавески?

Ему нечего было возразить.

— Нет, — признался он. — Но если тебе…

— Не забывай, что я большую часть своей жизни прожила в городе. Я бы согласилась всю оставшуюся жизнь просыпаться на рассвете, если бы из моих окон был вот такой вид.

Она повела рукой, указывая на океан, раскинувшийся внизу. Вдруг она споткнулась о камень, и Эрик поймал ее за руку, чтобы поддержать.

— Эй, осторожнее, — услышала она его голос, тихий и нежный. К ее удивлению, он не отпустил ее руку, а продолжал держать в своей.

Со времени того случая в больничном чулане он не прикасался к ней, когда они были наедине, без зрителей.

Он и сам не знал, зачем держит ее руку, но это почему-то казалось правильным. Они пошли дальше в темноте, под неумолчный шум океана. Миновали наконец последние домики и словно бы остались одни в целом мире. Стараясь как-то разрядить напряженность момента, Эрик обратился к Жюли:

— Между прочим, симпатичная рубашка.

— Спасибо, — ответила она с улыбкой маленького чертенка. Она нарочно надела эту рубашку и все ждала, когда же он заметит.

— Где-то я ее уже видел, — сказал он сухо.

На самом деле это была одна из его футболок.

Жюли она была страшно велика — и все-таки смотрелась на ней хорошо. Пожалуй, даже слишком хорошо. — У тебя не войдет в привычку таскать вещи из моего шкафа?

— Обрученный мужчина должен делиться с невестой своим гардеробом, — сказала она кокетливо. — Это входит в число ее неотъемлемых прав и привилегий.

— Должно быть, я пропустил этот пункт договора.

— Не надо язвить.

— Я не язвил. Это моя любимая майка, но ты можешь оставить ее себе, если хочешь, и не только потому, что сегодня ты ее всю заляпала омаром.

— Ты ничего не понял. Я не хочу ее себе — я хочу надевать ее, потому что она твоя. — Спохватившись, она пояснила:

— Так должна вести себя настоящая невеста.

Он не ответил, но как будто задумался над ее словами.

— Забавно как все получилось, — продолжала Жюли. — Мы договорились изобразить фальшивую помолвку, но после твоего объявления в глазах людей мы стали помолвленными.

И вот ведем себя так, как будто действительно влюблены. — Она помолчала. — Знаешь, это оказалось гораздо легче, чем я думала.

Оба остановились, будто сговорившись. Жюли смотрела на него снизу вверх, стараясь разгадать выражение его лица.

— А ты? — осторожно спросила она. Ей хотелось, чтобы он признался, хотя бы самому себе, что и ему не совсем чужды нежные чувства.

Эрик смотрел сверху вниз на ее милую улыбку и ненавидел себя за то, что втравил ее в эту историю. Жюли права — это оказалось легко. Слишком легко, в том-то и беда. Женщина, которую он представлял себе в роли своей будущей невесты, нашла бы вынужденные нежности на публике неприятными. А для пылкой Жюли это оказалось легко. И для него тоже, но по другой причине. Любое прикосновение к ней, даже самое невинное, помогало ему хоть немного утолить растущее вожделение к ней. Он радовался каждому предлогу дотронуться до нее, потому что она была уж очень «трогательная».

Ее слова следовало принять как предостережение. Он выпустил ее руку и будничным тоном произнес:

— Нам легко, потому что у нас все не взаправду. Для нас не существует риска настоящей любви. Мы оба точно знаем, чем закончится наша помолвка.

Жюли словно окатило холодной океанской волной. Обхватив себя руками, она зашагала дальше по направлению к замку. Они шли рядом, но больше не касались друг друга и не разговаривали.

Возле замка их ожидал сюрприз: на каменной ступеньке у парадной двери, тяжело дыша, лежала собака. Шерсть у пса была вся спутана и торчала клочьями, словно он несколько раз вымок и снова обсох. Увидев их, пес поднялся на ноги и робко завилял хвостом.

— Ах, бедняжка, — залепетала Жюли, присев на корточки и протягивая руку.

Но пес на нее и глазом не повел. Он встал прямо перед Эриком.

Эрик посмотрел на пса сверху вниз.

— Привет, парниша, — сказал он. — Тебе пора домой. — Он указал на дорогу. — Домой!

Пес не двинулся с места. Он умоляюще смотрел на Эрика, припадая к земле в классической позе униженной собачьей покорности.

Жюли не могла отвести от них глаз. Как раз когда она была готова решить, что Эрик безнадежен, что он просто не способен ни на какие чувства, кроме чувства долга, возникает ситуация, от которой у всякого защемит сердце.

Она поборола невольный порыв помочь собаке, желая послушать, что ответит Эрик на безмолвную мольбу животного.

Пес не шевелился.

— Не хочет уходить, — сказал Эрик, обращаясь к Жюли.

— Может, он заблудился. Я его никогда раньше здесь не видела. Смотри, у него на ошейнике бирка о прививке от бешенства, а больше ничего.

— Как ты думаешь, что нам делать?

Жюли не сказала ни слова, она молча смотрела на Эрика.

Он поднял руки, словно отгоняя ее невысказанную мысль.

— О, нет! — воскликнул он. — В замок мы его не возьмем.

— Не возьмем?

— Ни под каким видом.

— Твоя мать… — начала Жюли.

Эрик не дал ей договорить.

— Моя мягкосердечная мать устроила из нашего замка международный цирк. Когда на острове Андерс затопило приют для животных, она забрала всех зверей к нам. Отец, разумеется, ей позволил.

— Это было замечательно!

Можно было догадаться, что Жюли так к этому отнесется. Она и сама наверняка поступила бы так же.

— Это был настоящий бедлам, — сказал он из чувства противоречия, хотя прекрасно помнил, что и он сам, и Уит были в восторге от этого бедлама. — Отцу пришлось на несколько недель отложить все официальные дела.

— Но у нас всего-навсего один пес. По-моему, он не станет устраивать бедлам.

Действительно, пес принялся лизать шнурки на ботинках Эрика.

— А ну, прекрати, — сказал ему Эрик, отступая назад. Пес передвинулся и снова оказался перед ним.

— Похоже, он вам кланяется, Ваше Высочество, — усмехнулась Жюли.

— Вот привязался!

— Что ж, давай избавимся от него. — Жюли решила попробовать другую тактику. — Раз он не хочет уходить, остается только вызвать шерифа. Дрю отвезет его в приют для бездомных животных.

— А как там, в приюте?

Она пожала плечами:

— А ты как думаешь?

— Его посадят в клетку?

— Эрик, там не пятизвездочный отель. Но с животными обращаются хорошо. Если хозяин не отыщется, ему подберут хороший дом. — Она помолчала. — Ты, конечно, прав. Он не может здесь оставаться.

Она потянулась и заставила себя зевнуть.

— Что-то я жутко устала. Если не возражаешь, я пойду прилягу.

— Давай, — ответил он. — Я тут разберусь Так же, как разобрался со своей помолвкой, подумала Жюли. По зову долга. У двери она оглянулась и увидела, как Эрик нагнулся, чтобы потрепать собачьи уши.

Когда она спустилась вниз на следующее утро, пес пожирал холодную овсянку с молоком из миски в уголке кухни.

Эрик ел свою кашу ложкой, сидя за столом.

— Вчера было уже поздновато звонить Дрю, — объяснил он. — Я сам сегодня попозже отвезу его в приют.

— Разумно, — ответила Жюли, улыбаясь про себя.

За это утро пес слопал почти всю еду в доме, с большой неохотой перенес процедуру купания, сильно уязвившую его чувство собственного достоинства, обглодал кроссовки Эрика и получил имя Руфус, по созвучию с его лаем.

Когда Эрик вернулся из приюта, Руфус все еще был при нем, что совсем не удивило Жюли.

— Я не смог его там оставить, — сказал Эрик. — Днем там наверняка невыносимо жарко.